А потом прижималась к нему крепко-крепко…

У Линды Шварцберг было тяжелое детство. Происходила она из прибалтийских немцев. Род ее корнями уходил в рыцарей Ливонского ордена, владевших территорией нынешней Литвы и Латвии все Средневековье. Род был исторически богатым. В Клайпедском порту стояли и ходили в море четыре тяжелогрузных торговых судна, принадлежащих семье Шварцбергов. Это продолжалось до начала сороковых годов, до присоединения Прибалтики Советским Союзом. Потом война. Дед и дядя, воевавшие на стороне немцев, погибли. Ее отец, служивший в германских частях «Нахтигаль», после войны попал в советский плен. Там и погиб. А всю семью, в том числе малолетнюю Линду, отправили в Казахстан. Там они пробыли до 1957 года, когда Линда уже ходила в русскую школу.

Теперь у нее есть сын, пятилетний Георг. Он живет в Клайпеде. Его воспитывает бабушка, Линдина мама, которая беззаветно любит внука, балует его и утверждает, что Георг – это копия ее покойного мужа Вальтера Шварцберга, замученного в русском плену.

Гайдамаков еще по учебе в спецшколе знал, что служба в «Нахтигале» означает службу в германских войсках СС. Дивизия СС «Нахтигаль» занималась в Прибалтике карательными операциями, борьбой с партизанами, расстрелами всех, кто боролся с фашизмом.

Николай, однако, не стал напоминать об этом Линде. В конце концов советские войска тоже не очень-то миндальничали в Прибалтике. Судьба Линды – тому подтверждение. Он не хотел бередить прошлое. Поди теперь разберись, кто был прав, кто нет?

И все же однажды он спросил:

– Ты, наверное, очень не любишь русских. Они принесли тебе столько беды…

Линда опустила голову, так ничего и не ответила. Потом сказала:

– Не будем об этом. Мне с тобой хорошо.

Они лежали в кровати и вели долгие беседы.

Линда вспоминала, как совсем ребенком она любила стоять у окна их большой квартиры и глядеть на море. В ее детской памяти море – это огромный-преогромный синий мир, расчерченный белыми всплесками волн, по которым бегут разноцветные паруса и плывут белые пароходы с развевающимися над ними черными дымами. Над бескрайним синим морем висит ослепительный белый шар, раскидывающий по сторонам розовые брызги-лучики. А прямо над окном летает, кружит по небу большая серо-белая чайка, смотрит в ее окно и что-то кричит ей, Линде, что-то понятное и заманчивое, будто зовет с собой в синюю даль.

Еще она рассказывала, что хорошо училась в школе, успешно занималась каким-то спортом. Каким, так и не уточнила. Но сказала, что была серебряным призером республики, мастером спорта. Она мечтала заработать денег и вернуться домой к сыну и маме, которые ее очень ждут.

Она прекрасно играла на гитаре. На литовском языке пела длинные, протяжные, но очень мелодичные национальные зонги. Николай ничего в них не понимал, но изумлялся очарованию народной музыки и голосу Линды, манере ее исполнения. Оказалось, что когда-то она состояла в интернациональном ансамбле и в Казахстане успешно участвовала в музыкальных фестивалях.

Своим звонким, чистым голосом она выделялась среди своих сверстников и была солисткой хора. В платьице, сшитом из обносков старшей сестры, она выходила на сцену перед хором и перед залом и, распрямив свое тельце, высоко задрав головку, пела советские песни. Особенно всем нравилась в ее исполнении песня про то, как среди веселых полей вьется тропинка, ведущая к школе. Потом для тех, кто хорошо учится, эта тропинка станет широкой, счастливой дорогой в огромную, радостную советскую жизнь.

Ей подпевал большой хор, стоящий позади нее, и ребята – немцы, прибалты, греки, поляки, евреи, русские, казахи – вслушивались в каждое ее слово и с готовностью дружно ее поддерживали.

Однажды на республиканском смотре ей вручили огромную грамоту, где указывалось, что награда вручается Линде Шварцберг «за пропаганду советской песни и советского образа жизни».

Ее мама всю ночь почему-то проплакала. Наверно, от радости за свою дочку. Ведь та была безусловно талантлива…

Николай был просто счастлив. Случайная встреча, мимолетные ощущения перерастали в сильные чувства. Гайдамакова это волновало и радовало. Наконец-то он обретал то, что давно подспудно искал.

Он лежал с ней рядом, а весь воздух вокруг был напоен весенними запахами, хотя весны на дворе не было. И весь мир был наполнен яркими вспышками, похожими на гроздья салюта, и плыли повсеместно в воздухе разноцветные картинки, словно конфетные фантики из детства.

А где-то высоко-высоко в небе, посреди прозрачных перистых облаков, похожих на крылья светлого ангела, резвилась юная звездочка. Она на минутку сбежала из своей семьи – созвездия, чтобы пошалить в легком облачном пухе и позвенеть воздушным серебром.

– Похоже, я в тебя влюбилась, – сказала она вчера. – Как же я буду жить теперь без тебя?

– Ты не будешь жить без меня. Мы будем жить вместе, – Николай повернул к ней голову и поцеловал ее в краешек лба.

Похоже, и он в нее влюбился.

Им было хорошо вдвоем.

Снайпер знал, что за ним охотятся. Этого не могло не быть, потому что он убил уже много людей в этом городе. Все газеты и телевидение с утра до вечера кричали одно и то же: «Когда же военные, которых полно в Крайске, застрелят этого проклятого киллера, держащего в страхе все население?!» Матери опасаются выпускать детей на улицу, люди не выходят на открытые места, жмутся к зданиям, площади пустые. Который день напротив здания штаба армии толпятся демонстранты с плакатами. На них надписи: «Селезнев, убей убийцу!», «Генерал, защити наших детей и нас!», «Селезнев! Ты не умеешь воевать!»

Снайпер понимал что его действия сильно дестабилизируют обстановку, и без того чрезвычайно сложную здесь. Неспособность избавиться от дерзкого снайпера, повсеместно убивающего людей, резко расшатывает авторитет политической и военной власти в регионе.

Вероятно, задействованы большие силы, чтобы его нейтрализовать, говоря конкретнее – убить. Игры со смертью становились все опаснее.

Надо было уезжать, срочно уезжать. Но те люди, которые его наняли и которые платили ему деньги, хорошие деньги, все никак не давали санкции на прекращение контракта. Ему говорили: «Отработай еще неделю». Потом – еще неделю…

Угроз с их стороны не было, и, казалось, можно было бы уехать, но сумма, подводящая итоги контракта, была так значительна, и ее так хотелось получить! Чтобы потом долго вообще не думать о деньгах.

До сих пор снайпер не выявил каких-то явных признаков опасности, грозящей извне, не нащупал тайных подходов к себе со стороны контрразведки, милиции и военных, но он давно уже играл в прятки со смертью, а подобные смертельные игры всегда вырабатывают высокий градус осторожности и интуиции, и человек, не обнаруживая внешне ничего опасного, начинает четко осознавать: вокруг сжимается кольцо.

Такое чувство появилось, и снайпер действовал с утроенной осторожностью.

Руководители требовали, чтобы он не просто убивал жителей Крайска, а способствовал формированию ненависти к руководству города и республики, не способному защитить людей. Надо создавать социальную напряженность.

Снайпер свою задачу понимал хорошо.

Эту позицию он подготовил загодя, несколько дней назад. Место засидки было выбрано удачно – в старом доме, на краю города. Дом давно пошел на капремонт, но какие ремонты в такое лихолетье? Денег в городской казне нет совсем. Поэтому стоял он всеми брошенный, наполовину без окон, наполовину без дверей.

Крайний подъезд был закрыт на замок, ржавый замок на никому не нужной двери. Снайпер нашел обломок металлической опалубки и легко отогнул старую петлю, приколоченную когда-то двумя мелкими гвоздями. Если закрыть дверь изнутри, то снаружи замок как висел, так и висит.

Снайпер посидел на скамеечке в соседнем дворе, почитал книжку. Отсюда были видны подъезды старого дома. Ничего подозрительного не заметил. Людей было мало. Время рабочего дня. Кто-то на работе, кто-то на учебе. Дождался, когда на улице не было ни души, пригладил пятерней волосы, тем самым поправив парик, и потихоньку побрел к «своему» подъезду. В такие моменты нельзя допускать никакой суеты: нервничать, оглядываться, торопиться или, наоборот, слишком медлить. К засидке надо идти нормально, как всегда, надо превратиться в никчемного, незаметного, ничем не примечательного человека. В нем и не было ничего примечательного: всклокоченные темные волосы, худощавый, низкорослый мужчина средних лет. Видавшая виды балахонистая куртка из твердой материи, старенькая бесформенная сумка, легкая сутулость говорили, что мужчина крепко потрепан жизнью и ищет места для непритязательного ночлега.