— Ничего, полторы сотни фунтов — хороший вклад, — утешал Лёдник. — А эта дубина — похоже, здешний чемпион, всегда побеждает.

— Ваша мость очень мужественно держались, — заверила Американца Богинская.

— А замуж за меня пойдешь? — весело прохрипел Агалинский, глядя на «невесту» единственным не опухшим оком. — Я за жену свою еще не так буду драться!

У Прантиша даже сердце остановилось. Но Полонейка только кокетливо засмеялась.

— Ах, пан Агалинский, разве сейчас до таких разговоров.

Пока Лёдник ощупывал Американца, ставя диагноз, пока прикладывал мази, Голиаф действительно уложил еще одного соперника, краснолицего, похожего на бочку, получил еще двести фунтов и звание главного сегодняш­него победителя. Причем краснолицему повезло намного меньше, чем пану Агалинскому: Лёдник, бросив взгляд на безвольное тело, заверил, что у бед­няги сломана шея. Навряд ли выживет.

После небольшого перерыва зазвучала труба, совсем как при побудке в казармах. Люди снова оживились, зашевелились, зазвенели монетами.

— Ну все, моя очередь, — очень буднично сказал Лёдник и двинулся вперед.

Теперь дрались мастера холодного оружия.

Соперники здесь тоже раздевались до пояса — чтобы не было соблазна поддеть под рубаху панцирь, что иногда делали. А без рубахи профессора Лёдника можно было принять за разбойника-каторжанина — с его набором разнообразных шрамов и жилистым, подтянутым телом. Профессор связал темные волосы в хвост и застыл в расслабленной позе, опустив саблю.

— Мистер Айсман! — объявил руководитель.

Вырвич, несмотря на нервозность, едва не рассмеялся от такого псевдо­нима: он уже знал, что айс — это по-английски «лед». Конечно, профессору Виленской академии без нужды, чтобы в Европе узнали о его подвигах в качестве уличного бойца.

Первым против «мистера Айсмана» вышел тоже немолодой воин со сле­дами многочисленных ран, вооруженный палашом. Он бился рассудительно, сноровисто. Но против Лёдника долго продержаться не мог. Несколько минут — и палаш на полу. Мало кто сумел даже проследить стремительные движения «мистера Айсмана». Побежденный почтительно поклонился, как старый воин старому воину, и даже пожелал удачи. Первые пятьдесят фунтов отправились студиозусу за пазуху.

Публика буйствовала от возбуждения. Против Балтромея выходили ста­рые и молодые, профессиональные убийцы и аристократы. Бились на шпагах, рапирах и мечах. Лёдник работал аккуратно и быстро. Оружие соперника на полу — деньги забрать — передать на хранение Вырвичу.

Глаза у людей горели, как у вурдалаков. Им хотелось еще большего, еще более яркого, еще более страшного. Постепенно из общих выкриков сложи­лось одно слово, которое кричали и сидящие в ложе дамы в шляпах, и разносчи­ки газет, извозчики и докеры внизу: «Bloode! Bloode!» Это означало «Крови!».

К Лёднику приблизился распорядитель, переговорил. Профессор недо­вольно кивнул головой. Распорядитель что-то прокричал, после чего толпа радостно завыла.

— Что он сказал? — встревоженно спросил Прантиш усталого полочанина.

— Что теперь бой будет продолжаться, пока один из соперников не будет в состоянии встать. Одно слово, дикари.

Лёдник утер со лба пот и вздохнул.

— Снова грех на душу брать, людей калечить.

Однако укладывал людей Лёдник аккуратно, с совершенным знанием ана­томии, чтобы не покалечить совсем. Но кровь лилась, и публика была доволь­на. Сам профессор дополнил коллекцию шрамов парой царапин.

Стопка денег за пазухой Прантиша все росла, и студиозус нервно прижи­мал ее к себе левой рукой.

— Ну что, тысяча есть? — прохрипел Лёдник после очередной схватки, во время которой ловкий, как ящерица, соперник вопреки всяким правилам со злости едва не всадил доктору в бок спрятанный за поясом нож.

— Всего двух сотен не хватает.

— Тогда нужно заканчивать.

Доктор подошел к распорядителю на переговоры. И тут случилась беда. Один из побежденных соперников, которого Лёдник, жалея, только оглушил ударом плашмя, черноволосый, с приплюснутой злой физиономией, подско­чил к своему обидчику со спины с оголенным палашом.

— Бутрим!

Лёдник едва успел оглянуться и встретить клинок клинком. Но на него насели еще несколько, видимо, из той же банды. Замелькали ножи. Прантиш помог доктору со своей саблей, мгновенно встав спина к спине, не напрасно тренированный. Пан Агалинский вывернул одному из подлецов руку с ножом и приложил кулаком в лоб. Вмешались еще кое-кто из публики. Возмущенно закричали из ложи, особенно требовал навести порядок лорд Кавендиш, который, кажется, немного пришел в себя после удара в челюсть. Нарушителей правил с позором вытурили. Все окончилось через пару минут. Но профессор стоял, зажимая рукой глубокий порез на левом предпле­чье. Сердито крикнул распорядителю, кажется, о том, что из круга не выходит, драться продолжит, тот радостно закивал.

Профессор без церемоний уселся на пол, все так же зажимая рукой рану, из-под пальцев лилась кровь, и приказал Прантишу:

— Зашивай!

К раненому тут же подбежали местные лекари со своим инструмента­рием, но литвинский коллега на чистейшей латыни выразительно послал их зашивать клювы тауэрским воронам.

Полонейка помогала Вырвичу достать из чемоданчика подготовленные Лёдником инструменты.

— Иглу и нить подержи в спирту! — командовал Лёдник.

— Знаю, не дилетант! — отрывисто ответил Прантиш, целиком сосредо­тачиваясь на «медицинской практике». Публика искренне радовалась, стре­мясь придвинуться как можно ближе, понаблюдать за операцией. Совсем как в костеле в Томашово. Леди и джентльмены в ложе подносили к глазам очки на длинных ручках, вытягивали шеи, чтобы лучше рассмотреть процесс. Пан Гервасий несколько раз отодвигал любопытствующих, которые были готовы клюнуть в чужую рану носом, как стервятники. Единственное, что мог про­фессор, — сохранять предельно презрительное выражение лица.

Вырвич с помощью Полонеи, которая ни разу не поморщилась, справился довольно быстро, даже загордился, плотно перевязал рану. Лёдник поднялся, проверяя, повращал рукой:

— Нормально!

Распорядитель сразу же объявил о продолжении зрелища, точнее, его последней и самой интересной части. Мистер Айсман, который продемон­стрировал отличное владение оружием, вызывает на бой сразу двоих. Приз — пятьсот фунтов.

Лёдник стоял в обманчиво расслабленной позиции, опустив голову, в обеих руках по сабле. Зрители перешептывались, переглядывались. Похоже, мистер Айсман нагнал на всех страху. Наконец в круг вышли двое: чернявый ирландец с обрубленным ухом и матрос королевского флота с перебитым носом и залысинами, на спине которого шрамов от ударов красовалось не меньше, чем у Лёдника. К гадалке не ходи — бойцы искусные. Зрители сразу же начали делать ставки.

Ирландец постарался занять позицию напротив раненой руки соперника. Прантиш сильно сомневался, что это ему поможет. Однако опасность остава­лась — профессор усталый, раненый, вокруг полно тех, кто может пырнуть ножом в спину, поставить подножку.

Но когда распорядитель выкрикнул «Гоу!», Вырвичу снова пришло на мысль сравнение с черной змеей. Лёдник решил на прощание показать ангельцам настоящее зрелище и не спешил завершать бой, будто хотел доказать ненавистникам, что полученная рана его не сломала. Его движения напоми­нали стремительный сложный танец, который завораживал, как танец гадюк, сабли мелькали как молнии. Первым из боя вылетел ирландец — Лёдник методично поранил ему обе руки. Почти сразу же брякнулась на каменные плиты сабля моряка, а ее владелец, ослепленный кровью из неглубокой раны на лбу, бранясь, упал на колени.

Доктор, получив деньги, торжественно поклонился, отказался от пред­ложений начать пылкое знакомство с поклонниками, воспользоваться интим­ными услугами восхищенных девиц, отхлебнуть из бутылки, прогулять часть выигранных денег в частном притончике и, одеваясь на ходу, бросил компа­ньонам:

— Теперь самая сложная задача — ретироваться отсюда невредимыми и при деньгах. Панна Полонея, держитесь меж нас.