— Я же тебе раз и навсегда сказал, — отрезал Славка, — много будешь знать — скоро состаришься. — Он опять приподнялся над подушкой и предупредил: — Смотри, Тишка, если за нами завтра шпионить будешь — не видать тебе нашего клада, как собственных ушей. Альберт, ты сам знаешь, человек строгий…

Ну-у, Тишка будто в воду глядел: не возьмут его, конечно, на тайное дело. Утром Славка вывалит на него ворох заданий, которые мать, уходя на работу, оставила на обоих сыновей поровну — Славке-то даже ещё и побольше, потому что он всё-таки старший, — и маханёт к Макаровым. Может, клад-то у Алика Макарова в доме и зарыт… А что? Дом у Алика кулацкий. Говорят, раньше в нём жил богач-мироед, а потом его арестовали и выселили, и с тех пор на первом этаже — квартира для приезжих (до Макаровых учительница жила, Марфа Игнатьевна), на втором этаже — сельсовет, а в мезонине — почта. Зарыл, наверно, богатей своё золото и серебро в подполье, а Алик человек ушлый, не то что Марфа Игнатьевна — сколько лет в этом доме прожила, ничего не обследовала: ни стен не обстучала — нет ли пустот, где клад можно спрятать, ни подполье лопатой не перековыряла. А вот Алик узнал, что дом кулацкий, — всё, наверно, в нём перевернул кверху дном. И нашёл, что искал. Много, видно, нашёл-то, раз колхоз миллионером сделает. Ох, то-то Алику будет теперь почёта-а… В школе, наверно, портрет повесят. Да и не только в школе — в правлении колхоза тоже. Ещё бы, был колхоз по всем показателям средний, а тут сразу богаче всех.

В лугах опять надрывно закричал коростель — и вдруг ни с того ни с сего захрипел.

— Это он жемчугом подавился, — таинственно пояснил Славка.

— Чего-чего?

— Проехали, — сказал брат и зевнул, подворачивая под себя одеяло.

Ну, проехали, так и ладно, Тишку коростель не волнует. А вот где же у Макаровых спрятан клад? Это вот закавыка. Тишка сегодня заходил к Алику, Алик, хитрец, даже и виду не подал, что неожиданно разбогател. Как всегда, поздоровался, походил по комнате и выдворил Тишку на улицу:

— Мне заниматься надо.

До Тишки только сейчас дошло, что Алику на клад захотелось взглянуть, а открывать свой секрет лишним свидетелям он не дурак… Ох, Тишка, до чего же ты недогадлив… Надо было щёлочку оставить в дверях и хоть одним глазом взглянуть, куда Алик полезет… Но кто тогда знал?..

У Славки надо пытать, только у него. Если и расколется кто, так Славка, не Алик.

— Слав, — жалобным голоском заканючил Тишка, — а вы в подполье или в стенах нашли?

Но Славка, видимо облегчив себя полупризнанием, уже засыпал и взаправду и в ответ на Тишкино приставание промычал что-то нечленораздельное. Теперь будешь его донимать расспросами, так ещё и лягаться начнёт. А ноги у него как костыли. Ну его! Пускай спит.

Тишка повернулся на спину. Сквозь просвет в воротах, через которые на поветь загружают сено, он увидел золотой серпик луны. Луна загадочно улыбалась, собрав на узком лезвии серпа и нос, и рот, и два глаза, хотя, казалось, была повёрнута к земле в профиль и левого глаза у неё не должно быть видно.

Славка уже начал всхрапывать, а Тишка мучался, не зная, куда себя деть, крутился с боку на бок, комил простыню. Луна тем временем спряталась за углом, успокоилась во дворе корова, затих в лугах коростель. И поветь опять задышала, как живая.

Тишка натянул одеяло на голову.

Тишка первым делом оглядел в квартире Алика стены. Обои нигде не были ни надрезаны, ни надорваны, они не топорщились, не вздувались пузырями над замурованной пустотой. Значит, клад найден в подполье, но на полу совсем не было натоптано земли. А ведь картошку загружают в подполье, так и то сколько натопчут, а тут исперерыть от стены до стены всё пространство под полом и не натаскать на ногах грязи наверх — немыслимо. Значит, клад был запрятан не в доме.

Алик важно расхаживал по комнате, заложив руки за спину. Рыжая голова его, когда он пересекал столб солнечного света, вытянутого от окна к половицам, вспыхивала медной проволокой и тускнела, когда Алик отходил к простенку, становилась даже темноволосой. За столом, заваленным журналами и книгами, напыженно сидел Славка и уже какой раз предлагал:

— Альберт, может, не будем ждать? Чего перед ним унижаться?

Алик не удостаивал его ответом и задумчиво вышагивал по комнате.

Тишке не нравилось, что брат заискивает перед Аликом, но он понимал: без Алика не может быть и речи о кладе. Алик здесь закопёрщик. Он подбирает людей в пай. Он разрабатывает планы. Он хранитель тайны. Славка-то от неё, от тайны, держит только рожки да ножки. А сама тайна в кармане у Алика, он ею распоряжается.

Вот захотел — пригласил в сговор Тишку. Это Славка цену себе набивает, когда перед Тишкой выламывается. «Если бы не я, — говорит, — то Альберт бы тебя на пушечный выстрел не подпустил к такому важному делу. А я уговорил: Тихона можно брать, он усердный и молчаливый. Ты понял: мол-ча-ли-вый! Никому ни гугу». — «Ну, договорились же, чего переливать из пустого в порожнее». — «Я тебе покажу порожнее!»

Но ничего, стерпел всё же обиду брат, на попятную не пошёл, при Тишке даже повторил Алику свои слова: Тихон, мол, усердный, молчаливый и исполнительный, с таким можно в разведку ходить.

Тишка в мыслях-то на вершок вырос от похвалы, но перед Аликом стоял потупившись, чтобы тот ненароком не принял его за выскочку.

— Ну, хорошо, возьмём, — сказал Алик. — Он нам как раз пригодится.

Пригодится, видимо, по его расчётам, и Митька Микулин, которого они сейчас ждали. Ну, Митька — человек особой породы. Они с Аликом почти ровесники, Митька всего на полгода постарше, и ещё не известно, кто будет за главного, чья кукуруза окажется выше. Алик — фантазёр, а Митька — работник. Митька чего хочешь сделает своими руками: пилу наточит, стекло в раму вставит, если кирпич раскрошится, выпадет из дымохода — так на его место новый вмажет, валенки подошьёт, сапоги подлатает, лыжи или салазки смастерит, в лесу все стёжки-дорожки знает и учится не хуже Алика. Вот только у Митьки обуза есть — брат Никола. Сколько ему? Года три исполнилось или четыре? Митька в прошлом и позапрошлом году катал его в коляске, которую сам изготовил. Сделал он её не на четырёх колёсах, а на одном, позаимствованном от конного плуга, — получилось подобие тачки. Прибил Митька к тачке ящик, на дно его одеяло постелил, под спину Николе подложил подушку — хочешь сиди, хочешь лежи, — наколотил сверху перекладину, чтобы брат не вывалился из ящика и чтобы, когда сидит, держаться было за что. Красота! На одном-то колесе куда вздумаешь, туда и проедешь: по дощечке через канаву, по змейкой выложенным кирпичам через лужу, по жёрдочке через грязь. Митька даже за грибами в лес ездил, и ничего, преодолевал колоды и кочки, пни и валежины, с пустыми руками домой не возвращался — полная корзина подберёзовиков да Красиков.

— Альберт, — не выдержал Славка снова, — может, мы и втроем справимся? Сколько же его можно ждать? Время упустим.

Алик вышел на столб солнечного света, и голова его накалилась медью.

— Вячеслав, — сказал он размеренно, — а знаешь ли ты дорогу к реке Кереть?

— Через хутора, — беззаботно ответил Славка, — потом в Козлёнков лог спустимся, потом вырубками идти придётся, потом… — Он, припоминая, поскрёб затылок.

— А потом? — не отставал Алик.

— Да там сориентируемся на месте. Где наша не пропадала!

Тишка понял, что дорога за кладом предстоит не близкая. Это ж до Козлёнкова лога километра четыре, а к реке Кереть и не ходит никто. Только раз в году полежаевцы выезжают туда на покосы. Так с ночёвкой ездят и чуть ли не целую неделю там и живут. А Алик-то что, задумал одним днём обернуться?

У Тишки сделалось неспокойно на душе. Воды он сегодня не наносил, дров не наготовил, побежал, как дурачок, за Славкой. А если они ещё на Кереть отправятся, то кто корову пригонит? Мать вернётся с работы — и двор пустой, надо по деревне бежать, Малинку искать.