Все древние и новые свидетельства утверждают, что в полиандрии женщина пользуется почти полной свободой и независимостью. Она владеет отдельным от супругов имуществом, по своему желанию выбирает мужей, и последние относятся к ней с замечательным уважением. Несомненно, что и эту свободу и это уважение женщина приобретает потому, что сама она служит редким и дорогим товаром, и ценой своей любви может купить у соперничающих за нее мужчин все что угодно. Один из самых новых наблюдателей полиандрии, Эрих фон Шенберг, рассказывает, что каждый из мужей-компаньонов старается предпочтительно перед другими угодить общей жене и готов поблажать каждому ее капризу. Малочисленность женщин, даже без полиандрии, всегда хорошо влияет на их положение в семействе и в обществе, хотя и вредно действует на их нравственность. Чем меньше в известной стране женщин, тем более ценятся они во всех отношениях и тем удачнее они могут бороться с эгоизмом мужчин. Но одной ценностью женщины и порождаемым ею уважением мужчин нельзя объяснять того замечательного положения женщины, какое она занимает в полиандрическом семействе и обществе. Само устройство семьи и характер полиандрического семейного права выдвигают женщину на передний план, и ее интересы ставят выше интересов всех других домочадцев.

В патриархальном семействе, типом которого может служить известная каждому читателю библейская семья, абсолютно и единовластно царит принцип отцовства. Управление всеми делами, родство, наследство, – все это сводится к одному центру – к личности домовладыки, власть которого служит основой семейного института. При полиандрии такие порядки невозможны, здесь семья не имеет отца, особенно в период общности жен решительно нельзя определить, кому принадлежат дети, рожденные известной женщиной, а позднее, при господстве одной из полиандрических форм, можно только сказать, что дети родились от одного из таких-то мужчин, число которых доходит часто до десятка и более. Да и понятие о родстве по отцу, даже о необходимости для самого происхождения детей известного участия мужчины должны были явиться уже после понятия о происхождении детей из материнской утробы, что, по своей осязательной для всех очевидности, прежде всего должно было поразить внимание первобытных людей. Таким образом, самая первичная семейная система была основана на идее кровного родства и родства только по матери или по женской линии. Коль скоро человек усвоил себе мысль, что в жилах его течет материнская кровь, немного стоит ему догадаться, что та же самая кровь в его братьях и сестрах, равно как в братьях и сестрах его матери и т. д. У нейров, у которых мужья обыкновенно не братья и не родственники между собой, никто не знает своего отца, и каждый смотрит на детей сестры, как на своих наследников, потому что кровная связь с этими племянниками для грубого нейра гораздо очевиднее, чем его родство с детьми его жены, неизвестно от кого зачатыми. И все семейные обычаи этого народа проникнуты теми же принципами материнства. Семейством управляет мать, a после ее смерти – старшая сестра. Братья живут обыкновенно под одной кровлей; если один из них отделяется, то с ним обыкновенно уходит любимая сестра его. После смерти мужчины, все его имущество делится между всеми детьми его сестер; если у него есть земля, то управление ей вручается старшему лицу в семействе. У других полиандрических народов родство считается также только по женской линии; дети принадлежат семейству и роду матери; фамилия, права, имущество – все это наследуется по началам материнства; мужчине наследует сестра или дети ее; часто брат при сестре не наследник, главное лицо в семействе мать или старшая сестра, – словом, вся система личных и имущественных семейных отношений проникнута началами кровного материнского родства. Эта система во время владычества полиандрии так крепко укореняется в понятиях народа и превращается в такой священный обычай, что продолжает даже существовать после падения многомужнего брака, при одноженстве и полигамии. Так, например, у кокков, которые держатся теперь моногамии, мы видим эту систему в ее чистейшей полиандрической форме, с тем только отличием, что в число родственников принят муж дочери, в качестве служебного члена семьи. У ликийцев дети наследовали по женской линии, получая права и фамилию матери, так что, например, если гражданка выходила за раба, то дети ее считались благородными, а если гражданин женился на рабыне или иностранке, то его потомство принадлежало к низшему сословию; родителям наследовали не сыновья, а дочери; главой семейства была мать, а не отец. Те же начала действовали и у многих других народов – у карийцев, локридян, индусов, египтян, многих африканцев, пиктов, бриттов, кельтов, жителей Шампани, перуанцев и т. д. У иных и теперь вместе с материнским наследством сохраняется запрещение вступать в брак с родственниками по матери, между тем как с родней по отцу брак дозволен, подобно тому, как в Библии Авраам женится на сестре, а Лот на племяннице по отцу, а не по матери. Словом, по всему миру до сих пор уцелели еще рассеянные остатки первобытного материнского права, которые могли возникнуть только из полиандрии и которые, несомненно, убеждают нас в повсеместном ее господстве в первичную эпоху истории человечества.

Не только в юридической, но и во всех других отраслях первобытной культуры мы видим то же преобладание материнства и вследствие этого главенство женщины. Мать была источником первых чувств родственной любви, и уважение к ней родило первую идею о нравственном долге. Известия о жизни современных дикарей показывают нам, что из струн человеческого сердца на низшей ступени его развития издает самые сильные и самые благородные звуки любовь матери. На особенную силу любви между кровными родственниками в ту эпоху указывают отношения между братом и сестрой. И в известиях этнографов, и в исторических свидетельствах, и в народных песнях, дышащих стариной, – всюду мы видим особую нежность сестро-братских отношений. Брат представляется защитником и любимцем сестры, а она его верной подругой. И сестро-братские отношения стоят в первичном миросозерцании до того выше всякого дружественного союза, что если два мужчины или мужчина и женщина, по взаимной симпатии, вступают в дружественное товарищество, то называют себя братьями и сестрами.

Такой обычай побратимства и посестримства в ходу у многих народов, например у древних египтян, у современных задунайских славян и т. д. Но материнство не ограничивается развитием чувств братства только между кровными родственниками: чуждое той исключительности и тех аристократических притязаний, какие проникают в жизнь вместе с началами отцовства, оно держится принципов всеобщности и равенства; «из него, – говорит Баховен, – возникает братство всех людей, сознание и признание которого погибают с развитием отцовства». Материнство не знает отца, и все дети равны для него, как происходящие от одной крови. А так как главным божеством в эту эпоху является Земля, мать всего живущего, то отсюда, естественно, возникает представление о родстве и братстве всех людей. Материнство поэтому, как доказывают несомненные исторические свидетельства, благоприятствует не только весьма важному для социального прогресса развитию сношений с иностранцами, но даже не препятствует вступлению в брак с ними и с рабами. Даже там, где материнство находится в измененном отцовским принципом состоянии, все-таки сильно заметно его нивелирующее, демократическое влияние, благодаря которому Древний Египет, например, был избавлен от чудовищной системы каст, останавливавших всякое развитие и убивавших всякую жизнь в других государствах, особенно в Индустане. В Риме основанные на материнстве плебейские начала были семенами общественного прогресса и социального уравнения. Все это сознавалось еще древними, которые в своих легендах и песнопениях о золотом веке, об этой эпохе всеобщего равенства и братства, хотя и слишком уже предавались фантазии, но все-таки эта фантазия имела некоторое историческое основание в общественном и нравственном строе древнейших обществ, проникнутых началами материнства. У Гесиода, например, материнство является средоточным пунктом всей домашней и общественной жизни рода человеческого в эпоху серебряного века. Памятники разных отраслей древней жизни свидетельствуют, что на всех отношениях, как социальных, так и нравственных, лежала печать одного материнского начала. Брак назывался «matrimonium», от mater – «мать»; прежде, чем говорить отечество и язык отцов, люди говорили «Mutterland, metropolia, Muttersprache», – «земля матерей», «язык матерей» и т. д. Прежде чем отцовство утвердило в жизни первенство, любовь матери, особенно предпочитающая последнего рожденного ею дитяти, старалась о некоторых преимуществах младшего сына или дочери. Материнское чувство было первичной основой всей моральной культуры, утверждая среди дикой анархии начала любви, единения и мира. «Как ребенок, так и народы получают первое свое воспитание от женщины», – говорит Баховен. Предания многих народов рассказывают нам, что женщины не раз полагали конец бродячей жизни, сжигая корабли своих мужей, что они были основательницами земледелия и других искусств мирной жизни, что они водворяли на земле мир и, давая законы, поддерживали правду, что они, по выражению Страбона, первые стали поклоняться богам и потом научили этому мужчин. Мы увидим ниже, что во всех этих легендарных сказаниях очень много исторической правды. О том же первобытном преобладании женщины свидетельствует и история религии. Разберите какую угодно мифологию, и вы увидите, что основным и первым по времени божеством в ней была Земля, эта щедродательная мать всех людей. Принцип отцовства в мифических образах богов неба или Солнца является уже после, точно так же, как в человеческой жизни отец утверждает свои права после матери. Так, например, в египетской религии культ Озириса (Солнца) явился после культа Изиды (Земли), и последняя имела гораздо большее значение, чем ее супруг. Она была царицей всей земли, матерью богов, первою законодательницей, верховной судьей, основательницей брака, земледелия и всей культуры. В древних гимнах Изида говорит, что от нее, «законодательницы смертных», проистекает вся мудрость царей; что она уничтожила бедствия войны и утвердила благодетельную власть фараонов и т. д. В греческой религии первое место принадлежит также матери богов и людей, источнику всякой жизни, Гее, Земле, имевшей преобладающее значение в пеласгическую эпоху. Стоит только припомнить некоторые подробности эллинской священной истории, и преобладание в ней женского элемента сделается ясным. Свержение старейшего из богов было делом матерей. Кронос – младший из титанов, по приказанию Геи нападает на Урана и побеждает его. Сам Кронос свержен младшим из сыновей, Зевсом, действовавшим по воле своей жены, Реи, и матери, Геи. Отец пожирает только сыновей, а дочери остаются неприкосновенными. Все сыновья Урана повинуются матери, кроме Океана, этого поборника отцовских принципов. В эпоху золотого и серебряного веков царит над человечеством Правда (Diké), дочь старого Астрея, восседающая на полночном небе с колосьями в левой руке. Женщина является здесь носительницей права, устроительницей мира и добрых нравов, подательницей всех жизненных благ. И Баховен, в своем замечательном исследовании о древней гинейкократии, – которое, несмотря на все его ошибки и парадоксы, извиняемые совершенной новостью и неразработанностью предмета, должно занять видное место в исторической науке, – Баховен доказывает, что в древних религиях все женственное преобладало над мужским, луна над солнцем, ночь над днем, левая рука над правой. Достоинство и значение земной женщины стояли в самой тесной связи с этими религиозными понятиями. Женщина была представительницей божественной земли; все свойства, как женщины, так и земли, представлялись одинаковыми, а мужчина стоял к жене в таком же случайном отношении, как пахатель, или сеятель, к земле. В главе всех вещей стоит здесь великая праматерь, из недр которой возникает всякая жизнь. Представительница и жрица ее, земная женщина, имеет то же значение силы и святости, как и богиня. Кто обидит женщину, тот обидит землю, и последняя в греческой мифологии не раз наказывает преступников, нарушивших обязанности, требуемые материнством. При таких условиях женщина предпочтительно перед мужчиной делается служительницей божества. Тацит говорит, что германцы «видели в женщинах что-то святое, вдохновленное; они никогда не презирали их советов и приписывали важность их ответам». У современных дикарей женщины считаются также особенно способными для сношения с миром богов и в качестве жриц или пророчиц играют важную роль в обществе. У древних народов, на заре их истории, женщины допускались к обязанностям жречества наравне с мужчинами и имели гораздо больше религиозного влияния на народ, чем впоследствии, в патриархальную эпоху. Так, например, гуроны особенно заботятся о совещании с женщинами в важных делах. С этой ролью советницы женщина соединяет еще и значение судьи. Галльские женщины составляли в некоторых случаях даже верховный суд нации, и галлы договорились с Ганнибалом, что в случае какого-нибудь неудовольствия на них карфагенян последние должны жаловаться галльским женщинам, которые и рассудят их. У древних чехов хранительницами законов и верховными судьями были женщины, равно как и у беотийцев. Павзаний рассказывает, что когда умер пизанский царь Демафон, причинивший много зла элейцам, то для разбора притязаний и несогласий между Элис и Пизой 16 городов выбрали по одной женщине каждый, которые и установили мир. О древних и новых народах известно, что даже находящиеся в рабском состоянии женщины часто играют роль мировых посредниц, прекращая своим вмешательством не только частные ссоры, но даже и племенные войны.