Только мысль о том, что не отсутствие благоговения, а духовное невежество было причиной этого необычного обращения к Богу, помогла Марилле сохранить присутствие духа. Она заботливо укрыла девочку одеялом и уже выходила из комнаты, забрав свечу, когда Аня снова окликнула ее:

– Надо было сказать «Аминь» вместо «с уважением». Да? Так священники говорят. Как вы думаете, это большая разница?

– Нет… не думаю… Спи спокойно. Доброй ночи.

– Сегодня я могу сказать «доброй ночи» с чистой совестью, – сказала Аня, ныряя в подушки.

Марилла вернулась в кухню, поставила свечу на стол и решительно повернулась к Мэтью:

– Мэтью, самое время, чтобы кто-то занялся воспитанием этой девочки. Она почти язычница. Никогда в жизни не молилась! Я отправлю ее в воскресную школу, как только сошью ей приличное платье. Да-а, работы у меня прибавится! Что ж, каждый должен иметь в жизни свою долю хлопот, и я надеюсь, что исполню свой долг как следует.

Все следующее утро Марилла давала Ане разные поручения и внимательно наблюдала, как та их выполняет. Уже к полудню она убедилась, что Аня проворна и послушна, трудолюбива и понятлива. Главным ее недостатком была мечтательность: иногда она впадала в такую глубокую задумчивость, что совершенно забывала о том, что у нее в руках, пока громкое замечание или неожиданная катастрофа не возвращали ее на землю.

Кончив мыть посуду после обеда, Аня неожиданно остановилась перед Мариллой с отчаянным видом человека, решившегося узнать ужасный приговор. Вся ее тоненькая фигурка дрожала, лицо пылало.

– Пожалуйста, мисс Касберт, скажите мне, собираетесь вы отослать меня или нет. Я больше не могу выносить эту ужасную неизвестность!

– Хорошо, – сказала Марилла. – Мы с Мэтью решили оставить тебя. Разумеется, если ты постараешься быть хорошей девочкой и проявишь благодарность… Что с тобой?

– Я плачу, – сказала Аня смущенно. – Не знаю почему. Я так счастлива!

– Сядь и постарайся успокоиться, – сказала Марилла с неодобрением в голосе. – Да, ты останешься у нас, и мы постараемся, чтобы тебе было хорошо. Будешь ходить в школу. Но сейчас осталось всего две недели до начала каникул, так что пойдешь учиться в сентябре.

– А как мне называть вас? – спросила Аня. – Мисс Касберт или тетя Марилла?

– Называй просто Марилла.

– Мне так хотелось бы называть вас тетя Марилла. Давайте вообразим, что вы моя тетя.

– Не могу, – сказала Марилла неумолимо.

– Вы никогда не воображаете вещи не такими, какие они на самом деле? – спросила Аня, широко раскрывая глаза.

– Нет.

– Ах! – Аня глубоко вздохнула. – Мисс… Марилла, как много вы теряете!

– Не думаю, – возразила Марилла. – Бог создал нас в этом мире не для того, чтобы мы этот мир воображали иным. Кстати… Пойди в гостиную – только вытри ноги как следует и не напусти мух – и принеси сюда открытку, которая стоит на каминной полке. На ней напечатана молитва «Отче наш». Я хочу, чтобы ты ее выучила.

Аня направилась в гостиную, однако не вернулась оттуда. Прождав минут десять, Марилла поджала губы, отложила вязанье и пошла за ней. Аня, сцепив руки за спиной, неподвижно стояла в гостиной перед висевшей на стене картиной.

– Аня, о чем ты думаешь? – спросила Марилла резко.

Аня, вздрогнув, вернулась на землю.

– Об этом. – Она указала на картину – довольно яркую репродукцию под названием «Христос, благословляющий детей». – Я воображала, что я – вон та печальная девочка, в голубом платье, которая стоит в уголке. Я думаю, она сирота. Но ей тоже хотелось получить благословение, и она пробралась в уголок, надеясь, что никто ее не заметит, никто, кроме Христа. У нее сильно билось сердце и руки похолодели, как у меня, когда я спросила вас, оставите ли вы меня здесь. Она боялась, что Он может не заметить ее. Но Он взглянул на нее и положил руку ей на голову, и ах какой радостный трепет охватил ее!

– Аня, – сказала Марилла, удивляясь, почему она уже давно не прервала речь девочки, – когда я тебя за чем-нибудь посылаю, не фантазируй перед картинами, а возвращайся сразу. Возьми открытку и пойдем в кухню. Теперь сядь в углу и выучи молитву наизусть.

Аня прислонила открытку к кувшину, в котором стояли цветущие яблоневые ветки. Она принесла их перед обедом, чтобы украсить стол. Марилла косо посмотрела на это украшение, но ничего не сказала. Девочка оперла подбородок на руки и несколько минут прилежно учила.

– Марилла, – неожиданно снова окликнула она, – как вы думаете, я найду в Авонлее задушевную подругу? По-настоящему родственную душу, которой я могла бы поверять самое сокровенное?

– Диана Барри живет в Садовом Склоне. Она примерно твоего возраста, и вы с ней сможете играть, когда она вернется домой. Она сейчас гостит у своей тети в Кармоди. Но тебе придется обратить внимание на свое поведение. Миссис Барри не позволит Диане играть с девочкой, которая плохо воспитана.

Аня взглянула на Мариллу через ветки яблони полными любопытства глазами:

– А какая она, Диана? У нее не рыжие волосы? Надеюсь, что нет. Достаточно того, что у меня рыжие. Я не смогла бы перенести этого еще и у задушевной подруги.

– Диана очень красивая девочка. И она послушная и сообразительная, а это лучше, чем быть красивой.

– Я так рада, что она красивая! Иметь красивую задушевную подругу – это почти как самой быть красивой. У миссис Томас в гостиной стоял шкаф со стеклянной дверцей, и я обычно представляла, что мое отражение в стекле – это девочка, которая живет в шкафу. Я назвала ее Кейти Морис и подолгу беседовала с ней по воскресеньям. Мы воображали, что книжный шкаф заколдован и что если бы я знала волшебное слово, то могла бы открыть дверь и войти в комнату, где живет Кейти, и она повела бы меня туда, где полно цветов, солнечного света и фей, и мы всегда жили бы там счастливо. У миссис Хаммонд не было книжного шкафа. Но в долине возле реки было прелестнейшее эхо. Я вообразила, что это девочка по имени Виолетта, и мы с ней дружили. Вечером накануне моего отъезда в приют я сказала Виолетте «прощай», и ее «прощай» вернулось ко мне со слезами в голосе. Я так привязалась к ней, что у меня недостало духу вообразить задушевную подругу в приюте… даже если бы там был простор для воображения.

– Очень хорошо, что его там не было, – заметила Марилла сухо. – Тебе будет полезно иметь настоящую живую подругу, чтобы у тебя не было таких фантазий в голове.

– Смотрите, пчела вылетела из цветка яблони! Подумать только, жить в цветке! Как я хотела бы быть пчелой!

– Вчера ты хотела быть чайкой, – фыркнула Марилла. – Пойди к себе в комнату и доучи молитву как следует. А потом я позову тебя, и ты поможешь мне приготовить чай.

– Можно мне взять цветы с собой?

– Нет, не замусоривай комнату. И вообще, следовало оставить цветы на дереве.

– Я тоже это почувствовала, – сказала Аня. – Я не должна была сокращать их прелестную жизнь. Если бы я была цветком, я не хотела бы, чтобы меня сорвали. Но искушение было непреодолимым. Что вы делаете, когда сталкиваетесь с непреодолимым искушением?

– Аня, ты слышала, что я велела тебе сделать?

Аня вздохнула, удалилась в свою комнату в мезонине и села на стул у окна.

– Ну вот, я доучила молитву, пока поднималась по лестнице… Теперь я воображу, что эта комната выглядит совсем иначе. Пол покрыт белым бархатным ковром в пунцовых розах, а на окнах пунцовые шелковые шторы. Стены увешаны гобеленами из золотой и серебряной парчи, а вся мебель из красного дерева. Я никогда не видела красного дерева, но это звучит роскошно. Я высокая, царственно прекрасная, и на мне платье из белых кружев. Мои волосы черны, как ночь, а кожа бела, как слоновая кость. Мое имя – леди Корделия Фитцджеральд… Нет-нет…