− Опля! - опрокинул Колин на песок незадачливого оппонента. Подняться не позволил, уперев конец трости в подбородок. - И вы утверждаете, я не прав! Первый серьезный бой и им конец!
Жюдо подобным ходом событий не удивился или приложил тому усилия, не удивиться. Вполне возможно, он и сам был не высокого мнения о своих подопечных. Но как часто бывает, серебро перевешивает голос разума, заставляет браться за дела безнадежные и провальные.
− Мэтр, если у вас закончились ученики, − Колин жестом предложил поединок.
Что оставалось? Справедливости ради, Жюдо приобрел свое умение в многих схватках, а не наработал повторением приемов из многочисленных наставлений и не прибегал к советам тех, кто по непонятным причинам выжил в хороших драках. Он до всего дошел собственной шкурой. Двадцать лет оттаскал бастард в статусе наемника. Смерть тысячу раз выцеливала его из общего строя атаки, во время осад крепостей, в отступлении, в бегстве - случалось и такое, и всякий раз промахивалась. Он заставлял её промахиваться. Он был одним из немногих счастливчиков, кто выжили на арене Итриума в Сузах. Полгода не позволял маститым бойцам проткнуть свою драгоценную плоть. Полгода, пока собирали выкуп. Несчастные двести штиверов. Во столько оценили его свободу и в пять тысяч, задержаться на три месяца, выходить в песочный круг, под восторженный рев толпы.
− Согдэл*! Согдэл! - приветствовали его поклонники и поклонницы.
Сейчас Жюдо хотел короткой схватки. Потому взял любимый им бастард. Привычно руке.
− Мне и это сойдет! - оставил Колин вару.
− Потом не говори что тебе не дали возможности выбора, − напомнил мэтр. Убивать противника он не собирался. Живой пример его мастерства лучше, чем дохлый юнец.
− А, ерунда, − расхаживал унгриец гоголем.
На браваду противника мэтр не повелся. В схватках с Обюром и Кноппом он ничего не упустил. Проклятый бездельник! Вот кого он охотно взял бы учить! И сам бы подучился у ублюдка.
Легкий рондель разогреть кисть и запястье.
− Собираетесь попробовать на мне удар Жарнака? - весел, но не беспечен Колин. По большому счету он устраивал представление для побитого противника. Вот чьи языки разнесут по столице подробности события сегодняшнего дня. И его слова тоже. - Или плумаду Прокруста? Не владеете? Удивительно! Вы же мэтр! Ну, тогда хоть легендарный круг Тибо, − нагло выпятил грудь унгриец.
− В Коринфе, болтливым отрезают языки.
− А вы смахнете мне дурную голову? - беззаботен Колин. - Значит все-таки плумада?
Сталь отсекла болтовню и шалости, оставив только желание лить кровь. Чистое незапятнанное и понятное всякому чувство, кто хоть однажды ставил свою судьбу на острие клинка.
Колин спокойно перенес яростный напор Жюдо. Отвечал. Удар на удар, контратака на контратаку. С налетом пренебрежительности, впрочем не позволяя противнику ею воспользоваться. Жюдо настойчиво искал слабое место в защите и в атаке. У юнцов, даже одаренных их гораздо больше, чем у не столь скоростных старичков.
− Вы только подтверждаете мои худшие опасения, − посмеивался Колин над стараниями мэтра. - Давайте я!
Опыт скомпенсирует многое, но не все. Выносливость. Через три минут яростного безумия схватки мэтр понял, теряет дыхание. Ему не хватает воздуха, а следовательно скорости, маневренности, пространства двигаться. Руки делаются тяжелы, ноги подобны каменным тумбам.
Потратив усилия Жюдо только-только приноровился к безудержному темпу, как его молодой противник легко взвинтил темп вдвое... и сломал ему правую руку. Мэтр болезненно охнул и выронил клинок. Из разорванного рукава торчала кость.
− Попробуем левой? Сможете? − предложил Колин. - А то говорят сейчас левой мало кто бьется. Преступная ограниченность, не находите, мэтр?
Продолжение не затянулось. Обмен ударами, проход влево-вправо и Колин перебил Жюдо локтевую и лучевую кости левой руки. Причем мэтр ясно понимал, будь у противника желание, попросту бы разбил ему голову. Но очевидно, в том не было особой нужды.
Завершил схватку чудовищный пинок в грудь, отбросивший Жюдо далеко назад.
− Ну.... Как-то так... Как-то так, − оглядел побежденных Колин и гаркнул мнущемуся в сторонке слуге. − Дуй за лекарем, дуболом.
16.
ˮ...Победителя не судят. Некому.ˮ
Запуск третьего и последнего шара потребовал большего времени и больших усилий. Именно в этот раз необходим стопроцентный успех. В противном случае, смазывались достигнутые результаты. По сути предшествующие старты являлись пробой сил, отработкой конструкции и подготовкой завершающего полета.
Колин угадал порыв ветера и отпустил веревку.
− Господи, благослови! − напутствовал он полет. Прозвучало кощунственно.
Шар, теперь это действительно шар, а не поделка из бумаги, плавно набирал высоту, чихал искрами и плакал огнем. Подсвеченная штриховка и полутени рисунка, наложенные выверено и точно, придавали демоническому лику жуткое правдоподобие. Широкая пасть щерилась большим количеством малых и крупных клыков, из-за которых выпадал раздвоенный язык. Широкая лента, до мурашек создавала иллюзию змеиного жала. Подозрительная тяжеловесность летуна, некая его неуклюжесть, порождала пугающие мысли о сытости, но голодный взгляд вертикальных зрачков убеждал в совершенно обратном. Монстр не откажется от добавки.
Не зацепив карниза на крыше лекарни Великомученика Миттия и черепичного купола базилики Присса, шар непостижимо миновал ловушку древнего тополя. Раскоряченная сухостоина старалась карябаться ветками.
Покачиваясь от нетерпения, ужасающий воздухоплаватель направился через улицу к тесноте человеческого жилья.
Заходился до визга пес, хлопнули двери, раздалась недовольная ругань.
− Что б ты сдох пустобрех проклятый! Чего тебе неймется? Чего ты гавкаешь, а? Чего...., − речь прервалась и быстро задробили деревянные подошвы. В сонную ночь вторглись суматоха и людские крики. Огненное чудище разбудило столицу.
В этот раз воздухоплавателю предстояло справиться с конкретной задачей, а не просто попугать. От него требовалось преодолеть нужное расстояние, до того как вступят в действие нафт и джилдаки и заякориться за шершавую, старой дранки, вальмову крышу конюшни на подворье Трийа Брисса. Признаться в успешности затеи Колин сильно сомневался. Ветер не предсказуемый помощник. Нынче многое, если не все, зависело от его переменчивого и бестолкового норова.
Огонь расплавил воск на внутренней распорке. Освобожденная веревка выпала из чрева летуна. Крючок-тройник прошкрябал и намертво впился в старое занозистое дерево. Шар дернулся, наклонился, озорно покачиваясь выровнялся и завис, зачастив слезным огнем. Хилому ветру не хватало силенок завалить монстра на бок. Сгрел бы до срока.
− Вон! Там! Там! - кричали и бегали в ночи. - У Брисса! Вон! Над конюшней!... Господи всеблагой! Спаси и сохрани! Отпусти грехи наши!
Летун устрашающе подергал веревку, словно рвущаяся с поводка шавка.
− Шжиии! Шжиии! - густо и часто падали смоляные капли, покрывая дранку горящими кляксами.
− Священника кличьте! Священника! Избави меня от гнева господнего... Милостию своею не откажи..., − смешались крики и молитва.
Летун пренебрежительно фыркнул и с оглушительным треском лопнул, устроив жаркий фейерверк. Рассыпал искры, разбрызгал нафт и джилдаки по крыше. Ослепительно вспыхнул ярко-зеленый огонь. Сильно дымило едким и белым. Горящая жижа огненными змейками сочилась в дыры и щели потолков, обугливала стропила и перекрытия, выжигала паутину в углах, протекла на сложенное сено и тюкованную солому. Не успели малые капли сорваться вниз, а жаркие языки пламени уже свирепо пожирали высохшую жесткую траву, взметались ввысь, вырваться в небо. За пару минут в конюшне разверзся настоящий ад. Напуганные лошади призывно ржали. Те, к кому огонь подобрался близко, вскидывались, били копытами в загороди, вырваться и спастись. Больше всего досталось загону с племенными скакунами. Сквозь тесноту и щели досок огненный язык дотянулся до крепкого жеребца, жарко лизнул рыжий бок. Обезумевшее животное взвизгнув от нестерпимой боли, со второй попытки вынесло грудью тяжелые запоры и закружило, сметая в замкнутом пространстве хозяйственную утварь. Небольшую повозку жеребец разнес в хлам. Не дался конюхам. Переднего стоптал насмерть, а заднего высоко лягнув в грудь, отбросил в самое пекло.
