- Есть, но я там почти не бываю. А вы в этом кафе часто сидите? Я сюда захожу всякий раз - и как будто в каком-то другом мире. Как будто, скажем, где-то... - она щелкнула пальцами. - В дачном поселке, что ли. Это если летом... А вокруг как будто лес.
- Любите лес? - продолжал я опрос, просто чтобы не молчать. Она снова кивнула. Надо взять пиво, подумал я, угостить ее, может быть, так веселее пойдет разговор. Я и сам не знал, чего от нее хочу. Уж точно не того, что обычно думают в таких случаях. Какого-то разговора... Сказать ей о чем-то, услышать от нее что-то... А почему, собственно, не спросить прямо? Или хотя бы не завести разговор, а там, может, само спросится.
- Рит, а вот эта песня про явь и навь... Я понимаю, что вы, ну, что фольклорные мотивы, да? Но вот сами вы об этом... что думаете? Если не брать фольклор? Вы это как-то сами прочувствовали? - корячился я, пытаясь выразить мысль. - То есть почему тематика такая... про смерть, про нежить, про каких-то странных тварей? Не про любовь, скажем, не про...
Рита смущенно улыбнулась.
- Ну, наверно, я скажу банально: я так вижу мир. Точнее, миры...
- Какие там миры, - я махнул рукой. Хотелось взять пива тут же, у стойки, благо продают всех сортов, пить его, наливать девушке в прозрачный пластиковый стаканчик, троллить ее усиленно, изображать из себя старого циника - собственно, почему изображать, я и есть старый циник, просто показать это сразу же, не скрывая. - Какие миры, - я чувствовал, что раздражаюсь. - Ну вот как вы видите, какие миры? Песни у вас красивые, да, но вы на самом деле что ли думаете, что все это есть? Кроме того, что за окном, - я махнул рукой в сторону окна. Там заливалась на ветке клена какая-то птичка.
- Мне кажется, и за окном много чего есть. Кому как, а мне даже того, что за окном - достаточно, - Рита взяла белую чашку с кофе и смотрела на меня поверх нее. - Например, взять вот тот дворик, не ваш, а другой, соседний, - она глазами показала в ту сторону, - Там, вот за тем домом. Я часто туда хожу, там приходят картины, образы, а это ведь в буквальном смысле слова - за окном.
- Кто вас, поэтов, поймет. Я вот хожу через него в этот магазин почти каждый день - двор как двор. Грязный заброшенный двор, стаканчики там пластиковые, окурки, собаки валяются, как котики на лежбище, какие там образы. А вы там как, я не понял: в институт через тот двор, разве вам по пути?
- Да мы с девчонками там частенько курили раньше, - сказала Рита. - И я как-то вот полюбила дворик, стараюсь туда почаще забегать. Даже фотографирую его, вы же сами видите.
Я подумал, что мои детские галлюцинации, поданные под соусом фантазий, будут здесь уместны - по крайней мере Рита от меня не убежит с первых же слов.
- А знаете, я в детстве... фантазировал, - сказал я. - Ничего, если я возьму пива? Вам - взять?
Рита потрясла головой.
Я таки взял зеленый "Туборг" и вернулся к ней с бутылкой и стаканчиком.
- А хотите, перейдем во дворик? - сказала она.
Дворик был совсем рядом - только завернуть за угол. Там мы сели на ржавые круглые качели - одно сидение, на радость Рите, там еще было, а вторую доску кто-то упер, и я сидел на железной трубе от каркаса. Но на горке, тоже ржавой, сидеть было бы еще неудобнее. А мы же держались в рамках двориковской культуры пития, - как я и выразился, наливая "Туборг" в пластиковый стаканчик. Рита сидела, подставив ветру лицо, улыбаясь чему-то. Иногда она посматривала в сторону высокого раскидистого тополя, на котором расположилась стая ворон.
- В детстве я фантазировал про дворовых гномов, - адаптировал я мой детско-отроческий бред к пониманию современной молодежи. - То есть не помню, гномы или как бы их ни называть, словом, дворовые лешие. Будто бы в каждом дворе живет свой дворовый леший...
Я уже порядком отхлебнул.
Рита не смеялась.
- Может быть, живут - иногда мне чудится, я чувствую и знаю того, кто живет здесь, в этом дворе. Но, мне кажется, говорить об этом не надо... - она понизила голос, быстро взглянула на тополь и отвела глаза.
- Что - обидится? - я налил себе еще стаканчик.
- Зачем вы хотели со мной встретиться? - нахохлилась, как воробей, Рита. - Нет, правда вот, зачем? У вас разговор какой-то, дело? То есть я не в обиду вам... Я просто думаю, может, что-то конкретное...
Я тяжело вздохнул.
- Может, вы мне вот просто споете? Я не знаю, что вам рассказать, я не знаю, что сказать. Вы правда чувствуете, что они живут?
Рита посмотрела на меня в упор.
- Чувствую.
- А смысл? Смысл какой? Какой смысл, если вы даже не можете сказать - точно есть или вы просто чувствуете, фантазируете, придумываете? Если даже этого нельзя сказать наверняка? Какой от них толк?
Наконец у меня развязался язык (долго же он медлил), и я почувствовал "волну", я говорил и понимал, что хотел высказать именно это - а не что-то другое. Это и мучило с детства, с тех самых моих первых глюков на лавочках и в палисадниках, когда я рассказывал "Дине" кино про немцев. А Рита была просто - так получилось - просто отводом, козлом отпущения, ответчиком или кем-то там еще. Моим подневольным собеседником. Раз уж она взялась за гуж и спела про нежить.
- Видите ли, это такое тонкое, неуловимое явление, что мы даже не можем сказать, нам оно кажется или существует на самом деле. Не говоря уже о всем прочем. Что моя жизнь, хоть на вот столько, - я показал на пальце, - изменилась...
Рита опять внимательно посмотрела на меня, немного удивленно, как будто вот-вот спросит.
Бы, - добавил я. - Изменилась бы, если бы я... от того, что они есть? Чем они нам помогли-то? Хоть раз в жизни? У меня вот умерла сестра в раннем детстве, погибла. Кстати, во дворе - упала с качелей. Они ее что-то вот не спасли. Не сохранили. Бабушка умерла - ну это понятно, возраст. Родители. Что, они, эти дворовые лешие, кого-нибудь спасли? Хоть на вот столько они чью-то жизнь сделали лучше? Нет же. Нежить, она и есть нежить. Не живет. Не действует! А в вашей песне - или песнях - они что делают? Зачем о них петь, зачем вообще вспоминать о них, если они ничего никому не дадут никогда? Зачем петь про их жизнь и всякие там их переживания? Это как по ту сторону зеркала... Все равно мы проживем весь свой век без их вмешательства и сами, без них, помрем. Вот ваша навь, она что? Приходит к этому товарищу, который в песне. И что? Ему от этого легче?
- Мне кажется, - подала голос Рита, когда я наконец замолчал, - какие-то связи нарушены... Вообще все нарушено, поэтому так.
Поскрипывали качели, ворон с карканьем сорвался с тополя.
- А если бы не было нарушено, то что было бы? Мы с ними, с этими лешими, пили бы пиво и братались, а наши покойные родственники ходили бы к нам в гости?
- Я правда не знаю, что вам сказать. У меня нет никакой теории. Мне кажется, что они есть, я их чувствую. Вам кажется, что нет или что не должно быть, - начала Рита.
- Я не вижу в них для себя смысла! - перебил я.
- Но если в них смысл - не для вас, не для нас, людей, а какой-то другой еще смысл, для них самих и для мира?
- Кой нам прок в их смысле для мира? - махнул я рукой.
- Так мы же в нем живем.
- И паршиво же мы в нем живем, надо сказать. Значит, и для мира нет в них смысла, раз в мире у нас такое хреновое лето.
- Человек - мера всех вещей... - задумчиво сказала Рита.
- В смысле?
- Ну, в смысле - если вам не нравится, лично вам, это еще не значит...
Лучше бы она этого не говорила. Я чувствовал, что сейчас сорвусь.
- Значит, мир у нас благостный и хороший, вот только мне, козлу такому неблагодарному, в нем че-то все плохо и плохо, а так он хороший, настоящий рай, и в нем порхают феи и дворовые лешие, украшают нашу жизнь цветочками, а я, свинья такая неблагодарная...
Я, кажется, готов был перечислить все население скотного двора, и будь Рита поехиднее, она могла бы сказать что-то вроде "вы уж определитесь, козел или свинья" - но она поехиднее не была. Она просто слушала.
