Она кивнула.

— Для него война — это игра. Титус не бросается, скаля зубы: он кружит, выжидает, каждый его шаг ведет к победе, даже если кажется неправильным. Он не нападает, пока не поверит, что победит. Когда он ударяет, каждый меч продуман для шеи врага. Он наносит завершающий удар, — тихо сказала она. — Маги проблематичны, но из-за Титуса я всегда старалась обходить Средины.

— Откуда ты столько о нем знаешь? — спросил Каэл, пытаясь отогнать холодок от спины.

— Я с ним сражалась.

— Против него, ты хотела сказать? — она не ответила, и Каэлу показалось, что его желудок сжал железный кулак. — Ты сражалась раньше с Титусом? На его стороне?

— Когда-то я сражалась на стороне Пятерки и Кревана. Они были нашими союзниками в Шепчущей войне. Я тебе рассказывала, что была рыцарем Средин, — едко сказала она, хмурясь от его взгляда. — Что ты думал?

— Ты была рыцарем всего день! А дни до этого? Чем ты думала, сражаясь на стороне Пятерки?

— У королевства оставались только они, — резко сказала она. — Многие шептуны бросили Средины и присоединились к Лже-Райту, а король Банагер выгнал остальных, боясь, что среди них будут шпионы. Когда мы с Сезераном присоединились к бою, война шла уже два года во всем королевстве. Как думаешь, кто все это время сдерживал мятеж?

— Пятерка, — тихо сказал Каэл, собирая кусочки.

Он знал о Шепчущей войне только историю в конце «Атласа», а там подробностей было мало. Теперь казалось, что части намеренно в нее не вошли.

— Почему Сезеран долго ждал, не вступая в бой?

Килэй пожала плечами.

— Он отказался от титула в Срединах задолго до того, как я его встретила, и он клялся больше не проливать кровь. Когда я спросила его, почему, он сказал, что был сломлен. Он больше ничего не рассказывал, — она мрачно улыбнулась. — В воспоминании, что я тебе показывала, он говорил об этом дольше всего.

Сапоги Каэла стали свинцовыми. Он с трудом мог поднять их.

— Но Сезеран… поверить не могу, что он были на стороне злодеев, даже если спасал королевство.

Килэй тяжко вздохнула.

— Тогда они не были злодеями. Креван и Пятерка хотели власти, но не больше других людей. Власть превратила их в злодеев.

Каэл не мог поверить. Не мог осознать. Всего этого было много для его головы. Он пытался, и идея обжигала его. И он сдался. Он заставил ноги двигаться, надеясь, что горный воздух остудит его.

— Не уходи, — окликнула его Килэй. — Я не хочу, чтобы ты плохо обо мне думал…

— Это не так. Я не знаю, что думать. Даже если остальная Пятерка не была злодеями, Титус точно должен был казаться злодеем. Ты же не хочешь сказать, что не знала, что он злой, тогда?

— Ты прав. Я знала.

Он повернулся к ней, отвечая таким же хмурым взглядом.

— Тогда ответь мне, — процедил он. — Если ты знала, что Титус — чудовище, почему Сезеран не убил его? Почему не спас королевство от семнадцати лет боли и страданий? Почему дал Титусу жить?

Килэй разглядывала его мгновение.

— Титус был героем Шепчущей войны. Его тактики были невероятно жестокими, не поспоришь. Но он не давал мятежникам захватить Средины. Сезеран всегда говорил, что Титус был необходимым злом.

От этих слов Каэл словно рассыпался на кусочки. Герой, рядом с которым он сражался во снах, который его вдохновлял, который был важной частью его детства, погиб на его глазах.

— Я не смог бы так делать, — тихо сказал Каэл. Он смотрел на Килэй, а видел лицо Сезерана. — Я не смог бы стоять и позволять человеку с таким количеством крови на руках жить.

Килэй схватила его за руку, пока он не отвернулся.

— Я знаю, как его рисуют в историях, но Сезеран предпочитал щадить людей, а не убивать. Он хотел, чтобы Судьба выносила решения. Сезеран был неохотным героем,… как кто-то, кого я знаю.

«Я совсем не такой».

Он хотел сказать это, эти слова ждали на кончике его языка. Каэл хотел выдернуть руку из ладони Килэй, ударить кулаком по ближайшему дереву. Но он был бы не лучше Сезерана.

И он подавил слова, а вместо удара по дереву опустил ладонь поверх ее.

— Я не злюсь, — заявил он, увидев ее ищущий взгляд. — Просто немного… расстроен. Я всю жизнь думал, что Сезеран Райт был величайшим воином из всех. А теперь начинаю понимать, что он был обычным Райтом, которому очень повезло с друзьями.

Она улыбнулась от этого, и забыть гнев стало проще.

* * *

Наступил день, когда дикари вышли из леса кривых сосен на отрытое поле.

Земля была полностью плоской, словно кто-то срезал тут вершину. Оставшийся обрубок был брешью между осенью и зимой: он был над осенними склонами и в тени снежных вершин гор.

Три вершины в центре выделялись среди остальных, они были самыми высокими и неприступными.

— Это вершина, — указала Гвен. Ее палец затем указал левее, на вторую по высоте вершину. — Тэнхолд, наши земли. А там, — она указала на маленькую вершину справа, — Винндом.

Каэл был удивлен: он думал, что замок дикарей был бы на самой высокой горе. Раз это было не так, может, винны существвали. Что-то сильное точно отгоняло их от самой высокой горы.

Он разглядывал замерзшие очертания вершин и начинал думать, что загадка была в том, почему ту вершину никто не хотел занимать.

На поле камней был жалкий слой травы. Она была удивительно зеленой, хоть и не здоровой, как в Поляне, но темно-зеленой, упрямой, почти черной от глубины цвета. Тонкие травинки жестоко трепал ветер, их корешки цеплялись за камни. Казалось, трава была тут зеленой, потому что ей этого хотелось, словно она всеми силами боролась за это.

Снежно-белый тростник усеивал каменистую землю. Их островки окружала темная трава. Каэл видел раньше такие поля, Роланд называл их щетинистыми, потому что белый тростник напоминал торчащую бороду старика.

Эта часть земли была как долина, вырытая в горах. Казалось, она обвалится и заберет все с собой. Даже облака были в ее ловушке: серые марширующие чудища были так близко, что Каэл мог поклясться, что они задевали его макушку. Они накрывали верхушки деревьев, устилали землю перед ними покрывалом. Он видел вершины гор вдали, но земля перед ними была скрыта облаком.

Он знал, где они были. Низкая часть у вершины призрачным полем и низкими облаками была в его «Атласе». Воздух тут был холоднее, словно сделанный изо льда. Но холод не пугал его так сильно, как духи: призраки сотни благородных людей короля, утонувших тут разом.

Они были у берегов Сотни костей.

— Есть лишь один путь дальше, болван, — сказала Гвен, когда он выразил свою тревогу. — Река была замерзшей веками. Она не должна треснуть под нами.

Каэл знал, что Сто костей замерзла, но потому что кормилась душами людей короля. Реке понадобятся новые души. Он надеялся, что не в этот раз.

— Шевелись, болван! — рявкнула Гвен впереди, и он вздрогнул.

— Если она провалится, ее нужно доставать? — шепнул он Килэй.

Она не ответила. Пока Каэл спорил с Гвен, Килэй отстала. Она шла в паре шагов от него, смотрела большими глазами на облака. Она не выглядела испуганной. Но и комфортно себя не чувствовала.

— Чувствуешь призраков? — спросил он.

Ее улыбка была слабой.

— Можно и так сказать.

Она перевела взгляд на дикарей за его плечом. Щелканье их брони затихало, они покидали берег и осторожно ступали на лед реки. Но Килэй не двигалась.

Она впилась зубами в нижнюю губу и пусто смотрела на Сто костей.

— Голос горы тут сильнее. Я слышу, как она кричит на меня. Тебе казалось когда-нибудь, что она злится… на тебя? Я безумна, что думаю о таком?

Нет, она не была безумна.

Каэл часто ощущал дух горы. Он всегда злился на него, ставил подножки и пытался погубить. В детстве он этого боялся. А потом Роланд показал ему свои уловки: как читать настроение погоды, как искать пропитание в глуши. Амос научил его находить целебные травы под твердой плотью горы, как смешивать и давить листья для припарки.

Каэл рос и начинал кое-что понимать: