Снег уплывает грязными ручьями, и я вижу луга в пойме, устланные искореженными телами. Обернулся к городу - он сожжен, обескровлен, но не убит. На моих глазах он медленно и тяжело пробуждается от кошмарного сна, ворочается, дышит со свистом, готовясь сбросить труху и обломки. По раскуроченным улочкам первые рокие шаги делает красавица-весна в зеленом платье, и, подняв руку к небу, она призывает солнце. Великое Солнце-Мать, которое миллионы лет назад сумело наполнить бездушную материю жизнью, а значит смыслами и верой, вновь направило лучи сюда. И я был частью этой большой души, плакал и одновременно смеялся. В пустых глазницах домов теплилась жизнь. Там сжигали мусор, чтобы согреться, из окон шел дым, ветер уносил его на запад. Время ускорилось, и на месте рытвин и окопов вырастали штабеля кирпича, и выжженный город поднимался, рос, зажигался тысячами фонарей, и люди с радостными криками покидали укрытия и обнимались.
Я проснулся, услышав звонок. Удивился, что это был сон, настолько он казался реальным. Звонила Ольга Фадеевна. В голове шумело, и я не сразу понял, про какую папку она спрашивала. Потом вспомнил - она же мне давала материалы про "серый дом". Конечно!.. Только я их ни разу не открыл. Читая дальше воспоминания Звягинцева, я потерял интерес к дому НКВД. Я обещал вернуть папку, нисколько не переживая, что не ознакомился с ее содержанием.
- Сегодня будет экскурсия в двенадцать часов в районе СХИ. Ее проведет замечательный краевед Владимир Размустов, он много интересного расскажет о боях за Воронеж. Может быть, вы сможете прийти? Заодно и принесете мои материалы, - сказала она, и я обещал быть.
На выходной у меня были какие-то планы, но решил их поменять - мне было неловко перед краеведом. Да и Таня, от которой не было вестей, наверняка будет там, и мы наконец-то увидимся. Да и место удобное - до сельскохозяйственного института я мог пройти пешком через санаторий имени Горького. Заодно и прогуляюсь по парку - так привык возить себя на машине, что уже и забыл, как ногами двигать.
Я шел, глядя на желтеющую листву, бледно-красные, еще не поспевшие ягоды боярышника и рябины, и вспоминал странный сон. Еще внутренний голос почему-то прошептал: "Зря надеешься. Ее там не будет!"
Когда подошел, люди уже собрались у красного трактора на постаменте. Тани среди них не было. Я поздоровался с Ольгой Фадеевной, отдал ей папку и очень надеялся, что она не будет ничего спрашивать. Так и оказалось, тем более, я заговорил первым, спросив о том, что волновало меня больше всего:
- Не знаете, а Таня будет?
- Она куда-то пропала, я ее давно не видела. И звонила несколько раз - не берет трубку. Странно, такая хорошая девушка, как появилась, ни одной экскурсии не пропускала, всем интересовалась, а тут вдруг исчезла...
- Наверное, дело в экзаменах, - сказал я.- Ведь она такая ответственная.
- Да, но они уже давно прошли. Ее собственно, уже должны были зачислить. Со следующей недели ведь сентябрь, занятия...
Я отошел в сторону и закурил. И правда, первое сентября будет всего через пару дней, а я и не заметил этого. Значит, и на самом деле что-то не так. Первая мысль была - незаметно уйти. Если нет Тани, то какой интерес быть здесь, о чем бы ни шла речь... Без нее нет никакого настроения. Но я все же остался - заговорил Владимир Размустов. Это был худой мужчина средних лет, его речь была живой, подвижной, так что он сразу привлек внимание всех:
- Дорогие друзья, мы сегодня собрались в районе Воронежского сельскохозяйственного института неспроста, - начал он. - СХИ - это красивый комплекс дореволюционной постройки для института, большой сквер перед главным корпусом и... одновременно место ожесточенных боев, первое удачное наступление защитников Воронежа девятого-десятого июля 1942 года. Мы сегодня пройдем с вами в сквер, где находятся две братские могилы.
Меня передернуло - в памяти всплыл позабытый случай, когда я проезжал на машине мимо парка в этом районе, и решил пройтись. Это было в июне, парк показался мне необычайно зеленым и запущенным. Я углубился, шум едва доносился с дороги, и было что-то звенящее, мрачное и пугающее среди этих кленов, я даже не мог понять, почему у меня возникли такие чувства. Будто я оказался на кладбище, где на каждом шагу - могила, но нет ни крестов, ни памятников. Тогда об этом я просто не задумался, а теперь вспомнил и вздрогнул - а ведь эти места усеяны костями, причем останки наших солдат и немцев навеки смешались там, среди червей, норок и корней, став прошлым, о котором не так легко и узнать. Я помню, что тогда встретил подростков, они сидели на пеньках и пили какую-то бурду, матерились, плевали на землю и бросали окурки...
- Битва за наш город длилась двести три дня, - продолжал краевед.- Известно, что Гитлер в ходе наступления на Юге не придавал взятию Воронежа решающего значения, немецкие дивизии шли на Сталинград, и вполне могли бы даже и не брать город. Однако на приступах к нашему городу немцы имели успех, и потому решили, что Воронеж станет для них легкой добычей, которую они возьмут попутно. Но, несмотря на то, что враг занял правый берег, уже последующие дни сражений показали, что планы немцев далеки до завершения, и попытка с ходу подчинить себе город терпит крах. Наши части оказали сопротивление, даже огонь немецкой артиллерии, бомбежка с воздуха, танковые атаки не сломили наших людей. Поэтому немцы вводили и концентрировали новые силы. И несли огромные потери. Им нужно было высвободить силы и бросить их под Сталинград, а вместо это они, наоборот, слали сюда всё новое и новое подкрепление, потому что Воронеж не сдавался. Город воевал на площадях и улицах много месяцев. Город дрался за каждый квартал, квартал - за каждый дом. То есть, это сражение сравнимо со Сталинградом. Благодаря героизму наших солдат мы не только оттянули дивизии, которые шли на Волгу, но и прикрыли Москву с юга. Под Воронежем разгромили двадцать шесть немецких дивизий, полностью уничтожена вторая немецкая, восьмая итальянская и вторая венгерские армии. А пленных врагов у нас здесь было даже больше, чем под Сталинградом.
- То есть, молниеносной победы над Воронежем не получилось? - спросил кто-то
- Да, вместо этого фашисты стали укрепляться здесь, строить дзоты, рыть траншеи, защищать свои позиции колючей проволокой. Именно это место, где мы сейчас находимся, поселок сельскохозяйственного института, а также Ипподромная, стадион "Динамо", Березовая и Архиерейская рощи стали местом ожесточенных боев.
Я слушал краеведа, и вспоминал сон. Пока не мог найти пути к понимаю смысла всего этого. Будто какая-то сила сообщала мне важнейшие тайны и откровения, настолько глубокие и проникновенные, что способны переменить меня, научить понимаю ценности жизни, каждого дня на земле. Да и все, что происходило со мной в последнее время, казалось, было нацелено именно на это.
- В дни боев немцы вывозили из Воронежа ценности, вплоть до бытовых вещей, - продолжал рассказчик. Группа двигалась по территории сельхозинститута, я шел в самом хвосте, но все хорошо слышал, - по их вине был разрушен город, не осталось больниц, театров, школ. Мирных людей они вешали без разбора, тела могли сутками раскачиваться на веревках. Виселицами служили не только фонарные столбы, но даже памятники, в том числе Ленину в центре города. Об этом свидетельствуют документальные снимки, которые без волнения смотреть нельзя. В подвале областной больницы фашисты сожгли более ста раненых советских солдат. Мертвые тела наших воинов нередко привязывали к решеткам забора в Петровском сквере, видимо, для устрашения. Мы все должны помнить трагическую страницу расстрела около пятисот безвинных воронежцев в Песчаном Логу, среди них было немало стариков и детей. Этих людей немцы просто зарыли...
Я смотрел, как меняются лица. Земля, по которой мы шли, помнила абсолютно все, и могла сама, без помощи историков, рассказать о прошлом на своем тихом языке. Она ничего не забыла и не простила.
