- На переправе, – уточнил Олег, – В августе 43-го шли в наступление и переправлялись через реку вброд.

- Да, заметно, что уже в 43-м сделали. Тут даже где-то на корпусе заводской номер выбит, – Женя похлопал ладонью по броне, – В середине войны уже качественно делали. Это не 42-й, когда под открытым небом собирали.

- Тогда танка хватало на два-три боя. Поэтому, наверное, экономили на всём чём только можно, – предположил Олег.

- Не скажи! – возразил Женя, – А военпреды на что? Если заметят отступление от утверждённой технологии – начальник цеха и директор завода сразу по этапу пойдут. Время-то военное! Так что тогда на совесть делали. Не то, что сейчас – лишь бы подешевле. Могут и сыромятину поставить, где закалённая деталь должна стоять. А тогда по документации положено – будь добр! Да и сейчас на военке так же. Я же в своё время начинал на оборонном заводе – знаю, как всё устроено.

- Интересно, а у фашистов так же было? – задумался Олег.

- Пойдём, чего покажу, – позвал его Женя. Они подошли к углу, где у него стояли станки.

- Смотри, – Он ветошью стёр грязь со станины сверлильного станка. Олег присмотрелся – на литой плите чётко просматривалась свастика и дата – «1943». Женя продолжил:

- Я когда себе станки подбирал, на свалке чермета его нашёл. Наверное, после войны по репарации вывезли. Не поверишь – у него сейчас в шпинделе люфты меньше, чем у нового современного! Мне только пришлось электромотор заменить – всё-таки время. Так что в войну не халтурили, потому что чуть что – сразу в лагерь, а то и похуже.

- Танк, наверное, тоже в 43-м сделали, – прикинул Олег, – Вот и встретились…

- Ладно, давай делом займёмся, – Женя направился к танку, – Бери «Машку», будем гусеницы снимать.

- Чего брать? – переспросил Олег.

- «Машку». Ну «МарьИванну», - Женя одной рукой легко поднял десятикилограммовую кувалду, стоявшую у стены, – Запоминай, как инструменты называются. Пока с танком возимся, я из тебя настоящего ремонтника сделаю.

12.7.

Предсъездовская суета совершенно вымотала Маринку. Черенков, а следом за ним и Руднев, очень большое внимание уделяли юридической стороне мероприятия. Ведь после того, как съезд движения примет решение о преобразовании в политическую партию, её должен будет зарегистрировать Минюст. Для это всё и затевалось. Последние дни Маринка бегала как заводная – то на Охотный, то в офис движения, то в Минюст. Состав и содержание необходимых документов определяли юристы движения – какие-то друзья профессора Гришина. Но у чиновников Минюста на этот счёт часто были другие соображения. Всю черновую работу по перепечатыванию документов приходилось выполнять Маринке.

Погода в Москве испортилась – весна на время отступила, было пасмурно и холодно, временами шёл мокрый снег. Поэтому Маринка передвигалась по городу в своём обычном боевом наряде – спортивная куртка с капюшоном, джинсы, заправленные в берцы, и рюкзачок с бумагами за спиной. Женщины в Минюсте реагировали на это спокойно, их больше интересовало содержание документов, а не то, как выглядит привёзший их человек. А вот друзей профессора Гришина форма интересовала не меньше содержания. И однажды Маринка не выдержала.

Как-то она в очередной раз повезла бумаги одному из юристов куда-то в центр, на его постоянное место работы. Его юридическая контора находилась где-то в глубине исторической застройки. Маринка долго плутала среди трёхэтажных домов позапрошлого века, по пути чуть не свалившись в какой-то котлован. Наконец она нашла нужный дом и поднялась в офис юридической конторы. Комнатуха была маленькая и неудобная, но зато, если выглянуть в окно, то над низкими крышами можно было разглядеть красную кремлёвскую звезду. Вероятно, обитателя офиса это переполняло осознанием собственной значимости, потому что, когда Маринка ввалилсь в его комнатуху, попутно наследив на светлом полу, он брезгливо глянул на неё и недовольно проворчал:

- У них там что, приличные люди закончились?

Сказано было вроде как себе под нос, но Маринка прекрасно поняла, к кому эти слова относятся. Она молча развернулась и хлопнула дверью, не забыв напоследок тщательно вытереть ноги о кокетливый коврик. Когда она вернулась на Охотный, Руднев поднял голову от своих бумаг:

- Ну как, согласовала?

- Он на таком уровне переговоры не ведёт! – Маринка вытащила папку из рюкзачка и положила ему на стол.

- Не понял! – уставился на неё Руднев.

- Он не стал со мной разговаривать, – пытаясь оставаться спокойной, ответила Маринка, – Наверное, ему мой внешний вид не понравился.

- Что за дела! – возмутился Руднев, – Выйди, пожалуйста, в коридор, мне надо позвонить.

Маринка повесила куртку в шкаф и послушно вышла в коридор, придержав за собой дверь, чтобы осталась щель. Она очень редко слышала, чтобы Руднев ругался матом. Выяснилось, что он и это делает в своей обычной манере – негромко и загадочно. Но почему-то это звучало более угрожающе, чем если бы он кричал в полный голос. Маринка прогулялась до туалета и вернулась назад.

- Ещё раз к нему съездить? – как ни в чём ни бывало спросила она.

- Не надо, – спокойным голосом ответил Руднев, – Он сказал, что сам заедет.

Накануне дня съезда Маринка волновалась, как перед экзаменом. Она сама не могла понять причины – всё, что ей было поручено, она сделала. Да и её будущее от результатов съезда мало зависит – ведь она не только рядовой работник исполкома движения, но и помощник Черенкова. Уже лёжа в постели, она прокручивала в сознании события последних дней – вроде ничего не забыла. Сквозь сон она представляла, как начнётся съезд – Руднев выйдет на трибуну, чтобы отчитаться о работе исполкома, и начнёт читать по бумажке… По какой бумажке?! Она же ему ничего не подготовила! А что она могла бы подготовить – сухую справку о численности движения? Но это же не аудит, это съезд – политическое шоу. А Руднев, чего доброго, будет выступать в лучших традициях советских партийных съездов.

Сон как рукой сняло. Мысль у Маринки напряжённо заработала. А как он тогда должен выступать? Где-то она уже это видела. Она вылезла из-под одеяла, натянула футболку и пошла ставить чайник. И тут она вспомнила. Точно! Она включила компьютер – где же тот фильм, который для неё скачивал Сашка? Да, вот он – к счастью, не удалил. Она нетерпеливо проматывала фильм в поисках нужного эпизода. И вот на экране герой Дастина Хоффмана пытается уговорить президента произнести речь – он сидит за его столом и произносит: «Дорогие американцы!... Господин президент, здесь нужно с напором говорить, понимаете?» Да, именно это и нужно! Не сухие цифры, а эмоции! Шоу должно продолжаться!

Маринка запустила текстовый редактор и стала набивать текст: «Уважаемые товарищи!» Она задумалась. Как-то по-совковому получается. Ну ничего страшного! Её пальцы снова застучали по клавишам: «Да, да, по-моему, это очень хорошее слово - товарищи. И его совершенно незаконно приватизировали коммунисты. Спасибо, что вы нашли время и возможность приехать сюда. Мне приятно видеть, что наше всероссийское движение стало действительно массовым. Сегодня мы собрались здесь, чтобы принять решение о преобразовании нашего движения в партию». Подумав, она дописала в скобках: «(небольшая пауза, удовлетворённо оглядеть зал)». И дальше – «В политическую партию!». Подумав ещё немного, она добавила в скобках мелким шрифтом: «(пауза, аплодисменты)».

На Маринку снизошло вдохновение. Она быстро стучала по клавиатуре, время от времени заглядывая в свою записную книжку, чтобы уточнить детали. Когда объём текста перевалил за две страницы, она с довольным видом отодвинулась от экрана и потянулась. Страница машинописного текста размеренным голосом читается четыре минуты, значит, всего получилось минут на десять. Ну, может, от себя чего добавит, хотя вряд ли. Она ещё раз пробежала глазами написанное – вроде нормально. Распечатав текст, она со спокойной душой улеглась спать.