Автомобиль тронулся плавно, но быстро набрал скорость - я едва успел проводить глазами девушек, что семенили по улице, прижавшись друг к другу, как запуганные котята. Я осмотрелся. Внутри машина была обита бархатной тканью темно-малинового цвета, в сочетании с черным он казался пафосным и траурным, будто с улицы меня опустили в Мавзолей.
Водитель "эмки" был точно в таком же френче, как и его яйцеголовый спутник. Он управлял машиной с уверенной холодностью, но гнал так, словно не знал, где находятся тормоза и зачем вообще они предусмотрены. Мои незваные провожатые всю дорогу молчали и ни разу не обернулись. Я порывался спросить, но знал, что голос мой сорвется в крик, и потому сдавливал рот и уши. На перекрестке с Плехановской дорогу переходили пионеры, и мы остановились. Их шеренга замерла на миг, ребята смотрели на фары "эмки", будто заглядывали в глаза черному монстру. И вновь внутри прозвучал голос, только теперь он был усталый, словно потерял надежду: "Беги скорее, укройся, где сможешь". Дрожащей рукой я старался нащупать ручку. Эти двое впереди не могли меня видеть, мотор шумно гудел, так что у меня было время выпрыгнуть, увильнуть и запутать следы - эти дворы я отлично знал с самого детства.
Никакой ручки в автомобиле не было - дверь была гладкой, открывалась лишь изнутри... Я раскусил губу и, не в силах удержать слез, сосал теплую солоноватую кровь. Толпа пионеров, словно гусиный выводок, прошли мимо окна. Они смеялись, кричали, щипали друг друга. Семенили тонкими ножками, я видел на расстоянии вытянутой руки их скрепленные зажимами с надписями "Всегда готов!" алые галстуки, но... между нами была пропасть. "Эмка" повернула направо, но скорости не набирала. Значит, везут домой, промелькнула догадка. Но зачем? Может, все не так плохо - просто отец послал за мной.
Только когда остановились в нашем дворе, яйцеголовый обернулся, пошевелил коротко стрижеными усиками, и, толкнув локтем дверь, надел на голову-яйцо красно-синюю фуражку и вышел. Он был в синих галифе, кителе болотного цвета. Дверь открылась, и водитель, который успел за пару секунд выйти, обойти машину, уже грубо поднимал меня холодной рукой:
- Не вздумай бежать! - сказал яйцеголовый. Водитель отошел, положив ладонь на кобуру. - При побеге будем стрелять.
- За то, что я плавал в речке - за это стрелять?
- Нет, не за это, - сказал яйцеголовый, и я разглядел один ромб в петлицах, правда, вовсе не знал их значения и не понимал, кто передо мной. Звучал голос так, словно вода била сверху по оцинкованному ведру. - А вот что за рыба ты, и в какой мутной речке плаваешь - разберемся.
- Да вы что, это какая-то ошибка! Да я сын Звягинцева, прославленного радиоинж...
- Мы знаем, кто ты. Живо шагай!
Водитель подтолкнул меня в спину. Я хотел сказать, что знаю, где живу, и лишний раз не надо... но снова получил тычок. В горле скопился комок, я пытался проглотить или выплюнуть, но от бессилия только сильнее кашлял и дрожал, пытаясь отогнать страх. Я знал, что ни в чем не виноват, произошла ошибка, и с этим недоразумением удастся быстро разобраться. Надо успокоиться, и только подумал об этом - начал икать. Что думали мои спутники - остается догадываться. Но, с каждым шагом по бетонной лестнице голова яснела, и от этого становилось лишь страшнее - что за сила побудила меня броситься в реку, шуметь, думать о каких-то высших силах? Неужели всё, что творится сегодня, это безумие происходит не с кем-нибудь, а со мной?
Мы жили на четвертом этаже, и на всем пути лестничная площадка была пуста. Я подумал, что и соседи мои, хотя и живут намного лучше обителей дома на Чернышевского, затаились не хуже тамошних крыс. Ну что же. Значит, мне суждено остаться один на один со всем этим... недоразумением. Рядом нашей массивной дверью стояли двое молодых, не только формой, но и лицом схожих людей в форме НКВД, в петлицах я успел рассмотреть по два кубика. Сердце дрогнуло - не иначе, выяснять, "что я за рыба", слетелись крупные птицы. Охрана квартиры отдала честь моим провожатым и распахнула дверь. Ну что же, спасибо, что дозволено войти... к самому себе.
Сразу мне не удалось привыкнуть к приглушенному мраку - видимо, во всех комнатах опустили шторы. В тишине кто-то всхлипывал, или, может быть, капала вода? Нет, это плакала мама за плотно закрытой дверью родительской спальни. Я рванулся к ней и успел схватиться за ручку, но удар в спину - на это раз именно удар, а не тычок, остановил меня. Я упал на пол, но грубые руки подхватили меня и поволокли в дальнюю комнату. Сзади я слышал топот сапог, будто меня в сопровождении грозных судей тащили на эшафот. Открыв дверь, меня закинули в комнату - мокрый от купания, с растрепанными волосами-сосульками, истерзанный, с шишкой на лбу и в рваных брюках я напоминал пропойцу, но в ту минуту мне было не до того, как выгляжу со стороны.
Шторы и здесь, в моей комнате, были плотно опущены, однако настольная лампа горела знакомым, теплым, но в эту минуту отталкивающим огнем. Я никогда не оставлял на столе печатную машинку, но теперь она стояла на углу, поблескивая черным боком. В углу на полу кто-то едва шевелился, но я не мог отвлечься на это движение - за моим столом восседал, сосредоточенно постукивая карандашом по бумаге, угрюмый и задумчивый дядя Женя - тот самый близкий друг отца, и, не разбираясь в петлицах и ромбах, я знал, что он - майор госбезопасности. Очевидно, здесь именно он был старшим. Я обернулся к двери - ее плотно заперли.
В углу опять что-то шевельнулось. Но я снова не посмотрел туда - меня буравили черные, как две жирные точки на листе приговора, знакомые, но такие отталкивающие глаза дяди Жени...
9
В кармане завибрировал телефон. Я посмотрел на поплавки, дальний берег, и только затем отложил тетрадь. Подумалось почему-то, что меня разыскивает бывший хозяин дачи, внук автора воспоминаний. Я уже готовился рассказать Михаилу, какую уникальную тетрадь случайно отыскал в домике, но на дисплее высветилось "Отец".
- Привет, привет! - говорил я, одновременно проверяя удочки - за время чтения кто-то откусил кончик червя на одной удочке и полностью снял мякиш хлеба с другой. - Да, купил, уже ночевал, ага. Нет, на рыбалку еще нет, - я помолчал, сам не понимая, зачем вру. - Точнее, вот, только выплыл, но не ловить, так, на разведку. Конечно, приезжай. Отлично. Ну да-да, как к дяде Гене ехать, там же ставь машину, а я к тебе сам выйду. Да, возьми чего-нибудь, если хочешь.
Я подбросил смятую в шары прикормку и смотрел, как заплясали от их удара о воду поплавки. Нет, все-таки рыбалка ни с чем не совместима. Собрался ловить - никаких тетрадок, книг, ноутбуков и чего-то подобного. И хотя интересно было прочитать, что будет дальше, я решил пока не заглядывать в записи. Муть от жмыха собрала мелкую рыбу, стали попадаться плотвички. Со дна поднимались струйки пузырьков - значит, там роются мордочками караси. Ну ищите, ищите, вы на верном пути, ребята. Но рыба будто поняла мой коварный замысел, и клёв прекратился. Я осмотрелся - до прибрежной осоки было километра полтора, а до противоположного берега, над которым высился город - все три. Если бы Звягинцев в своем религиозном экстазе доплыл бы сюда, то обратно вряд ли сумел бы дотянуть. Хотя сейчас бы его спасли - столько катеров, лодок да мотоциклов пенят воду, движение прям как в городе. Кто-нибудь да подобрал бы бедолагу.
Интересно, а смог ли я впасть в такое же состояние, как он, если бы мне стало по-настоящему больно и одиноко? Пару раз я ведь закатывал и не такие представления, правда, голова моя дурела по другой причине. А здесь...
К полудню к волнам от катеров и гидроциклов добавился еще и ветер. К новым порциям жмыха перестала подходить даже красноглазка. Стало душно, и я вспомнил примету дяди Гены - если клев резко прекращается, стоит ждать затяжного ненастья. Я поднял садок - около десятка плотвиц бились, играя на солнце серебряной чешуей. Ну что ж, вы будете первыми счастливчиками, кого я завялю к пиву. Отец обещал быть часам к пяти-шести, и неважно, какой будет погода к вечеру, нужно запомнить это местечко, бросить много прикормки, чтобы собрать рыбу на вечернюю зорьку. Вдвоем-то мы уж наверняка найдем подход к крупным, похожим на темно-золотистых поросят карасям. Я сложил удочки, поднял груз и погреб в сторону дома.
