— Вот что, мужички дорогие, — сказала Варвара Егоровна, — хватит вам за мамкины подолы держаться. Отправляйтесь-ка в лес за груздями.

Серёжка года на два постарше Тихона.

Тихон осенью в первый класс пойдёт, а Серёжка уж два закончил.

— Вы ступайте за маслозавод, — посоветовала Варвара Егоровна. — Сейчас все ударились вдаль, а в ближний лесок никто не заглядывает. Больше всех принесёте! И зверья тут нету.

За маслозаводом, конечно, какие звери: лес-то меньше, чем Полежаево. Деревня хоть на километр вытянулась, а тут пойдёшь в одну сторону — к реке выйдешь, в другую сунешься — выскочишь на николинскую дорогу.

Тишка этот лесок, когда в логу у кривой берёзы силосовали, весь на пузе исползал — землянику ел. Ну а Серёжка и подавно каждый кустик знает.

— Да смотрите с пустыми корзинами не возвращайтесь! — весело пригрозила Варвара Егоровна. — Знаю вас, на бруснику наткнётесь, так и за уши не оттянуть!

Вот как хорошо: оказывается, и брусника там есть. Тишка уж ощущал её холодок во рту — так захотелось ягод.

День выладился лучше не надо. В безветренных местах припекало, как весной, — хоть ложись загорать. По сушняку сновали юркие ящерицы. Деловито ползали муравьи. С ёлки на ёлку перелетал дятел и выдалбливал дупла.

Грибы стали попадаться сразу же, как только ребята вошли в лес.

Конечно, не скажешь, что их было видимо-невидимо, но и жаловаться нельзя.

Под молоденькими ёлочками Тишка напал на семейство рыжиков. Они были душистыми, и Тишка сказал, что нашёл их по запаху.

— Вот я понюхаю и снова тебя на рыжики выведу, — обещал он Серёжке.

Но сколько он ни крутил носом, куда ни указывал рукой, что пахнет именно оттуда, всякий раз обманывался. Рыжики попрятались от него.

Тишка залезал под лапник, увитый повойником паутины, проверял моховую траву у замшелых пней, но и вспугнул только несколько лягушек, видно истосковавшихся за лето по прохладе.

Под одной ёлкой он надолго затих и ошеломлённо поманил Серёжку рукой.

— Ты смо-о-отри!.. — прошептал он, испуганно озираясь.

Серёжка опустился на колени.

Под нависшей к земле колючей лапой с наполовину пожелтевшими иголками лежали самой невероятной формы стекляшки: и продолговатые, как бутылки без горлышек, стаканы с непонятными цифрами и делениями; и йодисто-порыжевшие банки; и длинные, как сосульки льда, палочки, только одинаковой толщины на обоих концах; и вытянутые дудками трубочки; и сплющенные в виде градусника пузырьки.

Всё это в крестьянском хозяйстве незнакомое, невиданное, и Тишка, пятясь ползком от нечаянно найденного клада, удручённо крутил головой:

— Нет, тут что-то нечисто…

Серёжка, пересиливая страх, взял один пузырёк. Рука у Серёжки дрожала, потому что он опасался, как бы ненароком не раздавить стекло.

— Ой, не трогай! — забеспокоился Тишка.

В пузырьке, на самом донышке, переливалась коричневая, как чай, жидкость, а по стеклу чёрными буквами было обозначено её название и вытиснены какие-то цифры.

— Чего написано-то? — поинтересовался шёпотом Тишка.

— А не по-нашему, не понять, — тоже шёпотом ответил Серёжка. — Только цифры по-нашему, дак и то с запятыми.

— Шифр, — догадался Тишка.

Он по телевизору и в кино не раз видел такие же склянки в снаряжении шпионов и диверсантов и сразу заподозрил, что враги нацелили свои взоры на Полежаево… А потом и на Берёзовку двинутся: в райцентре крупные промышленные объекты есть — льнозавод, «Сельхозтехника», промартель инвалидов… А аэродром? Как он об аэродроме забыл? А районный узел связи и телеграф?

Стратегические планы врага просматривались Тишкой до самой Москвы.

Ну ладно, Тишку не зря в Полежаеве прозвали переполошником. Но Серёжка-то не робкого десятка, а и он присмирел. Оглядывался, вздрагивал даже от вороньей возни. А уж шишка с дерева упадёт, так он плашмя прижимался к земле.

Они где ползком, где перебежками выбрались на николинскую дорогу.

На маслозаводе топилась печь: дым спокойно тянулся к небу.

Поля-маслозаводка на марлевых решётах выносила сушиться на солнышке казеин.

Мария, подручная Поли, ополаскивала у колодца фляги и опрокидывала их вверх дном на жердевые нары, протянутые вдоль стены.

Вот сейчас бери баб врасплох, и на помощь позвать не успеют. Ну и разини всё же! Не оглядываются даже совсем.

А ведь лес-то рядом, ельник прямо в маслозавод упёрся. Слегка пригнётся тот, кому надо, и незамеченным подойдёт: «Хенде хох!» А не поймут, так и по-русски переведёт: «Руки вверх!»

Чего делать-то будут?

Тишка взмок от нехорошего предчувствия. Надо бы маслозаводок предупредить. Пусть караул хоть выставят. Да неплохо бы милицию из района вызвать. А что милиция? Надо войска…

У Тишки зуб на зуб не попадал, и Серёжка сидел белей полотна.

— Ты не проговорись, мало ли кто припрятал! — сказал Серёжка, по-волчьи озираясь по сторонам.

— Да ты что? А если они сегодня нападение устроят?

— А может, они переодетые ходят? Ты тревогу-то будешь поднимать, а они тебе ножиком — рраз!

— «Ножиком»… У них не ножики, а кинжалы.

— Это само собой.

Положение было серьёзное: и тревогу поднимешь — плохо, и не поднимешь — нехорошо.

Тишка всё-таки склонялся к тому, что надо поднять. А Серёжке, по правде-то говоря, и жалко было маслозаводов и не хотелось с Марией встречаться.

— Да ну её! Она опять обниматься полезет…

Он и про ножик-то Тишке сказал специально: Тишка же с перепугу в другую сторону повернёт, переполошит всю деревню.

А уж если и предупреждать кого-то, так не маслозаводок — председателя колхоза хотя бы. Бабы только визг поднимут и врагов вспугнут.

— Ты не давайся, так не обнимет, — посоветовал Тишка. — Я вот молоко ношу сдавать, и не трогает. Ко мне подойди!.. — сказал он угрожающе, а потом, подумав, добавил: — А и обнимет, так чего тут такого? Не ты ведь её, а она тебя… Мне мама говорила, она чужих ребят ласкает, потому что своих нет.

Пока они сидели на канаве и приводили друг другу доводы за и против предупреждения, Поля-маслозаводка запела частушку:

Мария что-то говорила ей, и они беззаботно смеялись.

— Надо сказать, — решился Тихон.

Они встали и пошли к маслозаводу. Мария заметила их первой.

— Ой, наши кавалеры идут! — задурачилась она. — На жарёху-то хоть несёте? У нас и печь топится, побегу сковороду готовить.

— Нет, мы солонину собирали, — серьёзно сказал Тишка и всё улучал минуту, чтобы предупредить баб об опасности.

Мария заглянула в корзины:

— Ну уж и собиральщики! Все пестерями носят, а у этих и дно не закрыло. Сидели бы дома!

— Побирушки они, а не собиральщики, — добавила Поля, показывая в улыбке щербатый рот.

Тишка никогда не замечал раньше, а тут, обиженный на Полю, сразу увидел, что у неё, кроме широкой щербинки, не хватает ещё и зуба. Поля прицокнула языком и добавила:

— Эти собиральщики хорошо-то собирают только ложками за столом.

— Бабы, вы сегодня остерегайтесь, — сказал Тишка насупленно.

Мария удивлённо вскинула брови.

— Ох ты, ухари какие растут! — Она, заулыбавшись, двинулась на ребят: — Вот я сейчас проверю, боятся ли щекотки они.

— Бабы, я вам без всякого смеха говорю: остерегайтесь.

Маслозаводки легли впокатушку:

— Ой, ой, напугали! Не вас ли остерегаться-то?

Мария сграбастала Тишку в охапку — и ну его тискать. Корзину с грибами чуть не опрокинула.

Тишка вырывался из цепких рук, бил Марию босыми пятками и кусался.

— Ох, какие сердитые!.. Ну, лешой возьми, и мужики пошли. Сердца-то, как у петухов: и пощекотать нельзя.