- Советские военные историки, как и некоторые современные, не признают эти двести дней борьбы за наш город единым сражением, и рассматривают бои только как отдельные периоды, - продолжал краевед. - Но именно битва за Воронеж по сути вывела Италию и Венгрию из войны, и победа здесь положила начало многим дальнейшим успехам нашей армии. Воронеж, даже если судить на европейском уровне, один из самых пострадавших городов в ходе мировой войны...
Я покинул экскурсию раньше ее завершения: позвонила мама. Она спросила, сильно ли я занят, смогу ли отвезти ее в гипермаркет за город. Я, конечно, не отказал, но просьба насторожила. Что-то не так: мама никогда о подобном не просила, всегда с отцом они ездили по выходным за покупками вместе.
Я шел быстро, и, не заходя в дачный домик, сразу завел машину. Ехал быстро и, можно сказать нервно - перестраивался из ряда в ряд, раньше стартовал на светофоре, словно трогался на гонках. Жалобы отца на головные боли, просьба мамы вместо него почистить погреб, а теперь вот и свозить ее в магазин сложились у меня в общую картину, и я, наконец, осознал, что от меня скрывают какую-то малоприятную тайну. Об этом я хотел спросить прямо и сразу. У подъезда я позвонил маме и сказал, чтобы спускалась. Она долго не шла, и я нервничал, постукивая пальцами по рулю.
Наконец запел "домофон", который теперь во всех домах звучит одинаковым переливом, сообщая, что через секунду отроется дверь. Однако это выбежала девочка с собачкой. Потом опять был этот звук, и появилась бабушка Зоя - наша соседка, я надеялся, что она не заметит меня за рулем, не будет подходить и говорить о том, как я вырос. Когда вышла мама, я даже не заметил - в это время я уже отчаялся ждать, я заглянул в интернет, и не наше нашей переписки с Таней - она удалила свою страницу, будто ее и не было...
Мама открыла дверь и села рядом. Посмотрев на нее, вся моя решимость задать вопрос в лоб исчезла, и я подумал, что лучше отложить разговор. Мы молча выехали на Московский проспект, проехали кольцо с "пирамидой", уже мелькали высотные новостройки, скоро должны были начаться сосенки, за ними - бесконечные киоски, шашлычные, заправки, которые занимали каждый метр на выезде из города по липецкому направлению. Мы молчали. Скоро вдали показались купола храма - это был мой ориентир, чтобы не проспать резкий съезд к торговому комплексу, иначе придется разворачиваться в паре километров от этого места и "заходить на посадку" снова. Я так и не смог понять, зачем нужно было здесь, за городом, в торговой зоне, строить эту белую и высокую, с блестящими на солнце куполами церковь... Кто станет ее прихожанами? Люди с увесистыми пакетами после покупок, или уставшие после рабочего дня сотрудники торговых комплексов? Я не находил ответа, но был благодарен строителем храма за то, что создали такой ориентир для поворота.
Вот уже замелькали длинные ряды стоянок, но про папу я не решался просить. И вдруг сказал - немного о другом:
- Мам, а знаешь, я много нового и необычного про одного нашего родственника узнал, Евгения Пряхина, служил такой в НКВД, потом воевал.
- Что, отец рассказывал? Да, он там на этих новых сайтах про войну и медали что-то о нем нашел. Он мне читал, что тот погиб, как герой, попав в окружение. Кажется, под Ельцом, или группа елецкой называлась, что-то такое в общем, не запомнила. Я о нем мало что слышала, но хороший был человек, достойный. Ты бы вот о нем бы написал, что ли, а то в последнее время на вашем сайте и читать нечего стало! Про людей надо хороших рассказывать, а не эту ерунду о конференциях и губернаторе.
Мама, конечно, била в точку. Вот только Пряхин был человек настолько сложный, что о нем не расскажешь в формате нашего издания. За время чтения тетради у меня о нем менялось мнение десяток раз, а понять до конца, кем же Пряхин все-таки был на самом деле, до конца не получится никогда.
Маме я не стал ничего рассказывать про тетради, да и она не стала уточнять, почему я вдруг заговорил про ее двоюродного деда, или кем там он ей приходился. Мы нашли место на стоянке и шли к ярким вывескам и дверям, которые были рады открыться сами и проглотить нас в мире торговли.
Когда подходили к длинному ряду тележек, я почему-то в эту минуту, не думая, выпалил:
- Мам, а что с отцом?
Она на миг остановилась, и открыла рот, будто бы я спросил ее о чем-то неожиданном и неприятном, вроде того, а не забыла ли она кошелек дома, или, не остался ли выключенным утюг? Ее глаза бегали, словно мама пыталась вспомнить о чем-то, и не могла. Но, придя в себя, сказала:
- Так, Сереж, давай об этом не сейчас поговорим, хорошо?
Я кивнул. Ситуация мне не нравилась, и это было лучшее, что я мог сделать.
Зная, что мама не очень любит, когда с ней ходят вместе и смотрят, что она выбирает, я взял себе отдельную тележку. Да и всякой всячины бытовой мне самому нужно было много. Тем более, здесь встречалось все, что угодно, в том числе и книги, рыболовные снасти, разные мелочи для дачи... Мы разделились с мамой, договорившись, что она позвонит мне, когда закончит и пойдет к кассам.
Я подумал, а не купить ли мне легкую куртку на осень, и уже идя к рядам с мужской одеждой, я увидел со спины Таню. Она шла с такой же, как у меня, пустой тележкой, мое сердце забилось при виде ее узких плеч и белых волос. Я всегда не любил подобные встречи со знакомыми в магазинах, они мне казались нелепыми, так что и сказать нечего - глупо спрашивать про жизнь и дела, заглядывая ненароком, что набрал в тележку знакомый. Но Таня! Это была удача!
Хоть не на экскурсии, а здесь, среди вывесок, ценников и мужских сорочек увидеть ее и спросить, что случилось, поступила ли она, как себя чувствует? И даже, если придется, даже здесь, в мире торговли и скидок, объяснить ей то, что есть на сердце, раз не сумел сделать это на фоне берез, костра и тихого пруда. Ну и, раз я серьезный парень, то и с мамой познакомлю, вместе доедем домой, чаю попьем. Отец тоже будет, представлял я, и окажется, что я глупостей придумал много, а с ним все хорошо. И папа, и мама ей понравятся, и она им тоже. А дальше - уж что там говорить...
Подбежав, я положил руку на плечо, слегка сжав, улыбался, словно поймал ее, как рыбку, наконец. Белые волосы взметнулись нервно, и я увидел чужое и недоброе лицо незнакомки. Накрашенные губы скривились вниз, как подкова, раздался визг, люди от нас отшатнулись. Извинившись, я потупил взор, услышал о себе и моем грубом жесте несколько слов, перемешанных с матом. Мурашки пробежали по коже, никогда грубые слова, произнесенные девичьим голосом, пусть даже и таким хрипловато-прокуренным, так не задевали меня. Я склонился над тележкой, повис, так что передние колеса слегка приподнялись. Боялся, что меня затрясет и, черт возьми, завою от злости и досады, но был рад, что никому из тех, что пробегает мимо меня с такими же тележками, ни до моего состояния, ни тем более чувств, не было дела.
Отдышавшись, я слегка тронул ногой тележку и пустил ее, чтобы она катилась среди рядов куда подальше. Услышал голос рядом:
- Молодой человек, вы не в цирке, а выпили, так ведите себя прилично, а лучше идите к выходу, - сказал мне мужчина в ярко-красном жилете и белоснежной рубашке. Я и правда почувствовал себя если не пьяным, то отстраненным и не понимающим ничего вокруг. И я нервно пошел к кассам, ожидая, что в кармане завибрирует телефон, и мама скажет, что она уже готова и движется в том же направлении. Ах да, телефон! Ну что же я, теперь-то только подумал. Остановившись рядом с большим белым медведем с красным сердечком вместо носика, я достал из кармана телефон. Этот верзила-охранник в фирменной одежде встал поодаль и, скрестив руки на груди, смотрел на меня, голова-яйцо блестела в свете бледных неоновых огней.
Бог бы с ним, с этим лысым. Я звонил Тане.
Неживой и холодный, хотя и знакомый по предыдущим таким ситуациям женский голос отчеканил: "Аппарат абонента выключен, или находится вне зоны действия сети". Хотелось разбить телефон об пол, и чтоб этот в жилетке подбежал. Сказать ему, мол, уберите, случайно это. И дыхнуть ему в красное лицо, набрав воздуха, чтобы понял, что я трезв, вовсе и не буяню, а за душевную боль из гипермаркета выводить права у него нет. Мысли, как тяжелые камни, стучали в голове, словно на меня обрушилась лавина, и только появление мамы, ее задумчивое спокойствие привели меня в чувство:
