Медсестра, услышав мамины слова округлила и выпучила глаза выражая молча крайнюю степень удивления. Папа тяжело вздохнул, а меня захлестнула злость. Так ещё он и маму совсем не слышал и не слушал. И видимо он слепой и тупой, как пробка. Это не врач-травматолог... Это... Это... Это травматолог-скотина. Да, именно так! Травматолог-скотина! Если бы у меня вылезла спица, я бы на стопу даже один тонкий носок одеть не сумела. Я бы не смогла лечь на бок или на живот, а сесть и подавно. Я передернула плечами, вспомнив, как одним утром проснулась на миг я подумала, что ослепла, но потом я всё же смогла видеть, но как в молочно-сизом тумане и закричала, хотя мне казалось, что сиплю. Я звала маму и на четвертый или пятый раз мама примчалась на мой вопль боли. Я думала, что вывихнула или хуже того сломала большой палец на правой ноге и также я знала от своей учительницы по биологии, что переломы мелких костей самые болезненные и в тот момент мне показалось, что я поняла и ощутила о чём она говорила, но нет. Как только мама пришла я, собрав остатки сил и воли перевернулась на спину.

Мне стало чуть полегче, но лишь на пару секунд. Нет, эта скотина в белом халате не имеет хотя бы проблеска ума. Не один нормальный человек не смог бы выдержать такую боль. Да ещё одеть носки и ботинки, сесть в коляску опираясь на подножку, когда из пальца торчит тонкая острая в два сантиметра длиной, спица, и палец болезненно дергается туда-сюда - у меня есть воображение и многие говорят, что хорошее. Но даже я не могу представить такую ситуацию или такого сильного человека. Это либо сверхчеловек, либо какой-нибудь больной мазохист, но я не отношусь ни первому, ни второму. Заработал принтер, а медсестра продолжила вытягивать шею, глядя на мою ногу.

Врач повернулся к нам с мамой. Его глаза ничего выражали, они были пустыми, какими-то стеклянными. И здесь я поняла, что я даже не винтик в его конвейере многочисленных пациентов, а просто пыль под его ногами. Он не стремится выполнять свои обязанности травматолога в полной мере. Всё, что он умеет - это сидеть за компьютером, делать вид что работает и выдавать малозначимые бумажки, а также вытаскивать всякие посторонние предметы из тел - только когда они торчат. Попытаться помочь, как нормальный врач? Нет - его это не касается, ведь эта пустая трата его бесценного рабочего времени. Осмотреть ногу по-настоящему? Мужчине это не интересно. Нога как нога, а то, что болит - травматологу не важно. Выслушать внимательно и дать совет, как облегчить девушке сильную боль? Зачем? У него есть свои мысли и чувства, которые куда ценнее, чем очередной бесплатный пациент и ведь этот пациент ему не друг и не родной человек. Я скрипнула зубами. И перевела взгляд на маму. Её лицо было спокойно, но я-то знаю - это просто самоконтроль, которому я, увы, только учусь, и учиться мне ещё очень долго.

-Поедете в больницу по направлению. Поедете туда, как приехали сюда. - он протягивает маме листок.

-Меня уверили в поликлинике, что здесь нам помогут. Мы сюда приехали сами, по собственному решению. И я уже звонила в Институт Вредена, там сказали, что спицу могут вытащить только платно, а если бесплатно - ждать очень долго. Пока мы будем ждать и пока до нас дойдёт очередь, мы уже скорее всего успеем съездить в Курган вытащить там все спицы из обеих ног и вернутся в Санкт-Петербург. - произнесла мама, уже не скрывая своего колючего раздражения.

-Ничем не могу помочь! Вот так же и езжайте в больницу. -равнодушно пожал плечами мужчина.

Я бросила на него гневный взгляд. Сейчас я очень жалела, что не умею испепелять своим взором, иначе бы от этого травматолога остался бы лишь пепел. Я старалась утихомирить свою злость, но у меня это плохо получилось. Но злость лишь возросла от моих усилий и к ней неожиданно примешался шок и какая-то странная не свойственная моей натуре обреченность. Почувствовав эту обреченность и, я поняла злость тает медленно, но всё же тает, а вот обреченность и шок накрывают одной сплошной огромной холодной волной и у меня едва хватает воли и сил держать на лице хмурую маску. Весь день коту под хвост. Да простит меня мой старенький кот по имени Снежок я не его имела ввиду. Мне действительно было очень обидно особенно за родителей. У них так много было дел и планов, и они отложили их все ради того, чтобы потратить один день и избавить меня от привычно-адской боли, которая вызывала дикую непримиримую усталость. Я старалась от скрывать от них и боль и усталость, но они слишком хорошо меня знают. И мы ничего не сделали и день насмарку.

-Ясно. Спасибо! -хладнокровно произнесла мама.

Мама убрала направление в больницу в рюкзак, и они вместе с папой осторожно одели мне носок и ботинок зашнуровав его и поставив ногу на подножку. Я морщилась и жмурилась от боли, стараясь не шипеть. Это дома я могу шипеть или даже рычать, чувствуя боль и на людях хватит и того, что жмурюсь и морщусь. Если я плачу на людях, значит боль нестерпима и усталость, которая к ней примешена невыносима, а если я реву на людях, спрятать и возможно даже не пытаясь спрятать слезы и не в силах говорить внятно и громко, значит меня довели до белого каления. Такое, правда, случается очень редко, но если случается, то остаётся в глубине в моей памяти на долгое время, и я долго корю себя за проявление слабины ведь для меня это неприемлемо. Это мой негласный личный закон. Никаких слёз, никакой боли - если её можно терпеть молча. В шесть лет я дала себе слово, которое стараюсь четко выполнять.

Мы вышли из кабинета, но перед этим вежливо холодно и отстранено попрощались с травматологом и его помощницей. У меня возникло острое желание не аккуратно закрыть дверь, а хорошенько ей хлопнуть. Да, я понимаю - это глупое ребячество, но, если бы у меня была такая возможность, я наверняка бы сделала это. Но меня быстро вывезли из кабинета, и папа последним выходя закрыл дверь. Мы молниеносно, на мой взгляд, промчались по узкому коридору и, завернув за угол, остановились около свободной кушетки. Мама опустилась на неё, и мне не нужно было смотреть ей в глаза, чтобы понять - она чувствует тоже, что и я. Сейчас она по эмоциям моё зеркальное отражение. Я испытывала разочарование, злость, досаду и шок. Я находилась прямо напротив двери в гардероб, в двадцати шагах от меня. Папа оперся спиной об стену, его лицо выглядело сейчас сумрачно-хмурым. Мама достала направление и внимательно его осмотрела. Тишину, которая окружала нашу троицу, можно было резать тупым ножом и вязать из неё петли, если бы она, конечно, была бы материальной. Через несколько минут мама её всё-таки нарушила.

-Хм! Он ещё ошибку допустил в направлении. -я уловила в интонации маминого голоса помимо раздражения и едва заметную нотку презрения.

-Где именно? - полюбопытствовал папа.

-У Насти первая группа крови, а не вторая. - ответила мама, бросив на него взгляд искоса.

-А он спрашивал про кровь? -поинтересовалась я.

Может я в какой-то момент настолько глубоко ушла в свои мысли, что прослушала что-то очень важное. Я судорожно соображала, но мамины слова резко прервали метание моих мыслей.

-Нет! Он вообще ничего не спрашивал. - развеяла мои сомнения мама.

Ну, это уже слишком! Шок схватил меня за горло, почти овладел мной.

-Пойду-ка я попрошу переделать направление. -произнесла мама со вздохом, вставая.

-Иди! -хором откликнулись мы с папой.