Между тем Калор бросил в камин огромные дубовые поленья, которые вязанка сухих ветвей скоро превратила в пылающий костер, и пока свита рыцаря занималась лошадьми в конюшнях, Онфруа, радуясь, что может услужить своему господину, поставил возле огня бутылку старого вина, а на скамью – библиотеку. Эта библиотека состояла из деревянной шкатулки небольшого размера, в которой лежало несколько пыльных рукописей.

Куси, будучи человеком грамотным, потому что его готовили к духовному званию, пока смерть старшего брата не превратила его в наследника имения, отпер шкатулку и вынул оттуда первый свиток, попавшийся под руку.

Это был наивный рассказ о турнирах и сражениях, и потому ли, что это чтение скоро его заинтересовало, или пламя камина весело освещавшее залу, рассеяло грусть, которую он прежде чувствовал, только когда Куси отозвался на приглашение старика Онфруа, деловито суетившегося около стола, и встал ужинать, все следы его меланхолии исчезли.

В эту минуту у ворот замка раздался звук рога.

– Отопри ворота и посмотри, кто к нам едет, – сказал Куси с удивлением. – Час для визитов слишком поздний.

– Ради бога, сир Ги, не приказывайте отпирать! – вскричал старый сенешал, побледнев. – Вы не знаете, какому риску это может подвергнуть нас. Все соседние бароны прогнали разбойников со своих земель на ваши под предлогом, что это свободная земля, и в соседних лесах их больше двух тысяч. Будьте осторожны, мой любезный господин, умоляю вас.

– Если так, – сказал Куси с усмешкой, – как ты можешь посылать в лес свиней, о которых мне говорил?

– Я… условился… – отвечал старик, колеблясь, как будто опасался последствий своего ответа, – с атаманом разбойников, что если он пощадит моих свиней и никогда не покажется в виду замка, то я каждый месяц буду ему платить дань в две жирных свиньи.

– Дань! – вскричал Куси, ударив по столу кулаком. – Дань атаману разбойников?!

Потом, вдруг преодолев свой гнев и печально покачав головой, он прибавил:

– Ах, мой бедный Онфруа, до какой степени унижения мы дошли, если сенешал рода Куси принужден, даже в его отсутствие, платить дань разбойникам! Но ты говорил о слугах, когда я приехал: сколько у тебя остается?

– Девять, сир Ги, не считая трех стариков. Но моя рука потеряла силу, а Калор, хотя человек свободный, никогда не носил оружия.

– Сколько вассалов обязаны доставлять нам по одному человеку? – продолжал Куси.

Он вдруг замолчал, услышав звук рога во второй раз.

– Отворите ворота, – сказал он Калору. – Хотелось бы видеть разбойника такого смелого, который ступил бы ногой в эту залу, когда сир де Куси может защищать свой дом. Так сколько вассалов, Онфруа?

– Пять, сир Ги, – отвечал старик, бросая тревожный взгляд на дверь залы, которую Калор оставил отворенной. – И то они обязаны только в военное время служить сорок дней.

– А теперь, Онфруа, – сказал молодой рыцарь стоявший на пороге в такой спокойной и гордой позе, как будто был окружен многочисленной свитой, – отчего ты боишься этих разбойников, если платишь им дань?

– Оттого, что я не заплатил ее в прошлом месяце, сир Ги. В Маньи пришел гарнизон королевских солдат, а так как они могут в городе услышать звук нашего набата… Посмотрите, сир Ги, вот они въезжают на двор с факелами! Что я вам говорил?

Куси посмотрел на двор и увидел довольно многочисленный отряд всадников. С минуту он думал, что опасения старого сенешала были обоснованы, но блеск факелов осветил вдруг лица всадников и второй взгляд совершенно успокоил рыцаря.

– Это не разбойники, Онфруа, – сказал он старому сенешалу, – а мирные гости, которых надо принять как можно лучше. А насчет разбойников будь спокоен, я скажу им два слова, прежде чем пройдет пара дней, и они найдут лес Куси-Маньи слишком жарким, чтобы провести в нем остаток лета. Могу ли я узнать, кто удостоил меня своим посещением? – вежливо осведомился он всадника, сошедшего с лошади у дверей залы.

– Гийом де Ла Рош-Эймон, – отвечал всадник.

Куси вздрогнул, и молния гнева промелькнула в его глазах. Но тотчас сдержав это первое движение, которого не успел преодолеть, он поспешно пошел навстречу к незнакомцу и приветствовал его.

Это был молодой человек маленького роста, хлипкий, но с лицом миловидным, хотя и несколько женственным. На нем были рыцарские шпоры, а богатый костюм и многочисленная свита указывали на высокое звание.

– Я прошу у вас гостеприимства для моей свиты и для меня, – сказал Гийом де Ла Рош-Эймон. – Мы заблудились в этом лесу, который проезжали в первый раз… Но мне кажется, что мы уже виделись! – вскричал он, узнав Ги де Куси, и легкая бледность разлилась по его лицу.

Но Куси сделал вид, будто не заметил этого. Как благородный рыцарь, он умел выказывать гостеприимство, и, напомнив Гийому, что они встречались при дворе графа д’Оверня, любезно пригласил его войти в залу.

– Я сам только сейчас приехал после десятилетнего отсутствия, – продолжал он, – и боюсь, что мой замок – печальное убежище для гостя вашего звания. Но, тем не менее, добро пожаловать. Ну, Онфруа, подавай нам все, что у тебя есть лучшего, и подавай скорее.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Галлон, голова которого выглянула из полуотворенной двери. – Лисица бросилась в логовище льва, а лев вежливо протягивает ей лапу вместо того, чтобы растерзать!

– Я отколочу тебя, Галлон, – пообещал Куси, покраснев от гнева. – Ночь не пройдет без того, чтобы ты не получил наказания за твою дерзость.

Обернувшись к Гийому де Ла Рош-Эймону, которого явно смутила эта выходка, Куси сказал в виде извинения:

– Это фигляр, бедняга, которого я выкупил у неверных, в руки которых он попал. Негодяй, должно быть, прежде недостатка в уме не имел, да и теперь не всегда бывает так безумен, каким хочет казаться. Однажды, когда он сыграл какую-то злую шутку со своим языческим господином, сарацин привязал его к лошадиному хвосту и привез продавать в наш лагерь во время перемирия, тащив его таким образом больше мили по горячему песку, что расстроило ему мозг, и с тех пор на него временами находит.

Вскоре был подан ужин. Он был изобилен, но не разнообразен, потому что кроме двух несчастных тощих кур, которыми Онфруа пожертвовал, чтобы отпраздновать возвращение своего властелина, весь ужин состоял из неискусно приготовленной свинины.

Де Куси и его гость сели за стол один против другого, а свободные люди, составляющие их свиту, заняли остальные места. Посуда соответствовала кушаньям, потому что за исключением двух серебряных старинных кубков все остальное составляли глиняные горшки и оловянные блюда, и нищета, выставленная напоказ посторонним лицам, глубоко уязвляла гордость Ги де Куси.

Но гостеприимство и обстановка, по-видимому, вполне удовлетворяли гостя. Он расхваливал превосходное вино и с большим аппетитом воздавал честь поварскому искусству Онфруа, так что смущение де Куси очень скоро рассеялось, и он весело шутил и смеялся со своим посетителем. С кубком в руках они пели и пили по кругу. Наконец в завершение пиршества Куси приказал позвать Галлона и натянуть веревку через всю залу. В этот вечер шут отличился и совершал необыкновенные штуки фиглярского искусства.

– Да что у него нос-то, поддельный что ли? – спросил Гийом, которого очень забавляла физиономия Галлона.

– Нет, это его натуральный нос. По крайней мере, я никогда не видал у него другого.

– Возможно ли такое? Ничего подобного на свете не бывало! Ведь это настоящая сарделька по размеру, по цвету, и по форме. Никогда не поверю, чтобы это был человеческий нос.

– Галлон! – крикнул Куси. – Принеси-ка сюда свой нос и докажи рыцарю, что это твоя неоспоримая собственность.

Галлон мигом повиновался и, приближаясь к Гийому, совершал носом такие быстрые и разнообразные движения, что сомнения никакого не оставалось – нос был его собственностью.

Но Гийом не удовлетворился этим доказательством, и, лишь только Галлон остановился рядом с ним, он схватил его нос двумя пальцами и так дернул, что самая упорная подозрительность должна была рассеяться. Галлон выхватил до половины свой кинжал, но Куси, грозно нахмурив брови, закричал: