Причал любви

Пожилой мужчина не спеша шел по главной улице прибрежного поселка. Высокий, крепкий, с совершенно седыми волосами, хотя издалека казалось, будто светлые волосы просто выгорели на солнце. Крупное лицо, на котором морские штормы вырезали глубокие морщины.

На нем были просторные светло-кремовые брюки и тенниска голубого цвета. Если бы не солнцезащитные очки, то было бы видно, что глаза у него тоже голубые и довольно яркие.

Мужчина шел не торопясь, опираясь на полированную трость с массивным набалдашником в форме футбольного меча.

Он совершал свою пешую прогулку к центру каждый день, в любую погоду, словно хранитель этого мира.

Поселок в этот ранний час был безлюден, но у здания муниципалитета стояла полная женщина в розовой, слишком яркой для буднего дня кофточке, и таких же вызывающе красных брючках.

Около нее стояла дорожная сумка на колесиках.

Лицо женщины прикрывала шляпа, что-то среднее между сомбреро и панамой от пчел.

Рядом с незнакомкой местный полицейский что-то рассматривал в паспорте с алой корочкой.

- Господин Гуннар, помогите, пожалуйста! - Прокричал молодой служитель закона.

Мужчина заспешил, ведь неудобно заставлять ждать даму и полицейского.

К тому же, сказать по правде, ему захотелось взглянуть на незнакомку поближе.

Узнать, к кому она приехала. Ведь так давно к ним в Кер…ис никто не приезжал.

Дама вблизи оказалась не такой уж молодой, чего нельзя было предположить по ее наряду.

Полицейский отдал честь подошедшему и растерянно сказал:

- Вот только смог понять, что ищет госпиталь. Английский не знает, а я русский не знаю. Господин Гуннар, поговорите с ней, пожалуйста. Может быть Вы что-то поймете?

- Здравствуйте, – на русском языке обратился Гуннар к приезжей.

- Ну, наконец-то, хоть можно все объяснить. - Обрадовалась женщина. - Я уже полчаса на солнцепеке стою, а ваш полисмен ни бум-бум.

- Меня зовут Гуннар, а Вас?- Как можно тактичнее мужчина прервал поток слов незнакомки.

- Дина. Я с Алтая. Виза гостевая, все честь по чести. Мне госпиталь нужен. Американский.

Гуннар от удивления даже закашлялся.

- Госпиталь? У нас только амбулатория. Больница в уездном центре.

Полицейский, видя, что диалог налаживается, еще раз приложил руку к фуражке, и поспешил по своим делам.

А Гуннар пригласил даму в небольшой сквер, где в тени лип и берез прятались удобные лавочки.

Старинный барометр не обманул, штиль, полный штиль.

Мужчина хотел помочь женщине с вещами, но та, обидев его, помощи не приняла, сама повезла сумку по тротуару.

В сквере было хорошо, пели птицы, дворник поливал клумбы с цветами, над которыми вились шмели и осы.

- Я правильно Вас понял, госпиталь ищите?

- Да, американский, и база здесь, где-то у моря, - уточнила Дина.

Гуннар удивленно смотрел на гражданку Российской Федерации, так открыто говорившей о поисках базы НАТО.

- Я очень Вас огорчу, если сообщу, что ни базы, ни госпиталя у нас в поселке нет и никогда не было?

- Да как же вы не понимаете! - Заволновалась Дина. - Это ведь Кер...ис? !!!

- Да.

- Вот сейчас, потерпите, - и женщина достала из висевшей у нее через плечо маленькой женской сумочки распечатанные на принтере листки.

Это были письма.

Некий Джон Макгаваейр, раненный в Афганистане герой-полковник, прибыл на лечение в Литву в американский госпиталь. Но по причине задержки выплаты за ранение просил «любимую Диночку» выслать ему три тысячи евро.

Потом Дина достала еще и фотографию.

С глянцевой бумаги на Гуннара смотрел красивый, ухоженный мужчина с седыми висками, в военной форме США.

"Такие вот нравятся женщинам. Причем вне зависимости от возраста"- подумал Гуннар.

- А кто он вам?- спросил, и сам устыдился своей бестактности.

Лицо у Дины покрылось мелким капельками пота, на щеках и шее проявились розовые пятна. Но она нисколько ни обиделась.

- Мой любимый человек, - ответила она, и столько в голосе было нежности и правдивости, что Гуннару стало обидно, что так любят вовсе не его.

Этой немолодой женщине удалось сделать невозможное: задеть его мужское самолюбие второй раз за час.

Что-то такое случилось с ним, загудела какая-то струна, и он сделал то, что не делал уж лет пятнадцать.

- Что это мы сидим на лавочке? Пойдемте в кафе, я угощу вас замечательным мохито. А цеппелины - это вообще наше литовское достояние.

На этот раз он решительно взял у женщины дорожную сумку и, стараясь не хромать, повел гостью сначала по алее, затем спустились к берегу моря и сели на веранде летнего кафе. Конечно, глупо было тащить сумку через весь поселок, но куда ее деть? На автостанции камер хранения не было.

Легкий ветерок с моря нес живительную прохладу и Дина наконец-то сняла свою ужасную шляпу и очки. Черные цыганские кудри упали на плечи. Теперь стал понятен выбор розовой кофточки, она очень шла к темным локонам, делая их обладательницу моложе.

Небольшие глаза были ярко зеленого цвета, словно у кошки.

Видимо, азиатские гены предков сотворили такое вот чудо. При этом назвать Дину красивой было нельзя. Небольшой носик, узкие, скорбно опущенные вниз губы, второй подбородок. Пухлый безымянный палец украшало скромное серебряное колечко.

Мохито был выпит ею до дна, и заказан еще бокал.

Гуннар пил неторопливо. Чувствуя, что пауза затянулась, Дина сама начала рассказывать историю своей жизни.

- Жила я, не тужила, в небольшом селе. Как мама всю жизнь на почте проработала, так и я.

Она меня на почту и привела. Училась я не очень, с уроков сбегала.

Замуж рано выскочила, вроде и по любви. Муж в меру пьющий, в меру гулящий.

А я, как двух дочерей родила, и вовсе о нем не вспоминала, так деткам радовалась. Муж мой плотником был, по всей округе бабы-одиночки его заманивали. Вот и шабашил. Деньгами, правда, никого не обижал, ни меня, ни полюбовниц.

Гуннар внимательно слушал. Ему нравился глубокий, с переливами, голос неожиданной знакомой.

- А море ваше рыбой пахнет,- вдруг сказала Дина и засмеялась.

- Да, рыбой. Я вот рыбаком всю жизнь был, пока в Европу не попали. Потом пару раз сходил в рейс под мальтийским флагом, в Кот-д’Ивуаре хозяин, а потому ни страховок, ни компенсации. Поскользнулся, упал, очнулся, гипс. Вот нога меня подвела, с волчьим билетом на берег списали, пенсии ждать. В прошлом году дождался. Теперь доживаю.

- Рыбак, серьезно? А я рыбу терпеть не могу. Бывало, Тимка, муж мой, привезет мешка три рыбы, вывалит в корыто, чисти, говорит. А меня тошнит от запаха. И за косу он меня таскал, и матом крыл, а не могла я и все тут. Мама моя приходила, чистила, уже старенькая была. Царствие ей небесное, – и у смеющейся минуту назад женщины заблестели в глазах слезы.

Гуннар отвернулся к морю, давая Дине справиться с собой.

- Вы не обращайте внимания. Уже три года прошло, как маму похоронила, а как вспомню, плачу.

- Это депрессия, ее надо лечить,- посоветовал мужчина.

А женщина вытерла пухлыми пальцами глаза и продолжила:

- Вот гулял мой муж, гулял, да так и ушел. В один день вещи собрал, на «Ладу» сел, и уехал. Я с работы пришла, а дома пусто. Дочки уже в городе учились. Они у меня обе в сотовой компании работают, замужем, внуки.

- А у Вас какая работа, тяжелая ?

- Работа почтальона никогда простой не была, а в последнее время прямо невмоготу стало. Мало того, что всякие уведомления, квитанции в срок надо разнести. Бегаешь, как Савраска, и в грязь, и в стужу, так еще и продукты и вещи обязали продавать клиентам. Спору нет, помочь бабушкам - дедушкам, отчего же нет?

Я, как своих подопечных пенсионеров увижу живыми, так душа поет.

Ведь многие маму помнят, всегда добрым словом поминают. Она в войну тринадцатилетней девчонкой повестки и письма разносила.

Однажды прихожу к бабе Клаве, ей восемьдесят два, а ее дома нет. А куда же она может пойти? На улице буран и мороз под тридцать. И свет горит в зале. Хорошо, что передохнуть решила, слышу, скулит кто-то, тихонько так. Сначала думала, что ветер за окном, а потом дошло - в погребе это. Упала моя старушка, ребра сломала, сил подняться не было. Так я ее оттуда пока вытащила, сама думала, что в этом погребе останусь.