Не эсеры, а большевики сразу же после победы Октября объявили крестьянский «Наказ» временным законом, обязательным к исполнению на всей территории России. Выступая на Втором Всероссийском съезде Советов, Ленин говорил: «Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ составлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ли равно, кем он составлен, но, как демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы с ним были не согласны»[60].

Большевики, таким образом, провели в жизнь программные требования эсеровской партии, которые не решилась вовремя провести сама эта партия.

Известно, что радикальному решению земельного вопроса мешала позиция правых лидеров эсеров – Н. Д. Авксентьева, В. М. Чернова, А. Ф. Керенского. Не без их ведома и участия Временное правительство летом и осенью 1917 года санкционировало посылку военных отрядов для предотвращения самовольного захвата крестьянами помещичьих земель. Только в октябре, когда крестьянское движение в России стало принимать характер аграрной революции, а среди крестьянства стало быстро расти влияние как левых эсеров, так и большевиков, лишь в эти дни стала меняться и позиция правого крыла эсеровской партии. Так, 16 октября 1917 года Объединенная комиссия Временного правительства и Совета Республики спешно провела законопроект, который временно отдавал землю крестьянам. Но эта мера уже не произвела на крестьянские массы такого впечатления, на какое рассчитывал А. Керенский. На местах мало кто узнал об этом новом законе, так как информационные связи между столицей и деревней были тогда еще очень слабые.

Не была абсолютно детерминирована и внешняя политика Временного правительства. Я уже писал выше, что крах самодержавия был ускорен одними лишь слухами о попытках двора заключить сепаратный мир с Германией. Буржуазные круги России все еще хотели вести войну «до победного конца». Поэтому Временное правительство стремилось восстановить боеспособность армии и подготовить ее к новому наступлению на главных фронтах. Но после неудачи июньского наступления настроение в стране и в армии резко изменилось, что привело и к изменениям в составе Временного правительства. К началу осени вопрос о мире стал главным политическим вопросом в стране. За мир выступали теперь не только большевики, но и левые фракции меньшевиков и эсеров. Так, например, Л. Мартов в своей речи в Совете Республики требовал немедленного заключения мира, ибо иначе «от русской армии ничего не останется, и даже сама Россия станет предметом торга между империалистическими державами»[61].

Всего за несколько дней до Октябрьского переворота военный министр А. И. Верховский сделал в одной из комиссий Предпарламента секретный доклад о положении в армии. По свидетельству М. К. Скобелева, Верховский, в частности, заявил: «Я сказал прямо и просто всему составу Временного правительства, что при данной постановке вопроса о мире катастрофа неминуема <…> В самом Петрограде ни одна рука не вступится в защиту Временного правительства, а эшелоны, затребованные с фронта, перейдут на сторону большевиков. Действия правительства ведут к катастрофе». Если судить по сохранившимся черновикам протоколов и записям самого Верховского, его доклад правительству сводился к следующим тезисам: «Положение на фронте катастрофично. Выхода нет. Всякие попытки восстановления боевой мощи не способны преодолеть разлагающую пропаганду мира. Здесь тупик. Единственная возможность бороться с тлетворным влиянием большевиков – это вырвать у них почву из-под ног и самим немедленно возбудить вопрос о заключении мира. Весть о мире внесет в армию оздоровляющее начало. Опираясь на наиболее сохранившиеся части, можно было бы силой подавить анархию в стране»[62].

Ознакомившись с этим докладом, А. Керенский был крайне разгневан и отправил военного министра в отставку. Однако позицию Керенского в вопросах войны и мира перестал поддерживать в эти дни не только лидер меньшевиков Ф. И. Дан, но и лидер правых эсеров А. Р. Гоу.

Уже после победы Октябрьской революции английский посол в России Джордж Бьюкенен дал телеграмму своему Министерству иностранных дел, советуя «освободить Россию от данного ею слова и сказать ее народу, что принимая во внимание изнуренность, вызванную войной, и дезорганизацию, связанную с любой великой революцией, мы предоставляем им право самим решать – хотят ли они заключить мир с Германией на ее условиях или продолжать войну на стороне союзников. Требовать от России выполнения обязательств, установленных соглашением 1917 года, было бы с нашей стороны игрой на руку Германии»[63].

Историк Луис Фишер, комментируя эту телеграмму, справедливо замечал: «Если бы посол отправил такую депешу шестью месяцами раньше и убедил своих начальников в ее разумности, и если бы другие западные послы в Петрограде поступили таким же образом и имели такой же успех, то советской власти, может быть, и не было бы. Не было ничего, ни в истории, ни на небесах, что предопределяло бы происшедшие события»[64]. Вскоре после Октябрьской революции в Петрограде был созван съезд партии правых эсеров. Большинство выступающих на съезде видели главную причину поражения партии в неправильной тактике эсеровского ЦК, оказавшегося неспособным к решительным действиям. В резолюции съезда по текущему моменту указывалось на то, что необходимый для социалистической демократии этап коалиции с буржуазией сослужил большую службу весной 1917 года. Но в дальнейшем этот союз перестал оправдывать себя, и от него следовало отказаться. Однако эсеровская партия не проявила достаточной решительности и не взяла вовремя власть в свои руки, оставив эту власть до конца «в руках ослабленного, обесцвеченного, потерявшего популярность правительства, сделавшегося легкой добычей первого же заговора»[65].

Русская буржуазия хотела вести войну «до победного конца». Но она вовсе не желала вести войну во что бы то ни стало, даже ценой потери своей власти. Уже через несколько месяцев после Октябрьской революции генерал П. Краснов, возглавивший Донское правительство, заключил союз с германским командованием и разрешил германским подразделениям вступить на территорию Донской области. Добровольческая армия Л. Каледина и А. Деникина сохраняла верность Антанте. Однако еще в августе 1918 года глава кадетов П. Милюков писал конфиденциально Деникину, что нужно соглашаться на мир с Германией, на независимость Польши и Финляндии, даже на благожелательный нейтралитет в отношении Германии, лишь бы немецкие власти помогли созданию в России национального правительства во главе с великим князем Михаилом Александровичем[66].

Не была предопределена и политика Временного правительства по отношению к Учредительному собранию. Была возможность созвать Учредительное собрание уже через несколько месяцев после Февральской революции, то есть летом 1917 года. Это существенно укрепило бы власть и мелкобуржуазных партий. Однако Временное правительство намеренно затягивало созыв Учредительного собрания. Как писал один из историков в эмиграции: «Временное правительство не сумело правильно рассчитать свое время и не успело выполнить свою задачу, для решения которой оно было создано. В этом именно и был его исторический провал»[67].

Из сказанного выше очевидно, что и Октябрьская революция вовсе не была абсолютно неотвратимым событием. Октябрь даже в большей степени, чем Февраль, был реализацией одной из альтернатив возможного исторического развития России. Это событие не было ни случайным, ни абсолютно неизбежным, но, как и всякое историческое событие, оно было сочетанием необходимости и случайности.