– Видишь? – больно поцарапав лодыжку о проволоку и растирая загоревшееся огнем место, сказал я. – Огоньки.

– Где? – шепот Норд раздался прямо у моей щеки. Я почувствовал ее дыхание, и еще раз тепло этой «северной девочки» согрело мою зябнувшую в страхе и одиночестве душу.

– На стекле. В моей комнате.

– Ничего не вижу, – раздалось после минуты молчания. – Идем?

– К окну?

– Зачем? К дверям. Просто зайдем к тебе и все.

– Наверное, уже закрыто.

– У тебя что, ключа нет?

– Не взял…

– Позвоним. Что такого? Сейчас не больше одиннадцати часов.

– Но как же я буду звонить? Ведь я же сплю.

Норд задумалась.

– Вот что, – сказала она поразмыслив. – Ты пока жди меня здесь. А я позвоню и спрошу тебя…

– Ты что!

– Это как раз то, что нам надо. Посмотрим, что скажет твоя мама?

Пожалуй, верно. Посмотрим.

Норд ушла к веранде, а я по дорожке пошел в сад, а затем пробрался к своему окну.

Оглянулся по сторонам: не идет ли где машина, не светит ли поблизости фонарь, отражение которого могло пускать блики на стекле?

Нет, ничего. Но я же видел эти бегущие огоньки. Не огоньки даже, а… что-то похожее на угасающий экран телевизора. Когда он уже потух, но какое-то время по черному проступает картинка. И кажется что-то еще там движется.

Нет, окно было черным и только. Я всматривался до того, что уши заломило: наверное, очень сильно напрягал и выпучивал глаза, а когда глаза выпучиваешь, то уши отъезжают назад и напрягаются. Не замечали? Попробуйте.

Я потер уши, и в это же время за окном что-то мелькнуло. Слабый свет. Но не на стекле. В глубине комнаты. Я еще раз оглянулся и скользнул к окну, приник к самой раме, пытаясь разглядеть – что за ней?

Бледная большая тень перемещалась, точно плыла в воздухе. Я замер, чувствуя, как холодом понесло по спине.

Как неприятно, когда шевелятся волосы! Прямо как живые. Тянут кожу, каждый волосок – в свою сторону…

Тень остановилась где-то возле кровати.

Ну, конечно, белая тетка вышла на поиск. Вурдалачка! (С того момента, как вырвалось это слово, и до известного времени, я ее иначе уже не называл).

Ух, ты! По стеклу пошел морозный узор, только голубоватый. Как маленькие молнии. Миллионы молний. И все это на стекле моего окна. Почему же – моего? Столько окон вокруг! Может в нем проход в глубины Вселенной? И Вурдалачка, наверное, оттуда же. Из глубин… Как полезут сейчас из космоса какие-нибудь бронированный тараканы на ее призывный голос. Вот они мне устроят!

Я онемел, и тут раздался сухой щелчок жестких надкрыльев одного из космических тараканов. Я сжал кулаки и решил бить врага под дых, чтобы ему свело живот и челюсти и он не смог бы сразу откусить мне голову. А там видно будет.

– Ты где? – раздался из темноты голос Норд. И еще раз сухо щелкнуло.

Я понял, что щелкают сухие веточки у нее под ногами, и возликовал. Тараканы откладывались. Но тут же молнии слились, превратились в облако, в котором растаяло окно, и я увидел свою кровать и себя, лежащего на ней. Кажется… я разговаривал с Вурдалачкой, и даже держал ее за руку! Или она меня? Да и кровать какая-то странная… Похоже на полку в вагоне, над которой еще одна – для чемоданов.

Почему я (настоящий я) еще дышал и даже разевал беззвучно рот, пытаясь указать Норд на ужасы в окне – не понятно. Какой, оказывается, крепкий у меня организм! Я даже помахивал руками в сторону окна. Правда, как-то куце: только кистями дергал кверху. Но все же.

– О! О! – наконец заговорил я.

Хорошо, что Норд не видела моих глаз.

– Что «о»? – услышал я ее голос и почувствовал, что она тянет меня за рукав от окна.

– Там эта тетка! – сдавленно прокричал я. – И я с ней! Беседуем чего-то.

– Где?

– Лежу, разговариваю…

Я понял, что это даже на бред не похоже. Это хуже.

– Не с теткой ты разговаривал. А с мамой своей.

И Норд туда же. Все-таки что-то случилось с нашей улицей! Или с нашим домом.

Самое страшное, что к ненормальности, оказывается, быстро привыкаешь. Норд рассказывает дикие вещи, а я стою и хоть бы что. Только чуть меня качнуло пару раз, привалился плечом к стене – и все.

– Я позвонила, открыла Ирина Сергеевна. Я попросила ее, чтобы она позвала тебя.

– Она, конечно: «Митя спит»?

– Почти. «Дмитрий принял ванну и, очевидно, уже спит».

– Ишь ты… Дмитрий. Это не к добру. – Дмитрием меня всегда называли перед тем, как призвать к ответу.

– Я тогда говорю, что мне очень надо. А она, что он – ты – застудит ноги.

– Ишь ты!.. Значит, знает, что меня дома нет, но не хочет сознаваться.

– Ничего не знает, слушай. Я ей тогда говорю: «Он мне «Книгу синих сказок» обещал. Мне очень нужно – реферат пишу».

– Какую это я тебе книгу обещал?

– «Синих сказок».

– А что, есть такая? – пролепетал я.

Будто не было более важных вопросов!

– В мире есть все, о чем мы хоть раз сказали. А раз я это почему-то сказала, то, значит, есть и это.

Почему-то мне от ее слов нехорошо стало. Захотелось увидеть лицо Норд. Она ли это? Не то чтобы я сомневался… Но как-то она заговорила – совсем не так как прежде.

Я протянул руку и потрогал ее повыше локтя. Норд была в майке с короткими рукавами, и я коснулся ее кожи. Кожа была чуть озябшая от августовского холода ночи, но мягкая и живая. Кожа моей подруги. Мне, кажется, я бы даже запах ее ни с каким другим не перепутал, хотя плохо чувствую запахи. Наверное, ее запах был мною придуман: «Морозный крик белой птицы». Вы можете учуять птичий крик?.. Наверное, это все от тех самых романтических «чаек над свинцовой водой», которых я придумал еще в мирное время.

Принюхиваться я не стал – это было бы неуважительно. И смешно. А мне было не до смеху.

– Тогда Ирина Сергеевна, поправила свои волосы и пригласила меня войти… Кстати, у нее почти такой же оттенок волос, как и у меня. Я не замечала…

– Какой такой!?.. – вскричал я уже привычным сдавленным криком. У нее каштановые. Коричневые таки…

– Хм! Она же молодая женщина. Сегодня у нее каштановые волосы. Завтра – светлые.

– Завтра еще не наступило, а у нее уж… – тут меня осенило: – А глаза у нее какие?

– Не белые – это точно.

Не поймешь, когда Норд шутит, а когда говорит серьезно. Она в отличие от меня пропускает пустяки и сосредотачивается на главном.

– А все же: зеленые или коричневые? – настаивал я на своем.

– Что я, твою маму не видела никогда прежде? Глаза у нее голубые с зеленью. Такие же почти, как и у меня.

– Нет! У тебя только голубые. И… какие-то золотистые от солнца.

– Так не бывает, – спокойно возразила Норд.

– Ну, ладно… – Я все же хотел докопаться до главного: – Это обычно у нее, у мамы, зелено-голубые. А сейчас? Какие были сейчас?

– Не обратила внимания. Темно было. И она мне, кажется, в глаза не смотрела.

Я схватился за уши:

– Это не моя мать! И отец какой-то… Про лыжи вообще молчит в последнее время. Не они!

– Но похожи, – только и сказала Норд.

Да, ее нервы можно изучать в космических институтах и на их основе выпускать сверхпрочные материалы. А я… А я буду стараться быть таким же. Но только трясет всего. Но не от страха. Нет, я боюсь, конечно, но трясет по-другому – как перед стартом. Там ведь тоже страх, но какой-то свой: боишься, что ноги станут ватными, и ты ничего с ними не сможешь поделать. Хотя и знаешь, что это только кажется. Главное – стартануть вовремя и лететь вперед.

Вот и сейчас появилось неудержимое желание стартануть! Все сокрушить, и все разузнать! Полететь в черноте ночи стремительно, взмыть до самых облаков. После молний на стекле это уже не казалось невозможным.

– Я вошла и стала ждать в коридоре, – продолжала меж тем Норд. – Ирина Сергеевна заглянула на кухню и говорит: «Алексей, это Светлана. К Дмитрию за книгой».

– Как робот какой-то: Алексей, это Светлана…