– Да какие вопросы! – как можно быстрее ответила я. Лебезящий завотделом – зрелище еще менее приятное, чем тот же завотделом, учащий меня жизни и продажам. – Так я пойду?

– Куда? – не понял заведующий. Кажется, он собирался еще с полчаса беседовать с новым ценным сотрудником.

– Работать, – ответила я.

– А, ну как же! Конечно.

***

Не успела я усесться за свою стеклянную перегородку, как возле нее нарисовалась агент Кристина. Я точно знала, как ее зовут, потому что ее довольная физиономия висела на той самой доске с завидной периодичностью. И что характерно, душить ее за это в подворотне никто бы не решился. У этой миловидной дамочки был взгляд убийцы и хватка бультерьера.

– Скажи честно, ты ему дала?

Действительно! Разве можно поверить, что такое ничтожество как я в состоянии сделать продажу века?

Кристина окинула меня оценивающим взглядом и, кажется, отбросила эту вероятность тоже:

– Нет, вряд ли… Он твой родственник?

Я вздохнула. Ну она сама напросилась!

– Ладно, тебе по старой дружбе расскажу. Просто я пришла к нему в кабинет, – я понизила голос, – а там… – Кристина наклонилась пониже, готовая услышать наконец всю правду. – Он и наш Никита Владимирович… прямо на столе, представляешь?

Если бы завотделом увидел, какими круглыми на самом деле можно сделать глаза, он бы умер от зависти. Но он не видел.

– И? – спросила меня Кристина.

Черт побери, неужели я так плохо выгляжу? То есть в эту чушь она готова поверить, а в то, что Павел Александрович впечатлился моими прелестями, – нет.

– Ну, я и сказала: будете теперь до конца жизни покупать друг у друга канцтовары, а мне процент! Иначе пойду и расскажу все Кристине. Ой, уже рассказала…

Лучший продавец месяца несколько секунд буравила меня взглядом, пока, наконец, до нее не дошло, что ее только что послали с глупыми вопросами куда подальше. И она, бросив напоследок на меня уничтожающий взгляд, отчалила.

А из-за соседней перегородки раздался голос красавицы Леночки:

– Что, правда?

Я посмотрела на нее устало. Ну кто меня вечно тянет за язык? Еще не хватало к списку моих прегрешений против света очей добавить то, что я запустила про него дурацкую сплетню.

– Знаешь, а я так и думала. Он весь такой красивый, – она томно вздохнула, – ухоженный! И ни на кого не смотрит, а ведь здесь столько красивых девушек, – Леночка поправила волосы.

Я даже не стала вздыхать. Похоже, я обречена делать глупость за глупостью. Простите, Никита Владимирович! Честное слово, я этого не хотела.

– Ну теперь, по крайней мере, ясно, почему… – снова подала голос Леночка.

Что именно «почему», она не сказала. Неужели подкатывала к боссу?

Она уже открыла карманное зеркальце и разглядывала в нем свою неземную красоту, словно бы пытаясь убедиться, что та никуда не делась. Просто ценитель нынче не тот пошел.

В этот момент завибрировал мой телефон. Я ожидала, что это будет клининг-менеджер всех времен и народов Раиса Павловна. После сегодняшних событий она как-то на удивление долго меня не допрашивала и не требовала отчета о случившемся. А уже как бы пора. Впрочем, возможно, она поняла, как глубока была ее ошибка и не решалась мне позвонить. Нет, эту мысль я отбросила как неконструктивную. Чтоб моя тетушка чего там не решалась? Такого не бывает. Это она все решит и порешает. Одна за всех.

Номер был незнакомым. У нормальных людей уже одно это могло считаться поводом не отвечать на звонок. Но для агента незнакомый номер на дисплее – это всегда шанс. Вдруг кто-то по каким-то своим соображениям забрался на сайт компании и среди десятков контактных номеров агентов выбрал именно твой.

– Да, – с придыханием пропела я в трубку.

– Лисова? – прозвучал оттуда знакомый голос, слегка искаженный динамиками.

Еще одна минута славы. До этого свет очей мне не звонил. А вот теперь даже интересно, уволит он меня или нет, потому как если слушать речи Раисы Палны, то от меня нужно избавиться как можно скорее. А если смотреть на пополнившийся счет компании, то вроде бы как и не стоит.

– Вам передавали, чтобы вы зашли ко мне? – по голосу Никиты Сергеевича трудно было понять, что меня ждет – премия или позорное изгнание.

– Передавали, – сказала я осторожно. – Но я работала с клиентом, – да что тут осторожничать! – А еще зубной… – наверное, не стоило дергать тигра за усы, но мне почему-то очень хотелось. Каждый снимает стрессы как умеет.

– …и прорванная труба. Да-да, я помню. А теперь, если вы со всем этим закончили, зайдите, пожалуйста, в мой кабинет.

Как я ни настраивала себя на то, что все будет в порядке, мне было страшно и неловко.

Если когда-нибудь вы говорили о ком-то плохо за спиной, а потом вдруг он об этом узнавал и вам приходилось с этим человеком встречаться и смотреть ему в глаза, вы меня поймете. Тут уж не важно, правда то, что вы говорили, или гнусный вымысел. Вы сплетничали, и это уже ставит вас в разряд существ низшего порядка. А тот, кого вы незаслуженно оболгали (или заслуженно обложили правдой, это, повторюсь, не играет никакой роли), автоматически становится великомучеником, жертвой злостных инсинуаций.

Хотя, о чем это я! Вы наверняка не подставлялись там глупо. А вот я – очень даже да. Поэтому я с обреченным видом преодолела лестничные пролеты, постучалась, прошла мимо секретарши, которая придавила меня к ковровому покрытию презрительным взглядом старой девы, и открыла тяжелую дверь.

И тут же мои глаза ослепило сиянием нимба!

Ладно, вру, не было никакого нимба. Но должна же я была как-то показать, что обидела не кого-нибудь там, а этого святого человека!

– Здравствуйте, Лисова, присаживайтесь.

Я на всякий случай посмотрела, нет ли на стуле, на который мне широким жестом указал свет очей, канцелярской кнопки. Ее не было. Тогда я еще провела по сидению рукой: проверила наличие силикатного клея.

Не знаю, зачем.

Честно говоря, с трудом представляю Никиту Владимировича, который с выражением лица малолетнего пакостника, укладывает рядочком кнопки на мой стул.

А, нет! Вот представила. И вообще. Есть ли такая гадость, в которой я на все сто процентов не стала бы его подозревать? Вряд ли.

– Даже не знаю, что сказать… – шеф опять не улыбался.

Это настораживало. Черт возьми, неужели я что-то испортила в этом безупречном механизме? Раньше он всегда знал, что сказать. Впрочем, для человека, который привык купаться во всеобщем обожании, узнать, что кто-то его терпеть не может, должно быть очень болезненно. А главное – ведь тут же начинаешь подозревать, что и другие, возможно, любят его чуть меньше, чем кажется. А что, я ведь тоже не ходила на работу в майке с надписью «Андреев – козел!»

– Я долго думал обо всей этой ситуации… И вынужден признать, что был не прав.

А вот это неожиданно. Как-то не так я представляла себе этот разговор.

– Я действительно относился к вам предвзято. Мне, как руководителю, следовало указывать на ваши недочеты лично, а не делать это при коллегах. Возможно, следовало поручить беседу с вами непосредственному начальнику. А шутки… Мне казалось, что таким образом в коллективе создается непринужденная атмосфера. Видимо, я ошибался. В общем, я обещаю, что впредь буду избегать панибратства. Вы готовы принять мои извинения и продолжать работать дальше?

– Ну… В общем… да, – не так уж и просто было выдавить из себя эти слова.

Интересно, а если бы не «Солярис», стал бы тут кто-нибудь передо мной извиняться? Впрочем, ответ очевиден. Разумеется, нет. Так что, как ни крути, а Павел Александрович сыграл мне на руку.

– Теперь к делу.

Покончив с извинениями, Никита Владимирович быстро избавился от неправильного выражения лица и снова засиял своей обычной улыбкой. Я выдохнула с облегчением. Значит, не сломался. Просто включилась какая-то доселе невиданная мною опция.