Глава одного федерального ведомства с удовольствием вспоминал подробности инаугурации Дмитрия Медведева:
– Вышли мы потом на солнышко с двумя министрами, не скажу с какими, подошли к моей машине на Васильевском спуске, разложили на капоте рыбку, хлебушек, открыли что полагается, и так хорошо нам было…
Новым по сравнению с прошлой инаугурацией было то, что Владимир Путин вышел из Белого дома. Заработали телевизоры, фиксируя каждый его жест. Как только он начал спускаться по ступеням парадного выхода, в Георгиевском зале вдруг злобно залаяла собака. Многие вздрогнули и начали аккуратно оглядываться. Оказалось, что у актера и каскадера Александра Иншакова так работает вызов телефона. И долго он еще не мог унять своего пса.
Величественный проезд от Белого дома до Кремля был снят, как всегда, безукоризненно: Константин Эрнст никак не отличился в том смысле, что, как и раньше, это была работа на высоте.
– Голливуд, – шептали вокруг, – ну Голливуд же!..
– Да, – сказал кто-то за моей спиной, – теперь, после такого проезда, трудно себе представить, что новый президент может выходить не из Белого дома…
Мимо к выходу пронесли девушку. Она совсем немного не дождалась Владимира Путина: потеряла сознание где-то в начале Георгиевского зала. Придя в себя, она потом рассказывала, что мечтала увидеть живого Путина на инаугурации всю жизнь. Ради этого, подумал я, исполнившись сочувствия к ней, церемонию можно было бы и повторить.
Может, кстати, и повторят.
Ближе всех припал к одному из экранов Рашид Нургалиев. И напрасно: когда Владимир Путин вошел в Георгиевский зал, трансляция вдруг прекратилась. Гости разволновались. Впрочем, я потом выяснил, что проход вступающего в должность президента на экранах притушили специально, видно, чтоб гости не отвлекались на телевизоры, а повернулись к господину Путину лицом, хотя и так ничего не было видно за спинами тех профессионалов, которые заняли место в первом ряду партера, возле бархатных канатиков, часа за два до церемонии.
Но никак не было предусмотрено то, что трансляция не включилась, когда начал говорить Дмитрий Медведев. Слышны были только какие-то странные звуки, похожие на звук скрещивающихся клинков. Можно было предположить, что там, в Андреевском зале, идет какой-то бой.
Потом картинка все-таки появилась (выяснилось, что это была проблема связи только в Большом Кремлевском дворце), Дмитрий Медведев договаривал свои последние мысли по поводу происходящего. Потом Владимир Путин произнес свои. Их оказалось немного, и вот он уже пошел обратно, к выходу, а прохожие из-за канатиков хватали его за руки, словно пытаясь остановить или предупредить о чем-то важном, чего, может, не надо делать… Так, по крайней мере, казалось издали.
Я увидел байкера, лидера «Ночных волков» Хирурга, стоявшего у канатика, с ног до головы в коже и цепях. «Ребята не поймут, если пиджак надену…» – оправдывался он потом на улице (хотя даже медицинский халат на Хирурге выглядел бы в этих стенах, по-моему, уместней).
– Мы просим всех оставаться на местах! – раздалась команда откуда-то сверху.
Так недвусмысленно подобная фраза звучала здесь последний раз в году, наверное, 1937-м.
На улице долго не расходились, как будто ждали чего-то еще (некоторые и дождались: вечернего приема тут же, в Георгиевском зале). Ценные подарки гостям не дарили: памятные медали в этот раз в отличие от предыдущих вручили вместе с приглашениями, чтоб никого в суматохе разъезда не обделить.
– С праздником! – на секунду остановился возле меня главный санитарный врач России Геннадий Онищенко и пояснил, очевидно, уловив в моих глазах недоумение: – С Днем Победы!
Вечером состоялся прием по случаю инаугурации. Здесь снова оказались и спортсмены, и политики, и бизнесмены. Не было только журналистов (и правильно). 20 столов, каждый из которых был накрыт на 30 человек, стояли «свиньей», готовые к отражению любой внешней и тем более внутренней угрозы.
За одним из таких столов выделялась олимпийская чемпионка по прыжкам в высоту Елена Исинбаева. Она казалась такого роста, что могла взять 5,09 и без шеста. И вдруг в какой-то момент неожиданно стала обычного человеческого роста. Туфли с 15-сантиметровыми каблуками стояли под столом взамен шеста.
В ответ на ласковую, даже вкрадчивую просьбу диктора отключить мобильные телефоны и не пользоваться фото- и телеаппаратурой присутствующие начали лихорадочно звонить и фотографироваться, ведь им так кстати напомнили, что у них есть телефоны и фотоаппараты.
Столы были уставлены яствами. Съесть их было невозможно, но можно было хотя бы попытаться сфотографировать, чем гости тоже активно занимались. Здесь по отечественной традиции было все сразу: и бастурма, и рыбная нарезка, и завитушки разрезанных киви, и недоспелая чилийская черешня… Особенно выделялась раскладка из соленых огурцов: по четыре штуки на стол. Вилок тоже было четыре, но не на стол, а на каждую тарелку.
Сияли гербы на тарелках с золотой, а не кобальтовой, как раньше, сеткой.
Огорчало только одно: ни один из телевизоров, которых было развешано больше, чем столов, не работал, как и на самой инаугурации.
После единственного тоста, который произнес вновь избранный президент (за великую Россию, а за что же еще?), началась главная интрига вечера – попытки деликатного прорыва к главному столу, за которым сидели Владимир Путин и Дмитрий Медведев.
У нас был один эпизод, когда мы писали книжку, для меня очень многозначительный. Мы сидели, когда, собственно говоря, книжку «Разговор от первого лица» только закончили, – и ужинали. Он решил с нами поужинать. Такой ужин людей, которые вместе закончили большую, напряженную работу. И это должен был быть, видимо, ужин победителей. Мы понимали, что книжка хорошая будет, что все ее будут читать. И сделали мы ее в рекордный срок. И он понимал, что… против его ожиданий, видимо, даже… что все получилось не так муторно, мучительно, как он предполагал. И ему самому в какой-то момент – а потом еще в какой-то, и еще – было очень даже интересно.
Разговор у нас за столом был оживленный, не пристрастный, как наши разговоры под диктофон, каждый из которых, как я уже рассказывал, начинался с фразы «освободите Бабицкого». И в какой-то момент, мне кажется, Владимир Владимирович Путин, как-то расчувствовавшись и, главное, расслабившись, поднял бокал с вином. Мы тоже взялись за бокалы. И он как-то так неуверенно совершенно говорит, даже с такой вопросительной интонацией слегка, застенчиво: «Ну, – говорит, – за Россию?» Я аж замер из-за этой неуверенности. Он не был уверен, что с этими людьми – с нами – можно и нужно пить за Россию. Что мы способны это оценить искренне.
Ну, мы, конечно, не военачальники, которые еще и троекратным «ура» этот тост встретят, но вот настолько ли мы свои люди, которым можно предложить такой тост? А на самом деле для него это все существенно – то, что происходит с Россией. Он не может просто так взять и бросить это все. Бросить Россию. На человека, на преемника, – ну понятно же, что проголосуют за его преемника, – в котором он не уверен… А в ком можно быть уверенным?.. Ну, мы тогда, конечно, выпили. За Россию грех не выпить. Но, честно говоря, мне даже захотелось как-то приободрить его после этого: да мы нормальные люди, с нами можно пить за Россию. Может быть, мы необязательно встанем, но мы-то Россию тоже любим. Про себя-то я это точно могу сказать.
У тех, для кого попытка прорыва оказалась удачной, в жизни теперь будет меньше проблем: великому тренеру пообещали ледовый театр, великой музейщице – великий музей или как минимум приход на ее великий юбилей… Видимо, не остался без обещания и великий режиссер, но не тот, а другой, то есть Эмир Кустурица.
Владимир Путин уехал с приема только через два часа, но, конечно, не домой, а в спорткомплекс «Мегаспорт» на Ходынском поле, где играли сборные легенд советского и российского хоккея и звезд Любительской хоккейной лиги, которую не так давно придумал, собственно говоря, Владимир Путин. За нее он и выступил в четвертом периоде. За героев спорта играл Герой России Сергей Шойгу, а наблюдал с самой верхней ложи, курируя происходящее, бывший премьер-министр Италии Сильвио Берлускони.
