Вначале поразил шум. Люди в большом пустом помещении толкались, кричали. У стены находилась специальная ложа, как в театре, там собира­лась родовитая публика. Присутствовали даже дамы в огромных шляпах с украшениями в виде маленьких кораблей и птиц, лица некоторых прикрывали маски и вуали. Дамы отчаянно махали веерами, демонстрируя волнение своих утонченных натур. Сквозь ряды окон с запыленными стеклами проходило достаточно света, чтобы до мелочей рассмотреть все происходящее на свобод­ной площадке посередине зала, вокруг которой толпились зрители. Сейчас на ней дрались два петуха.

— Ты куда нас привел? — крикнул Лёднику в ухо, перекрывая гам, пан Гервасий. — Мы что, на петухов сейчас будем ставить?

— Это место с самыми высокими ставками в Лондоне, — ответил док­тор. — Сейчас — только начало. Потом будет бой на кулаках, а в заверше­ние — с холодным оружием.

Между тем черный петух окончательно заклевал белого, и человеческий круг как по команде быстренько расступился в стороны, освобождая более широкую площадку. В руках зазвенели монеты, замелькали бумажные деньги, и под одобрительные выкрики на площадку, забрызганную петушиной кро­вью, вышли два полуобнаженных бойца с кулаками, обмотанными ремнями.

Люди взревели.

— Что они все кричат? — спросила панна Богинская. — Когда у гостини­цы дрались женщины, кричали то же самое.

— Любимая фраза лондонцев: «В круг!» Это значит, будет драка, — спо­койно ответил доктор.

— Бутрим, ты что, собираешься здесь драться на саблях? В этом раз­бойничьем вертепе? — с ужасом догадался Прантиш. — Ты же профессор! Ученый!

— Ну вот, если что, сам себя и вылечу. Кстати, держи лекарства. Име­ешь шанс на медицинскую практику.

Прантиш с самыми нехорошими предчувствиями взял тяжелый чемо­данчик.

Панна Богинская стояла, брезгливо скривив личико, ее совершенно не интересовало, каким образом в сто первый раз сломает рябому оболтусу нос второй оболтус, волосатый, как обезьяна.

— Вот скажите, доктор, почему вы всегда выбираете самый неблаго­дарный и убыточный для собственного здоровья путь? — с отвращением спросила панна. — Разве тяжелее было предложить какой-нибудь герцогине увеличить ее диаманты, вылечить от прыщей или составить парфюм, чтобы любой мужчина от запаха терял голову? Ей-богу, я бы сама за такое не пожа­лела тысячи талеров!

— Оставалось за один день найти доверчивую герцогиню с лабораторией, увеличить диамант, составить парфюм, вылечить прыщи, а сначала еще пре­вратиться в мошенника, — проворчал доктор.

Толпа заревела, волосатый верзила, победивший рябого, тряс рукой с зажатой в ней стопкой бумажных денег.

— И сколько он получил? — поинтересовался Американец.

— Фунтов двадцать, — судя по выражению лица, Лёднику тоже не очень были интересны кулачные разборки.

— До тысячи далеко, — насмешливо произнес пан Гервасий.

— Платят победителю каждого боя, поэтому чем больше боев выигра­ешь — тем больше получишь. И с каждым боем приз растет. Последний из кулачных бойцов, который победит всех, получит не меньше трехсот фунтов. А самые большие деньги выплачиваются во время вооруженных поединков.

— Но ведь нет никакой уверенности, что наберется именно тысяча! — возмутился Прантиш.

— Значит, надо биться, пока не наберется, — сквозь зубы произнес Лёдник и уставился на площадку.

— В круг! В круг! — заорали зрители. Высокий неуклюжий дядька с лысым шишковатым черепом стучал себя в грудь кулаком и что-то выкрики­вал, видимо, не находя соперника. Вдруг, снимая на ходу дорогой камзол, в круг вышел молодой плечистый джентльмен.

— Это кто? — поразился пан Агалинский.

— Судя по выкрикам, лорд Кавендиш.

— Неужели настоящий лорд? — удивился Прантиш.

— Почему нет? Аристократы тоже здесь участвуют, — рассеянно отозвался Лёдник. — Чего не сделаешь от скуки! А понаблюдать даже герцогини ездят.

— А он очень привлекательный! — выглядывая из-за чужих плеч, оцени­ла Полонейка светловолосого, хорошо сложенного лорда. Тот оправдал ее вос­хищение, когда уложил лысого на десятом ударе. Побежденного быстренько оттащили за ноги с площадки.

— Сто пятьдесят фунтов тому, кто одолеет лорда Кавендиша! — прокри­чал распорядитель жестоких развлечений. И тут случилось неожиданное: пан Гервасий, который с появлением лорда начал проявлять к бою неподдельный интерес, с криком рванулся вперед.

— Я шляхтич, литвин Гервасий Агалинский, принимаю вызов его мости пана Кавендиша!

Лёдник, Прантиш и Богинская протолкались вслед за Американцем. А тот уже на жадных глазах толпы сбрасывал камзол, рубашку, парик и в пред­чувствии боя скалил зубы.

— Что вы делаете, ваша мость! Вы хоть знаете правила этой игры?

— Го, меня в нашем полку еще никто не смог одолеть! Морду ангельцу набью на раз! — пан Гервасий нахально смотрел в глаза высокому блондину-лорду, который механически подпрыгивал на месте, ожидая соперника.

— Подождите же! — с досадой сказал доктор, что-то прокричал, ему бросили две кожаные полоски, перепачканные кровью, и свежей, и засох­шей. — Запоминайте. — Лёдник с помощью Прантиша начал обматывать кулаки пана Гервасия полосами, спешно объясняя правила и давая советы.

— Гоу! — это слово Прантиш выучил хорошо.

Сотни глаз снова горели грешной жаждой чужих страданий и смерти. К этому прибавлялась возможность выигрыша денег, азарт, пьянящий, как мед баторин. Даже панна Богинская кусала от нетерпения губы.

Лорда, однако, на раз завалить не удалось. Пан Гервасий выглядел не хуже, чем он: широкие плечи, отважный, быстрый, но лорд двигался более точно. Агалинский бесился, разъяренный, лупил в веселом азарте, а англича­нин просчитывал свои движения с холодной жестокостью, бил молча, удары принимал без брани.

— Дурак, куда бросается! — комментировал сквозь зубы действия Аме­риканца Лёдник. — В голову пропустил — если бы мозги имел, то остался бы без них.

Прантиш тоже нервничал: ему и самому хотелось бы вот так, по-муж­ски. Чтобы восхищались, чтобы панна Полонея кусала от волнения губы. Эх, быть бы таким же плечистым, как пан Гервасий! Или хоть бы высоким, как Лёдник. Зато в ловкости студиозусу нет равных. Вот в этот момент боя он на месте Американца присел бы и сбоку.

Лёдник дернул ученика за рукав.

— Не вздумай и ты что-нибудь вытворить! Вижу, загорелся. Только дер­нись — лично по голове дам.

— Оу! — взревели вокруг. Альбанец попал-таки изо всей мощи кулаком в челюсть лорду. Лорд брякнулся на пол, как подрубленное дерево.

Сто пятьдесят фунтов, переданные от победителя Прантишу, студи­озус, наученный горьким опытом, спрятал за пазухой, под рубашку. Пан Гервасий с лицом, перепачканным красной юшкой, ходил по кругу, широко улыбаясь разбитыми губами, бил себя в грудь, поросшую рыжей шерстью, и кричал:

— Агалинские не сдаются! Во славу пана Кароля Радзивилла любого побью! Живе Беларусь!

Кто-то сунул чужестранному бойцу бутылку, видимо, не с чаем, пан Агалинский жадно присосался и совсем повеселел.

— Давайте! Ну, гоу-гоу по-вашему. Кто следующий?

Лучше бы он этого не узнавал. За приз следующего боя вышел состязать­ся настоящий Голиаф. Не меньший, чем Ватман. Его физиономия казалось собранной из кусочков, лобные кости выступали вперед, как у обезьяны, нижняя челюсть была похожа на наковальню. Маленькие глазки Голиафа смо­трели невыразительно, без злобы, без интереса.

— Ну, давай, лондонская обезьяна! — пан Гервасий с налету врезал Голи­афу в челюсть-наковальню.

А тот будто не заметил. Даже головой не мотнул. Панна Богинская завиз­жала, когда великан вдруг выбросил вперед свою длиннющую руку и, вроде легонько, стукнул пана Гервасия в плечо, а тот и упал.

Теперь Прантишу уже не хотелось самому быть в круге. Состязание выглядело безнадежным. Агалинский бросался, лупил — Голиаф его ударов не замечал. Зато пан Гервасий раз за разом валился с ног, видимо, вспоминая свою дуэль с полоцким бычком во дворе корчмы.

— Убью! — хрипел Американец, когда его за ноги оттаскивали с пло­щадки.