© Игорь Журавель, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Был теплый весенний вечер, Виталик спешил к метро. Он успевал впритык на последний поезд, в кармане было ровно две гривны на проезд. Настроение было приподнятое. Он ходил с друзьями на концерт любимой группы, оторвались по полной, музыканты были в ударе. После концерта была пьянка, и Виталик был порядочно навеселе.

Купив в автомате билет, наш герой миновал турникет и совсем уж было собрался спуститься на платформу, как вдруг путь ему преградил кто-то в синей фуражке и в такого же цвета кителе.

– Это куда Вы, позвольте поинтересоваться, молодой человек, собрались? В таком-то состоянии.

– Да домой вот еду. А что не так? Да, выпил, но ведь не дебоширю, к прохожим не пристаю. Алкоголь у нас в стране легален.

– Ааа, молодой человек. Законы надо читать. Да будет Вам известно – теперь домой являться в пьяном виде нельзя. Так что возвращайтесь туда, откуда шли, где пили.

– Да с какой такой…

– И не надо со мной спорить. Возвращайтесь и пейте дальше. Вот Вам деньги на алкоголь, – милиционер протянул Виталику пачку купюр. И не пытайтесь вызвать такси. Ведь не будете? – работник милиции посмотрел не него строгим взглядом учителя младших классов.

Опешивший Виталик сунул деньги в карман и поднялся на поверхность. Он купил портвейна, колы и настойки боярышника и отправился обратно к своей компании. Но ребят на месте не оказалось – видно их шугнули сотрудники МВД, и те ушли пьянствовать в другое место. Телефон у Виталика как назло сел. Он устало опустился на скамейку, открыл бутылку и приложился к горлышку. Голова была пуста, ни единой мысли. Так он и сидел, периодически киряя, пока не провалился в сон.

Виталик долго лежал с закрытыми глазами после того как проснулся. Похмелье было тяжким, пошевелиться было сложно. Скамейка была далеко не лучшим местом для отдыха, но сменить положение – это было выше его сил.

Неподалеку от Виталика, на соседней скамейке, расположились двое студентов мехмата, Толян и Вася. Они в этот день не пошли на пары, предпочтя провести время на свежем воздухе. Студенты цедили разливное пиво из двушек, временами осматриваясь – нет ли поблизости ментов. Они разговаривали о птицах.

– Когда я был малой, – говорил Толян, – на районе была куча разных птиц. Множество воробьев и ворон, сойки, сороки, синицы, снегири… Я уже несколько лет синицу не видел. Теперь, сука, в зоопарк ходить надо смотреть на них. Остались одни, блядь, ебаные голуби.

– Вообще обнаглели, паразиты, – согласился Вася, – настолько, что уже в окна залетают. Как к себе домой прям. Недавно одного гада еле выгнал. Я его пизжу веником – а ему похуй. Мерзость.

Некоторое время они молчат. Потом Толян говорит:

– А я недавно понял, откуда у семитских народов пошел обычай делать обрезание. Ты ж знаешь, в глубокой древности был матриархат, потом приблизительное равноправие полов. И наконец – патриархат. Так вот, с приходом патриархата мужики, чтоб не подпускать женщин к сакральным святыням, изобрели своеобразное приветствие. Они при встрече друг другу хуй показывали. Это как сейчас типа руки жмут, показывая, что нет оружия, сечешь? Соответственно, семиты затем и начали крайнюю плоть обрезать, чтоб своих от иностранцев четко отличать.

– Ага, точно! А знаешь, почему патриархату пиздец настал? Это все потому, что штаны изобрели. Их заебешься каждый раз расстегивать-застегивать, вот на это приветствие болт и положили. И так бабы потихоньку во власть пролазить и начали. Шотландия вот до сих пор страна относительно патриархальных нравов. А все потому, что они в килтах ходят. Без труселей, заметь…

– Гляди, а это че за пиздец?! – Воскликнул вдруг Толян.

Он, его товарищ, и от любопытства все же приоткрывший глаза Виталик увидели неловко бегущее по аллее существо. Оно напоминало женщину, только какую-то сплющенную. Как будто бы вылепленную из пластилина, а затем сжатую сверху и снизу. За ней гнались две пожилых женщины интеллигентного вида. В руках у них были зонтики. Бежали дамы, несмотря на длинные юбки и туфли на высоких каблуках, быстрее преследуемой. Вскоре сплющенная женщина была повалена наземь, и на нее посыпались удары ног и зонтиков. Жертва издавала непонятные животные звуки, видимо от боли.

– Молодые люди, – голос милиционера из проходившего мимо наряда отвлек мехматовцев от созерцания побоища, – кроме пива что-либо запрещенное при себе есть? Предъявите, пожалуйста, содержание карманов.

– А документы Ваши можно посмотреть? – Осведомился Вася.

– Да, разумеется, – милиционер, лейтенант Погорельцев из ОБНОНа, показал удостоверение, – а теперь содержимое карманов, пожалуйста.

– Смотрите, – сказал Толян, – человека бьют!.. Э, ну вроде бы человека. Вы разве не должны вмешаться?

– Всему свое время.

Сотрудники ОБНОНа досмотрели студентов, наркотиков у тех при себе не было. Затем переключились на Виталика, с тем же результатом. Лишь после этого они подошли к женщинам. Провели досмотр, ничего не нашли. Лейтенант Погорельцев задумчиво посмотрел на распластавшееся на земле сплющенное существо, пнул его разок, извинился перед всеми остальными за беспокойство, и наряд удалился восвояси. Женщины вернулись к прерванному занятию.

– Ух, пронесло, – сказал Толян, – хорошо, что не патруль. Я уж думал – часа два мозгоебки в мусарне.

– Ага, пошли в общагу бухать. И тебе рекомендую, – обратился к Виталику Вася, – здоровье тебе явно поправить не мешало бы.

По пути ребята рассказали Виталику о себе и своих взглядах на жизнь.

– Мы, Ветал, студенты, – сообщил ему Вася, – а студент – очень удобный социальный статус. По большому счету с утра и до вечера нихера делать не надо, можно просто тусить как захочется. Ну, разве что иногда можно подумать о перспективах. То есть что делать, чтоб не работать и по окончании универа.

– Ага, – продолжил Толян, – человек, знаешь ли, животное социальное. Соответственно, наряду с обычными инстинктами, есть у него и социальные. К примеру, инстинкт общественной полезности. Непреодолимая потребность делать что-то на благо общества, быть признанным его полезным членом. Так вот, у нас этот инстинкт отсутствует напрочь.

Виталик весело провел время со студентами в общаге. Остаться там, впрочем, не удалось. Общежитие закрывалось в 23–00, и после этого времени посторонним там находиться было не положено. Договориться с вахтером не вышло, что и не удивительно – Виталик был очень пьян и без гроша в кармане. Попытка уехать на метро оказалась также неудачной – его не пустили по той же причине, что и днем ранее.

Взвесив все за и против, Виталик решил отправиться на располагавшийся неподалеку источник. Там можно было выкупаться, чтоб совсем уж не походить на бомжа, и вздремнуть на скамеечке. Дорога до него заняла около двадцати минут. Шел Виталик изрядно шатаясь и по пути два раза сворачивал блевать в кусты. К счастью для него, патрули там ночью не ходили. Добравшись наконец до места, Виталик с наслаждением, прямо в одежде и обуви, погрузился в холодную воду. Вдоволь поплескавшись, освежившись и несколько протрезвев, он вылез и жадно присосался к установленному возле ручья фонтанчику. Вода была холодной, только из-под земли. Виталику, впрочем, она не очень понравилась. Он соскучился к такому родному вкусу водопроводной, очищенной хлоркой. Напившись, Виталик выпрямился и увидел приближающуюся массивную пошатывающуюся фигуру. Это был его знакомый по прозвищу Голиаф, еврей, пьяница и культуролог.

По виду Голиафа сразу же было видно, что недавно он развелся с очередной женой. В периоды, приходящиеся на семейную жизнь, он предпочитал выходить в свет в дорогом элегантном костюме, коих в его обширном гардеробе было сотни. В первый же день вольной жизни Голиаф открывал шифоньер и отодвигал в сторону вешалки с костюмами пока не натыкался на более уютную одежду, служащую необходимым атрибутом его сформировавшегося еще в юности имиджа – семейные трусы и пуховик. Надев их, Голиаф босиком, прихватив из бара початую бутылку водки и консервированные шпроты, отправлялся бродяжничать.