Прантиш, чтобы сбить чудовище с толку, двигался взад-вперед. Дракон молотил лапами, не попадая во врага, ревел, мотал головой. Но Вырвич про­шел еще и фехтовальную школу безжалостного Лёдника! И, улучив момент, бросился на бестию — раз! — меч по гарду вошел в блекло-желтый глаз! Если у чудища были мозги, их должно было пронзить насквозь.

Как взревело воплощение тьмы! Дракон бросался в стороны, на счас­тье, снова не вперед, не к дверям, к которым отскочил Прантиш. Корябал когтями камень. И наконец упал, застонав, почти как разумное существо, и в подземелье стало тихо-тихо. Даже в ушах зазвенело, и далекая музыка праздника показалась нездешним эхом. Подвиг осуществлен, город освобож­ден, красавицы в безопасности.

Теперь, согласно рыцарским романам, следовало в доказательство своего подвига отрубить побежденному дракону голову. Нужно же что-то бросать под ноги Прекрасной Даме!

Прантиш осторожно подошел к чудовищу (воняло от него, даже в глазах щипало!), сапогом потрогал лапу. Потом взялся за рукоять меча, едва выта­щил клинок из мертвого глаза. Даже если удастся за пару часов отрубить эдакую голову, разве человек может ее поднять? И навряд ли хоть какая панна обрадуется такому подарочку. А когда Прантиш все-таки попробовал ощу­пать шею монстра, его ждало ужасное открытие: железный ошейник! Дракон сидел на цепи! Здоровенной, в руку толщиной. Неудивительно, что он не мог достать ловкого студиозуса!

Стало как-то еще более неудобно. Но, может, хоть какой коготь на лапе отрубить?

Глаза все больше привыкали к полумраку, и дракон выглядел все более мерзко. И жалко. Шрамы, пятна. И этот кожаный мешок столько лет дер­жал в ужасе весь город? Вот же трусы здесь живут! А главный из них, конеч­но, шрамолобый пан Доминик.

Прантиш, чувствуя, что это самый важный момент в его жизни, двинул назад, изгоняя из головы все сомнения в собственном героизме.

Из дверей ратуши выглядывали испуганные людишки — видимо, услы­шали предсмертный крик чудовища.

Вырвич важно ступил в зал, поднял окровавленный меч.

— Ваш город освобожден! Я, белорусский рыцарь Прантиш Вырвич герба Гиппоцентавр из Подневодья, убил страшного дракона!

Музыка оборвалась, публика умолкла.

Как-то не так Вырвич представлял встречу победителя.

Люди начали перешептываться. Войт, чья физиономия заметно пере­косилась, отдал отрывистые распоряжения, и несколько человек побежали в подземелье.

Около студиозуса материализовался Лёдник, стал плечо к плечу, рука на эфесе сабли.

— Вырвич, — ласково проговорил доктор, не сводя настороженных глаз с толпы, — я называл вас когда-нибудь олухом?

— И довольно часто, профессор, — проговорил Прантиш, которому от не очень приязненных взглядов присутствующих становилось не по себе.

— Тогда для вас это не будет новостью. Вы — олух, пан Вырвич, — как-то очень грустно проговорил профессор.

— Убили! Дракона убили! — закричал кто-то за спиной. Люди загудели, как разворошенный улей, руководство города заспорило. Вырвич прислу­шался:

— Почему охрану не оставили? — сурово спрашивал войт.

— Кто же знал, что какой-то придурок решится. — оправдывался кто-то, дальнейший разговор потонул в общем шуме.

Архангел Михаил посматривал со штандарта на стене почти насмеш­ливо.

— Меч положи, не хватало еще, чтобы в хищении реликвии обвинили, — все так же ласково и тихо проговорил профессор, и Прантиш спешно, — все отшатывались, как от коростливого, — вернул священное оружие на место.

— А сейчас медленно, с улыбками двигаемся как можно ближе к вы­ходу.

Лёдник крепко ухватил студиозуса за плечо и поволок через толпу. Люди настороженно расступались, мелькнуло рассерженное лицо избранника Доминика.

— Дракон был убит без благословения святого Михаила! — вдруг заорал кто-то. — Держите охальника!

— А вот сейчас уходим быстренько, и даже очень.

Профессор толкнул Прантиша вперед и выхватил саблю. Поднялся шум. Лёдник и Прантиш приближались к дверям со всей доступной быстротой, к счастью, толпа препятствовала не только им, намного сильнее мешала охране. Пан Гервасий пробился к спутникам:

— Ну ты и устроил, пан Вырвич! Его мость пан Кароль Радзивилл обяза­тельно принял бы тебя в орден альбанцев!

Американец захохотал, как леший, и тоже оголил саблю.

Вот и дверь на площадь. А там — ноги не поставить из-за зевак.

— Дорогу победителю поганого дракона! — вдруг прокричал звонкий голос. — Начинаются большие гулянья! Музыка!

Панна Полонея Богинская, искушенная в дворцовых интригах, сбивала народ с толку. После ее выкрика вдруг даже музыка начала играть, а кто-то крикнул: «Виват!»

— Ты не просто испортил людям праздник, ты, пане, благополучие всего города упразднил, — ласково-угрожающе говорил на ухо Прантишу Лёдник. — Улыбайся, рукой помаши, болван несчастный. Может, удастся прой­ти без драки. Пан Бжестовский, держитесь за моей спиной!

— Хватай их! — кричал кто-то, но из-за шума и общей неразберихи никто толком не понимал, кого хватать и за что.

— Я же освободил город. Здесь девушек в жертву дракону приноси­ли. — бормотал Прантиш.

— Сим-во-ли-чес-ки! Символически приносили в жертву! — раздра­женно объяснял на ходу доктор. — Красавицы соперничали, которая лучше, победительница торжественно заносила в подземелье венок и фату. А потом счастливо выходила замуж с выделенным от магистрата приданым. Горожане этого реликтового ящера в болотах выловили. Доктор, с которым я познако­мился, лечил его — существо старое, насквозь больное. Даже выпусти — не догонит. Зато какой экономический успех! Нам бы, белорусам, так научиться свои малые города поднимать. Земблица эта за восемнадцать лет в три раза выросла. А сколько работы поэтам, художникам, артистам, музыкантам, архитекторам! И все рухнуло из-за одного студиозуса, которому зачесалось совершить подвиг!

— А как же этот. избранный. с полумесяцем во лбу? — растерянно проговорил Прантиш, обходя дородную пани в юбке с фальбонами, будто колючий куст.

— И как ты занимался медицинской наукой, если не можешь узнать обыч­ный шрам от подкованого копыта!

— А ну, с дороги, гицли! — пан Гервасий, как всегда, не просился, а действовал силой, грубой и надежной. Пани Полонея скромно пряталась за спиной Лёдника, самого высокого из компании.

Наконец они выбрались из густой толпы. Но судя по крикам, погоня при­ближалась.

— Нас на кусочки могут разорвать. — задумчиво проговорил Лёдник, и было понятно, что не шутит. — Быстрее! — и прибавил ходу. — Пан Бжестовский, не отставайте! Главное, из города выбраться.

— А как же вещи в отеле? — задыхаясь, прокричала на бегу Богинская.

— Считайте, их дракон проглотил!

Постепенно люди втягивались в новую игру — «лови преступника».

— Здесь они, вон, убегают! Хватай!

Кто-то толкнул торговца воздушными змеями, и те пестрой стайкой взле­тели в воздух.

Когда Прантиш в очередной раз оглянулся, то не увидел пана Гервасия.

«Испугался, рыжий вояка!» — злорадно подумал студиозус.

А между тем, похоже, их догоняли.

Прантиш тоскливо рассуждал — вот, совсем недавно совершил, как считал, великий подвиг и рассчитывал на виваты и уважение, венки, и вос­хищенные взгляды. А теперь порубят их на чужой мостовой да на тела плюнут.

Вдруг всех оглушил свист, бешеным аллюром промчались кони, запря­женные в красивую карету с незнакомым гербом, приостановились, едва не искры из-под копыт.

— Садитесь!

Пан Агалинский стоя управлял лошадьми, его рыжие волосы развевались, как флаг, — шляпу пан где-то потерял. Полонея первая уцепилась за распах­нутую дверцу кареты, ловко залезла внутрь. Прантиш и Лёдник запрыгнули уже на ходу.

— С дороги, увальни! Дракона вам победили, а вы еще недовольны! — орал Агалинский, нещадно подхлестывая коней. — Я пострашнее дракона буду! Пан мой, Кароль, городок ваш за час уничтожит!

Полонея выпустила несколько пуль во всадников, что пробовали догнать карету, и их пыл уменьшился. Наконец проскочили городские ворота — по причине праздника мост был опущен. Вот колеса кареты затряслись на уха­бах немощеного тракта. Потом по крыше застучали еловые лапы. Бегле­цы, свернув с наезженого пути, заехали в лес. Погоня отстала.