– Не волнуйся так. Как говорил Мален-Дален, всё сложится.
Она только сильнее сжимала мне руку.
И вот высоко над толпой вспыхнуло огромное табло. Людское море заколебалось, усилился гомон и понеслись то радостные, то горестные возгласы.
Я отчаянно искал своё имя и не мог найти. Глаза перескакивали со строки на строку, но имени не было. Красная черта катастрофически быстро приближалась, но имени не было. И вдруг… Выстраданное, выгрызенное чудо свершилось: я был зачислен под номером 89.
Я повернулся к девушке. Она плакала, я сам был готов реветь в голос от счастья.
– Глупенькая, не плачь. Всё хорошо! Всё кончилось!
Она подняла на меня заплаканные глаза на… совсем чужом лице.
– Да, я глупая и всё кончилось. Мой номер 101.
*****
Пронизывающий январский ветер мёл позёмкой по руслу реки, по сугробам песчаного пляжа, забивая снежной крупой неплотные стыки между каменными плитами бастионов старинной крепости. Зло и колюче трепал полы короткого пальто, испытывал на прочность барьер электрообогрева. Ему удалось сорвать с моей шеи шарф и унести его к полынье. Шарф зацепился за сходни и теперь трепетал как цветной вымпел.
Мне не жалко шарфа, мне надо к полынье. Оставшаяся после недавних культовых окунаний, она лишь по краям была прихвачена ледком, а по чистой воде её серёдки шли нелинейные гармоники мелкой ряби.
Я остановился на краю. Ветер в спину настойчиво подталкивал меня к тёмной воде, но я крепко стоял на ногах, не обращая внимания на предупреждающее махание суставами рук, случайно забредшего на зимний пляж, инета.
Из-за пазухи я достал конверт, с вложенным в него листком бумаги. Убийственный текст, отпечатанный типографским способом, был выучен наизусть и гласил:
« Приглашение.
Уважаемый (далее, моё имя вписано чернилами)!
Будем счастливы увидеть Вас на торжественном приёме по случаю нашего бракосочетания, которое состоится (адрес вписан чернилами) в (время и дата вписаны чернилами).
Жених (имя вписано чернилами)
Невеста (имя вписано чернилами)».
Также в конверте лежала короткая записка:
«Спасибо за поступок. Прости меня, дуру».
Я крутил конверт озябшими пальцами, под тяжестью содержимого сгибаясь к холодной воде, но невесомая бумага не гарантировала решения вопроса. Тогда я положил вовнутрь памятную медаль, где на реверсе было выбито:
Populus nesciunt quid faciunt
.
Конверт без всплеска, сверкнув белым крылом, ушёл под лёд.
*****
Община неандертальцев в полном составе громогласно требовала добавки к изжаренному кабану. Жадные руки тянулись ко мне и уже начали срывать с меня путы. Возможно, антропоморфных существ они предпочитали в сыром виде.
Отчаяние породило новый всплеск моего красноречия:
– Господа! Господа, вы же цивилизованные люди! А цивилизованным людям не пристало есть себе подобных. Ведь я, как две капли волшебного перугена, похож на вас. Хотя бы из благодарности, господа! Я принёс вам свет разума… Ой! Что я говорю?.. Плоды… Нет… Технический прогресс… Удобство… Посмотрите на ваших дам! На себя! Сколько свободного времени для охоты… То ли ещё будет… Я живой, пока живой, пример благополучия. Всегда был доволен – один из миллиардов, обычный клиент. Вы только послушайте и представьте себя на моём месте.
Всё чинно и благопристойно.
Мой визит в симотеку может и отличается от показательного рекламного действа, но всё-таки достаточно типичен. Итак, господа!
Вот я вхожу в культовое заведение, никуда не тороплюсь, иду мимо строя услужливых сотрудников, ещё лучше, сотрудниц сервис-персонала. Вижу по глазам, вы меня понимаете.
Оставляю в стороне отдел аксессуаров: меня не интересуют заколки, броши, ленты, резиночки и хайратники. Уже давно не слоняюсь между стеллажами, плотно уставленными плоской стеклотарой, и не читаю этикетки на боковинах флаконов. Пустое. Моя привычка и цель, как результат резкого сокращения дофаминовых нейронов, вальяжно разместиться в кресле, стилизованном под парикмахерское из древнего салона красоты; полистать каталог; задержаться в разделе «История», «Фэнтези» или «Этно»; подозвать халдея и критически осмотреть принесённый им, ещё лучше, ею совершенно ненужный мне экземпляр перугена из новых поступлений.
Впрочем, я придираюсь понапрасну: такой флакон с оригинальной гравировкой по стеклу сам является предметом дизайнерского искусства; как подарок – он лучший; купить его для домашней коллекции – престижно, а просто выпитое содержимое даёт возможность на фоне набухшего самоуважения щегольнуть новинкой в любой компании.
Однако, я возвращаю флакон, несмотря на то, что консультантом уже демонстрируется эта модель причёски на биодроне с антропологическими параметрами моей головы, оперативно изготовленной дорогущим Репликатором. Машинально отмечаю высокое качество электронного аналога, но покупать флакон в этот раз не собираюсь. Мне приносят следующий, потом ещё, ещё…
Господа неандертальцы, я блаженствую в персональном внимании.
В конце концов, выбираю классический «полубокс без бороды и усов», дремлю положенные три минуты с прикрывающим голову «абажуром» (аксессуар не обязательный, но в симотеках традиционно практикуемый) и пью перед уходом ароматный капучос – презент завсегдатаю.
Ваше будущее прекрасно. Не верьте паникёрам, на всех углах брюзжащим:
*****
– И так изо дня в день, из года в год мы закрываем глаза на вездесущий технический прогресс, укладывающий нас в своё уютное прокрустово ложе. Из самых лучших побуждений, разумеется.
Я очнулся от собственного голоса и уже слышу, как шепелявит старик:
– С этим трудно спорить. Мораль понятна, а басня про что?
Я силюсь вспомнить, про что басня, но содержание мемотрафика совершенно выветрилось из головы.
Зато вспомнилась первопричина обморока, и я решительно взглянул на горькую правду. И ничего не увидел.
Оказалось, на глазах лежала, а к щекам прилипла горячая тряпочка, усиливая боль утраты как минимум роговицы и эпидермиса.
«Побрил, инквизитор!» – как и тряпочка, жгла догадка.
Но первое впечатление оказалось обманчивым. Старик сдёрнул совершенно не окровавленный полотенец: щёки, подбородок и кадык приятно холодил ветерок из кондиционера, а на меня из зеркала смотрел свежий пятидесятилетний мужчина.
– Не обращайте внимания. Всплыло. Накатило. Кажется, я был в отключке?
– Да. Не больше пяти минут. С непривычки это бывает. Как насчёт освежить?
Старик-парикмахер достал из кармана халата пузырёк с резиновой грушей на горлышке. Крупно читалась надпись «Шипр». Я раньше не встречал такого понятия, но догадался о предназначении пузырька.
– Это имеет отношение к тактильной аэронации? Я прав?
– Отчасти… Я не настаиваю, – предупредил мастер.
– Тогда я, пожалуй, откажусь.
– Тогда всё.
Старик освободил меня от простыни, скомкал её, бросил в пустую плетёную корзину.
– Сидите, я принесу вам кофе.
– Капучос… А-а, не важно. Спасибо!.. Я вас не задерживаю? – спросил я хозяина, когда он появился из смежного помещения с дымящейся чашкой кофе в руках.
– Нет.
Он поставил чашку на столик перед зеркалом, посмотрел на содержимое корзины и повторил:
– Нет… Пик посещений пройден, можно отдохнуть… Удачный день.
Глаза и слова его были грустны.
Я, конечно, слышал о существовании подобных заведений. Эти редкие динозавры, хотя нет, динозавры как раз не редкость, эти рудименты прошедшей эпохи были последними пристанищами ручной обработки волосяного покрова. Кто были их клиентами в мире поголовной автоматизации стрижек и завивок, искусно и искусственно пророщенных волос? Возможно, это какие-либо несчастные, страдающие адреналиновой зависимостью, неудержимо бросаются под ножницы и бритвы. Или существуют секты адептов бигудей.
