– Да обычные ребята были, – пожимает Вера плечами. – Хотя нет, это для меня обычные. А для человека со стороны – так с чудинкой.

– Но это не только про них сказать можно, – выразительно смотрит на Веру добрая дочь.

Вера задумывается: рассказать или ещё рано? Повод хороший, но почва совсем не подготовлена. Видимо, на это и рассчитано. Теперь каждый шаг – с оглядкой, каждое слово – мысленно взвешивать и оценивать. Период расслабленности и эйфории окончен. Они сделали ставку на дочь.

– Миша и Лёва по жизни были идеалистами. Один хотел покорить небо и грезил только о том, чтобы летать. Другой мечтал о мире во всём мире и через песни пытался донести боль своей души от несправедливости, фальши, внешнего и внутреннего уродства, возведённого в ранг образца для подражания. У обоих были очень ранимые тонкие души, живые, пульсирующие.

– Господи, мама, опять ты со своими словами-кружевами. Скажи просто: у одного тараканы в голове по поводу самолётов, а другой – социально неадаптированный тип, который мир своих фантазий и глюков проявлял через песни.

– Настя, ты со мной таким тоном не разговаривай. Перестань строить из себя развязную девицу. Снимай маску, будь собой.

– А почему ты уверена, что это маска? – насмешливо вопрошает дочь. Но потом становится серьёзной, понимая, что мать лучше не злить. – А в священники-то как Струмин попал?

Вера вздыхает. Грустная это история.

ОТЕЦ КИПРИАН

1992 год, август

Небольшой город в центре России

Вера

Где найти звонаря

раскуроченной вдрызг колокольни?

Только ветер пытается звону небес подражать…

Автор

Год непростой. Впрочем, как и все последние годы. Летим куда-то в тартарары, никто не поймёт, куда и зачем. В магазинах шаром покати, зарплату по несколько месяцев не выдают, народ кругом голодный и злой. С введением каких-то непонятных рыночных реформ и либерализации цен все торгаши буквально с ума посходили. Продукты стали появляться, но цены на них зашкаливают. Народ стали кормить «ножками Буша», как будто в стране своих курей отродясь не водилось. Хотя наших-то ласково-насмешливо зовут «синими птицами» – такие они доходяги и синюшные на вид. Американские-то толстенькие и упитанные, нашим не чета.

По всей стране сплошной бартер. Эти иностранные экономические термины поперёк горла стоят. Сейчас вот, в конце лета, какие-то ваучеры начали раздавать, никто не знает, что с ними делать. Ругательство даже такое появилось, я на улице услышала: «Да ты дурак!» – «От ваучера и слышу».

Но хуже всего обстановка в ближайшем порубежье. Летом развернулись кровавые события в Бендерах, жестоко обстреляли Цхвинвал, не заканчивается конфликт в Нагорном Карабахе, а тут ещё возникло напряжение на грузино-абхазской границе. Господи, куда катится мир?

И всё-таки жизнь продолжается. Конец лета, и народ валом валит во все концы России-матушки: кто на отдых, кто с отдыха, а кто и по другой надобности. Вот и я в пути. А путь-то неблизким выдался. Билетов в кассах нет. Где с проводником договоришься, где с шофёром, а где и зайцем в электричке проскочишь. На протяжении всего пути из автомагнитол, вокзальных репродукторов несётся хит этого сезона в исполнении Марины Журавлёвой про черёмуху и про то, что на душе неспокойно так.

Вот и я переживаю, душа не на месте. Наконец-то, пыльная и грязная, добираюсь до пункта назначения. Это небольшой городок, коих тысячи разбросаны по земле нашей русской. Городков-то много, но только один для меня особенный. В местном храме настоятелем служит батюшка Киприан. Однако как священнослужителя я его пока не воспринимаю, для меня он – дорогой мой Летяга.

Страшно волнуюсь. Ещё бы – целых семь лет не виделись с нашего выпускного! Переписывались, конечно, я у родителей его адрес узнала. Но вот поехать всё как-то не получалось, хотя собиралась ещё в восемьдесят девятом, как институт окончила. Время-то смутное, то одно случится, то другое. Он тоже непонятно где – то в семинарии учится, то где-то в приходе служит, только соберёшься – его уже в другой приход направили. Вот почти год как перевели в этот городишко храм восстанавливать и приходскую жизнь налаживать.

И я решилась. Бросила все дела, заняла с миру по нитке денег под отпускные – и рванула. У меня важная просьба, которую я изложила предварительно в письме: я попросила отца Киприана покрестить меня. Я ведь до сих пор некрещёная.

Столько всего произошло за то время, что мы не виделись! Главное – живём-то уже в другой стране. Правда, не осознал ещё этого народ. Зато мировоззрение у всех поменялось просто глобально, настоящая ломка сознания. Я вот библиотекарем после института работаю. Так это вообще сейчас не профессия. Впрочем, как и учитель, врач, инженер…

Как-то гадко на душе от того, что моральные понятия сместились и поставлены с ног на голову. Если человек добрый – значит, лопух, надо прикинуть, что с него можно скачать. Если не подлый, а чуткий и отзывчивый – значит, слабак, бей под дых. Всё покупается и продаётся. Интересно, почём нынче любовь и доброта?

Эх, я ещё и не замужем. Вообще жизнь моя не задалась. Как-то всё не складывается, всё не то. Ни одного серьёзного претендента в мужья. По выражению одной моей подруги, – всё «не мой фасончик».

А другая моя подруга ещё в институте, помню, говорила: «Вер, наших с тобой парней в Афгане убили. Они у нас были лучшими из лучших. Вот их и убили». А что, может, так оно и есть. Более полумиллиона солдат и офицеров участвовали в этой странной войне, которую три года назад объявили «преступной». Нормально? Тебя использовали, как пушечное мясо, не спросясь, и при этом ты ещё преступником оказался. Господи, как хорошо, что Летяга выжил!

В городке и спрашивать не надо, где храм, его сразу видно. Стоит на пригорке на окраине. Старенький такой, даже не поймёшь, сколько глав. Стены облупленные, колокольня наверху. Видимо, она была под центральным куполом, но сейчас купола нет, колокольня вся обвалилась, сплошные руины. Даже цвета храм непонятного, одни ошмётки вместо штукатурки. Это Троицкая церковь.

Летяга знает, что я приезжаю сегодня, но не знает, во сколько. Как тут время рассчитаешь? До городка я вообще на попутке добиралась из райцентра.

Интересно, как мне его называть? Батюшкой непривычно как-то. Но ведь он уже не мирянин, значит и не Мишка, и тем более не Летяга. Буду называть как есть – отец Киприан. Он писал мне, что с этим именем рукоположен в иеромонахи.

Службы сегодня в храме нет. Летяга сообщал, что живёт в небольшой сторожке при церкви, дома своего у него не имеется. Стучу. Захожу.

Он сидит за стареньким столом в чёрной рясе, что-то пишет. В его хлипкой хибарке потрёпанные выцветшие обои, ветхая мебель, больше напоминающая рухлядь. И среди этой убогости, словно солнце за дождевыми тучами – великолепные сияющие иконы. Они повсюду – в «красном уголке» с лампадой, на стенах и в простенках. Они озаряют пространство комнатки ровным ясным сиянием, даря входящему надежду и успокоение.

– Добрый день… – здороваюсь я радостно и немного спотыкаюсь на полуслове – хотела добавить «Летяга», но сдержалась.

– Верочка, здравствуй! – он искренне рад, это видно и невооружённым взглядом. Мы вместе накрываем на стол. Кухня (трапезная) – это всё та же комнатушка, которая и гостиная, и опочивальня. В углу стоят маленькая электрическая печь и рукомойник. Вода и все «удобства» – на улице. Господи, как он тут живёт? Отопления нет, зимой надо включать обогреватель.

После общих разговоров о дороге, о родных, о бывших одноклассниках, мы, наконец, усаживаемся за стол. Отец Киприан произносит молитву, и мы начинаем вкушать. Идёт Успенский пост. Да и без поста-то есть особо нечего. Картошка да огурцы с квашеной капустой. Затянувшийся со времён горбачёвских реформ пост советского гражданина. Теперь уже, правда, гражданина российского. Все грустно шутят: «Мы все идём к коммунизму. Но по дороге никто кормить не обещал». Правда, сейчас совершенно не понятно, куда мы вообще идём. Или катимся.