– Если бы вы ее любили, я охотно проводил бы так ночь, сир Ги, – отвечал с улыбкой Гуго де Барр. – Но я не об этом хотел сказать, – прибавил он, вынимая из кармана носовой платок, в котором была завернута узкая полоса тонкого сукна, вышитого золотом. – Вы видели на ней этот браслет? Я просил одну из ее горничных украсть его.

– Как, негодяй! – вскричал Куси, не зная, стоит ли ему смеяться или сердиться. – Ты позволил себе такую дерзость?

– Если вы находите это дурным, сир Ги, я могу возвратить добычу. Правда, госпожа Алиса знала, что ее горничная украла этот браслет, но все-таки это воровство. Правда также, что она захотела узнать, в чьи руки он перейдет, и узнав, что в ваши, не рассердилась. Но это не мешает возвратить браслет, и я верну его, если вы прикажете.

– Дай его мне, мой добрый Гуго, – отвечал Куси, схватив браслет с живостью, которая заменяла благодарность. – Глупость сделана, не надо же усугублять ее пренебрежением. Но я не знал, что ты так опытен в любовных делах. Где ты набрался опыта?

– У меня есть союзники, – отвечал старый оруженосец, гладя седые усы с комическим чванством. – Госпожа Гертруда, которая была красавицей в свое время, нашла, что я, должно быть, был красавцем в свое время, и очень ко мне расположилась. Она имеет возможность слушать, и так как она любит делиться услышанным, я получил сведение, которое имеет свою цену.

– Какое?

– Вы помните, конечно, Гийома де Ла Рош-Эймона, этого маленького рыцаря, надменного и самонадеянного, которого мы встретили в Вик-ле-Конте и которого вы всегда находили между госпожой Алисой и вами?

– Конечно, и я не раз желал насадить его на мое копье и вылечить надолго от охоты вставать на моем пути.

– Ну, сир Ги, кажется, он обнаружил намерение находиться если не на вашей, то по крайней мере на дороге госпожи Алисы, а так как он богат и очень любим английским королем, а старый граф Жюльен очень ценит эти два преимущества…

– Надо лишить его возможности воспользоваться ими, хочешь ты сказать, и послать ему вызов?

– Нет, сир Ги, госпожа Гертруда подала мне совет получше. Вместо того, чтобы употреблять насилие, что отдалило бы от вас графа Жюльена, воспользуйтесь несколькими днями, которые он должен провести в вашем замке, чтобы получить признание госпожи Алисы, если это еще не сделано.

– Увы, нет! – со вздохом ответил Куси.

– Вы его получите, я в этом не сомневаюсь, а с ее обещанием можете идти наперекор всем соперникам на свете, потому что она останется вам верна. Но сир Жюльен не должен от нас ускользнуть, а так как он очень торопится в Руан, то поедемте к нему навстречу с эскортом достаточным, чтобы лишить его выбора, вздумай он отказаться от приглашения.

– Мы поразмыслим об этом, Гуго, – отвечал Куси. – Но прикажи же оседлать наших лошадей. Как только они будут готовы, мы отправимся в мой замок Куси. После отъезда Тибо эта квартира нагоняет на меня грусть.

Гюго де Барр повиновался, а Куси, как только остался один, тотчас схватил браслет, который положил прежде на стол с притворным равнодушием.

– Она знает, что ее горничная украла у нее этот браслет, – вскричал он в порыве радости. – Она знает, что это для меня, и позволила это!

С восхищением поднес он браслет к губам и покрыл поцелуями. Но вид Галлона, которого он приметил на пороге, с ироническим видом вздернувшего свой нос, как будто шут почуял что-то новое и необыкновенное, неприятно возвратил его к действительности.

– О, это только я, – сказал Галлон, одним прыжком оказавшийся на середине комнаты. – Вы можете продолжать ваши упражнения.

– Откуда ты?

– Ходил смотреть на сумасшедших, хотя для этого мне не обязательно было уходить отсюда.

– Берегись, как бы тебя не выдрали за уши, и старайся отвечать мне серьезно, ведь я знаю очень хорошо, что шутом ты бываешь только когда тебе это удобно. Куда ты ходил сегодня? Тебя не было более двух часов.

– Я ходил, – с важностью отвечал Галлон, – посмотреть, как выглядит волк в овчарне и как поведет себя пастух, видя, что ласкают его овцу.

– Что ты хочешь сказать, негодяй? – вскричал Куси. – Перестань говорить аналогиями, или твоя шкура пострадает. Выкладывай все как есть!.

Он схватил его за руку, чтобы не дать шуту, благодаря присущей ему ловкости, ускользнуть от ударов, которые навлекала на него его дерзость.

– Полно, полно, не сердитесь, – отвечал Галлон. – Вы хотите, чтобы я объяснился? Как вам угодно.

Приняв лукавый вид, который напускал на себя, принося какое-нибудь неприятное известие, он продолжал:

– Вы узнаете, во-первых, что я ходил во дворец осведомиться у одного из моих друзей, который влюблен в красоту моей физиономии, правда ли, что король Филипп захватил имение графа де Танкервиля, мужа вашей тетки. Весть подтвердилась.

Он даже приказал, чтобы доходы шли в его сундуки, а это доказывает, что он король благоразумный и экономный, ха-ха-ха! Так что мы остаемся бедны по-прежнему.

– Что мне за нужда? – сказал Куси, пожав плечами. – Пусть забирает. Мне приятнее, что они будут в руках короля, чем у герцога Бургундского. Но ты не ускользнешь от меня таким образом, негодяй. Что ты хотел сказать с твоим волком и овчарней?

– А просто вот что: перед отъездом граф Тибо, как любезный рыцарь, отправился узнать о здоровье королевы, а королева, в признательность за его вежливость, показалась у окна и поклонилась ему с горестным видом. Они думали, что их не видит никто, но я на них смотрел, ха-ха-ха!

Куси вздрогнул, пораженный тем оцепенением, которое охватывает нас, когда обстоятельство, которое оставалось нам непонятно, хотя долго находилось перед нашими глазами, вдруг является в настоящем своем свете.

– Это невозможно! – вскричал он. – Ты лжешь, негодяй!

– Я лгу? Ха-ха-ха! Если бы я лгал, вы проглотили бы мое известие без такой гримасы, сир де Куси. Но истина всегда пугает безумцев, а это истина. Когда граф Тибо приехал к вам в Палестину, не был ли он весел как зяблик? Не продолжалась ли его веселость до тех пор, пока он не узнал о замужестве Агнессы Меранской? В тот день, в вашей палатке, не сделался ли он при этой вести бледнее своего белого плаща? Не с тех ли пор граф похудел и иссох, и постоянно печален как сова? Ха-ха-ха!

– Перестань насмехаться, негодяй! – сказал Куси строгим тоном. – И знай, что если даже Тибо и любит королеву, то по законам чести – как множество иных благородных рыцарей, которые посвятили свое сердце, свое копье и свои песни знаменитым принцессам, не тая ни малейшей мысли, способной опозорить их.

– Ха-ха-ха! – заливался Галлон. – Ха-ха-ха!

Видя, что на лице Куси собирается черными тучами гнев, Галлон вырвался от него и убежал с насмешливым хохотом. Но Куси не обратил на это внимания, до того он был озабочен услышанным.

«Возможно ли, чтобы я был слеп до такой степени? – думал он. – И в два года не приметил того, что этот шут узнал за одну минуту? Ах, д’Овернь, д’Овернь! Я жалею о тебе до глубины моего сердца, потому что если ты полюбил такую знатную и прелестную даму, то будешь любить ее до самой смерти! И любить без надежды, я тебя знаю: ты не захочешь обесславить ее и предпочтешь умереть, чем толкнуть ее на поступок, который унизил бы ее в твоих же глазах. А Филипп, как он ревнив! Я не хотел бы в обмен на целое герцогство любить без надежды. Но что ни случилось бы, д’Овернь, ты найдешь меня рядом. Если я не смогу разделить твое состояние, то смогу по крайней мере разделить твои опасности и не брошу тебя.

Возвращение Гуго де Барра прервало размышления Куси. Оруженосец уведомил своего господина, что лошади готовы, и в то же время положил на стол небольшой кожаный мешочек, по-видимому наполненный деньгами.

– Что ты принес? – спросил Куси.

– Выкуп за лошадей и доспехи двоих рыцарей, которых вы выбили из седла на турнире.

– Расплатись с людьми, которых мы наняли в Оверни, чтобы отвести моих арабских лошадей, и отпусти их.

– Они не хотят брать денег, сир Ги, и просят, чтобы им купили на их жалованье лошадей и вооружение и позволили служить под вашим знаменем.