Солнце только начало выползать из-за горизонта. Ночное небо над Воронцовкой рассеивалось и светлело. Звезды медленно гасли под сонное щебетание птах в орешнике на лесной опушке. Вдалеке раздался звон железной цепи и громыхание ведер. Где-то чуть дальше внезапно заскрипело колесо телеги. Все громче стал слышен женский говор и смех. Все отчетливее слышатся мужские разговоры, грохот захлопывающихся дверей в избах. Так просыпалась и наполнялась звуками Воронцовка. По весне в деревнях просыпаются рано. Дел у местных жителей невпроворот.

Вот не спеша на деревенскую дорогу вышел Ванюшка. Мальчишка лет десяти шел, еле поднимая ноги и потирая глаза. За ним, что-то тщательно пережёвывая, опустив голову вниз, шла бурая корова. Ванюшка споткнулся, встрепенулся, как воробушек, и вдруг, резко развернувшись к своей рогатой попутчице, закричал: «А ну, вперед пошла!». Корова пошла чуть живее, будто вняв приказу мальчика.

– Ванька, Ванька! – по дороге со всех ног несся его брат Митька. – Ванька! Кнут-то, кнут-то забыл!

Ванька остановился, дождался брата, взял в руки кнут, отбросил ремень его, разрезав воздух звонким щелчком.

– А ну, пошла! – закричал Ваня.

Мальчики пошли вместе по деревне. Ото всех домов к ним навстречу выходили бурые и пятнистые коровы. Нехотя становились кормилицы в неровный строй, превращаясь в одну огромную мычащую реку, поднимая столбом пыль.

– Смотри, смотри, Ванька! – Митька толкнул в бок брата.

Солнечные лучи ножами разрезали синее небо. Со стороны восхода между деревянными избами по маленькой тропинке шла в сторону пастушков первая красавица Воронцовки. Русая коса шириной с ладонь закинулась на пышную грудь девицы. Волосы ее в свете просыпающегося солнца горели огнем и казались золотыми. Силуэт красавицы словно растворялся в воздухе. Казалось, она плыла по нему, будто и вовсе не касаясь тропинки. На плечах девушки лежало большое резное коромысло.

– Здравствуй, Аленка! – крикнул Ванька и замер.

Красавица подняла глаза от земли, заулыбавшись всем лицом. Ее зеленые, как омут, глаза светились особенным светом и теплом.

– Здравствуй, Ванюшка!

Мальчик налился румянцем и опустил глаза. Девушка прошла мимо, потрепав по голове его младшего брата Митьку, и пошла дальше.

– А я вот вырасту и женюсь на Аленке, – протянул Митька, почесав нос.

Ванька внезапно отвесил ему подзатыльник, взял за шкирку и повернул в сторону стада.

– Ванька, коровы! – закричал Митька. А стадо-то от горе пастухов пустилось на колхозные поля.

– Вот и влетит же нам! – протянул Ванька, отвесил еще одну оплеуху и пустился бегом к рогатым подопечным…

Аленка слыла первой красавицей на деревне не зря. Красотой с ней помериться не рискнула бы ни одна девица в деревне. Русые волосы до пят она заплетала в косу. Лицо ее имело правильные черты. Щеки всегда горели румянцем, а под взором ее зеленых глаз не мог устоять никто. Аленка была стройна и имела пышные формы на зависть всем подружкам.

Завидной невестой она слыла еще и потому, что умела делать практически все. Возьмется вышивать рушник – краше и аккуратнее вышивки никто не сделает. Порвет сестра сарафан – залатает так, что и захочешь дыру найти, не найдешь. Ну, а коли сшить нужно что – то это точно к ней. Так раскроит, так сошьет, так вышьет, что краше наряда не найдешь. К Аленке-мастерице из других деревень невесты ездили за нарядами подвенечными.

Матушка души в ней не чаяла. По дому она помогала, не прекословила никогда. И за коровой сходит, и дома приберется, и поесть состряпает. Не спешили родители ее замуж выдавать, хоть шел ей двадцатый год.

А отбоя от женихов не было. Свататься приезжали и из Ольшанки, и из Зеленовки, и даже из Савлино. Отец же сказал, что выбрать Аленка должна сама себе суженого. Да только Аленка выбирать не спешила. Ей слаще было на рассвете любоваться небом просыпающимся, лесом звонким, вдыхая вольный запах пшеничных полей, с подружками вечерами на завалинке чирикать да по праздникам хороводы водить.

Любила Аленка по лесу гулять. То грибов принесет целый кузов, то ягод. Вернется довольная. Подружки порой удивляются, когда пустые возвращаются. Кажется, что нет никакого добра в лесу, а она корзинку еле тащит. И правда, чудеса какие.

А лес-то недалеко от Воронцовки и вправду необычным слыл. Поговаривали люди, что колдовства в нем полно и Леший в нем живет. Лес был небольшим, словно острова раскидан по земле. Только люди в нем все равно терялись часто. Леший неугодного кругами водил, пока с ума не сведет. А коли обмануть Лешего удастся да убежать из лесу, страж хозяина его в пути нагонит. Стражем тем был старый дуб в лесу. По дороге он преследовал беглеца, по полям за ним хаживал да не успокаивался, пока беглец сам в лес не воротится да выкуп за себя не принесет.

А по дороге в тот лес вообще ходили с осторожностью. Там, рассказывали, помимо стража Лешего, колесо от телеги можно было встретить. Колесо само собой катилось и преследовало человека в пути. Катилось оно, поговаривали, пока не переедет насмерть. Так Леший себе прислужников набирал – души убиенных присваивал, да заставлял их свои покои сторожить, да всякие поручения свои выполнять.

Один путь был в лес – хозяину выкуп принести. Потому-то всяк, кто в лес шел, угощения с собой нес для хозяина. Кто пироги, кто хлеба краюшку, а кто крынку с молоком. Тогда Лешего можно было не опасаться. Добрым он становился с угощения. Но заветы лесные все равно соблюдать нужно было: лишнего не рвать и из леса не забирать, ветки зря не ломать, хлам не бросать да птиц зря не пугать. Соблюдая правила, путник в лесу мог ничего не опасаться.

Аленка про заветы лесные еще от бабушки своей узнала. Потому в лес ходила смело. Напечет с вечера пирогов, а утром пару штук хозяину гостинцем несет. На пенек положит пирожки на салфеточке вышитой и скажет: «Угостись, хозяин! Не побрезгуй!». И идет дальше своею дорогой, не оглядываясь.

А Леший в тех лесах, в правду сказать, водился. Стоял посреди леса большой терем с резными ставнями. На ставнях тех леса красота написана, реки бурные шумят да медведи по пням скачут. Не ставни, а красоты невиданной картины.

Крыша у терема покатая, высокая, а на ней черный петух сидел с огненными глазами. Глаза те далеко видеть могли. Вот увидит петух, что в лес кто-то идет, встрепенется, крыльями захлопает да закричит совиным криком. На крыльце терема, на высоких ступенях, старый волк сидел. Не на цепи сидел, но предан был хозяину и далеко без надобности или приказа от терема не отлучался. Братья стража серого вокруг службу несли. Следили за порядком да за тем, чтоб чужаки к терему не прошли.

Но охранялся терем не только волками. Огромные старые ели плотным кольцом стояли вокруг. Ни человеку сквозь них не пройти было, ни птице не пролететь. Но как хозяин лесной надумает владения свои дозором обойти, расступятся ели и дорога меж них, как скатерть ровная, стелется.

Терем был чист и светел. За порядком тут следили так называемые лесники, что в услужение к Лешему попали, многие не по доброй воле, а по невежеству своему. Не все люди о правилах лесных знали, да и те, что знали, не все соблюдали. Вот и забрал их Леший к себе. А кто и сам пришел, устав от жизни людской, покой в лесах дремучих ища. Хозяин таких не прогонял, но сильно и не гонял.

Лесники порядок в доме держали, за зверьем лесным приглядывали, раненых птиц подлечивали да за людьми, что в лес приходили, присматривали.

Вот однажды лесник один принес Лешему подарок от гостьи – пирожки с яблоками. Да такими вкусными они оказались, что Леший оторваться не мог. И хоть был он совершенно не жадным и угощения свои всегда делил с пташками лесными да животными всякими, на этот раз съел все сам. Остался в руках лишь платочек, расшитый птицами чудесными да цветами невиданными. Схоронил платочек хозяин лесной. А сам наказал лесникам: как явится снова гостья эта в лес – сразу сообщить ему.