— Только потому и позволяю тебе еще немного пожить, что знаю — недолго.

И выскочил из помещения, так хлопнув дверью, что даже пауки разбежа­лись по щелям.

Лёдник молча надел камзол, на котором не хватало пары пуговиц, поднял саблю, стараясь не смотреть на Прантиша.

— Если васпан не дорожит собственной жизнью, — холодно промолвил Прантиш, — то подумал бы о судьбе двух человек, что напрямую зависят от его жизни.

Профессор вложил саблю в ножны так яро, будто втыкал в тело злейшего врага, и тоже хлопнул дверью.

С такими жильцами «Золотая курица» долго не простоит, на дощечки-камешки рассыплется.

Полонея с милой улыбкой приблизилась к Вырвичу, вся такая же куколь­ная, как Дракощин, в аккуратном паричке, голубом камзольчике с серебряны­ми пуговками, белых чулочках.

— Пан Вырвич, а что за присягу дал пану Агалинскому доктор?

Вырвич только молча просверлил коварную паненку взглядом:

— А вы впредь, пан Бжестовский, хорошо подумайте, прежде чем раз­жигать ссоры между взрослыми мужчинами, потому что следующий раз их, возможно, не удастся остановить, а если Лёдник умрет, вы останетесь один на один с паном Агалинским.

Панна немного побледнела, но Прантиш не стал ждать ее ответа и выбе­жал вслед за своим профессором.

Солнце щедро золотило даже серые камни мостовой. Люди валом шли к ратуше. В одном месте, где улицу перегораживала огромная лужа, в кото­рой плескался позавчерашний дождь, проворные местные ребята сладили хороший бизнес, перенося на собственных спинах через грязные волны тор­жественных паней в необъятных юбках и панов в белых чулках. Пан Полоний Бжестовский, естественно, воспользовался этим предложением.

А за вход в ратушу и честь присутствовать при испытании ангельского меча, оказалось, нужно выложить целых пять цехинов! Лёдник прошипел, что предприимчивый Дракощин выдоит даже магнатские карманы, но пан Агалинский и не задумался. А чего там — радзивилловским золотом кошелек набит, как рождественская колбаса.

Ратушу украшали два шитые золотом штандарта. На одном — правиль­но — пронзенный мечом дракон, на втором — архангел Михаил на коне. Первый этаж ратуши представлял собой огромный зал с колоннами, в кото­ром было так удобно разместиться важным гостям. Дамы со своими фижма­ми проплывали, как заваленные цветами челны, окутанные почти зримыми облаками парфюма, некоторые из панов демонстративно поднимали к глазам последнее свидетельство прогресса, только что из Парижа, — круглые сте­клышки на ручках, эдакая усовершенствованная линза батюшки пана Гервасия Агалинского, какую тот подарил симпатичной горничной. И пан Доминик со шрамом во лбу был здесь же — сиял, что начищенный червонец. Панна Богинская так и прилипла к нему взглядом. Ясно, если б не в мужской одежде, испытала бы на красавчике свои чары.

Затрубили фанфары. Пан Доминик торжественно подошел к постаменту в конце зала, на котором под стеклом лежал меч с эфесом в виде лилии. Два кавалера распахнули стеклянные створки.

Естественно, меч в руке избранника не засиял, не расцвел и не пустил сноп искр.

О чем с должной грустью было объявлено.

Битва с драконом откладывалась на год. Зато сейчас ожидалось очередное кормление чудища. Выбор жертвы для него (самой пригожей девицы). Теат­ральное представление. Турниры лучников и бардов, танцы, ярмарка.

А как же горькая судьба отданной на съедение девушки? Осознание, что чудище не побеждено? Ничтожные трусы!

Вдруг послышался громкий рык. Дамы, как положено, завизжали. Несколько слуг в красных одеждах торжественно провели через зал белую телушку, украшенную красными лентами.

— Он проглотит ее целиком! — объявил важный пан, тоже в красном кафтане.

Местный дракон питался явно не яичницей.

Прантиш был взбешен. Пан Доминик все так же самоуверенно прохажи­вался в сопровождении свиты и отвечал на глупые вопросы, вроде — как он не боится отправляться на битву со страшилищем?

Снова загудела труба, в зал вполз огромный, но кукольный, дракон, кото­рого играли актеры, накрытые зеленым сукном, и зрители устремились в другой конец помещения. Начиналось представление. Пан Гервасий и Полонейка двинулись за всеми. Балтромей Лёдник нашел компанию — худого, как штакетина, пана в черной мантии с золотой цепью на шее, свидетельством докторского звания, и оба ученых мужа, о чем-то важно переговариваясь, зашились за спины толпы.

Оскорбленный, разочарованный Прантиш остался один у стены, где на постаменте лежал никому ненужный меч. Вырвич осторожно открыл сте­клянную дверцу. Погладил сталь. Оглянулся. Даже стража отправилась посмотреть на клоунов. А там, в подземельях, пыхтел огнем еще живой дра­кон, захвативший несчастный город!

Рука сама ухватилась за эфес в виде лилии. Избранник! Какого рожна тот Доминик — избранник, если он даже меч правильно держать не умеет? Рыцарь не рассуждает, рыцарь идет в бой!

Дверь, за которой исчезла белая телка, распахнулась, слуги, вернувшиеся от дракона, бегом бросились присоединяться к зрителям.

Прантиш достал меч из витрины. А потом шляхтич Вырвич, как сэр Ланцелот, как Трищан, как гетман Кастусь Острожский, твердым и быстрым шагом отправился на смертный бой — осуществлять рыцарский подвиг.

Вход в подземелье, находившийся за ратушей, в обнесенном высокой стеной круглом дворике, выглядел очень прозаично: деревянные двери, укре­пленные железными полосами, будто в большой погреб. И даже не заперты! Вот же неосторожно. А если чудище вырвется, пожрет всех?

Прантиш спустился по широким ступеням в пещеру. В нос ударила страшная вонь. Но какая-то. совсем не легендарная. Будто бы вошел в боль­шой коровник. Глаза постепенно привыкли к полутьме. Какая там пещера! Помещение с каменными стенами, с окнами, забранными в решетки. А на стенах — ужасное: веночки с белыми вуалями. Известно — тех девушек, что стали жертвами. И несколько портретов висело здесь — красавицы грустно посматривали на Прантиша, будто молили: отомсти за нас, отважный рыцарь! Защити других невинных девиц от страшной смерти! Рука Прантиша изо всей силы сжала эфес лилейного меча.

Впереди ждали еще одни огромные двери с окошками, закрытыми иску­сно раскрашенными ставнями. Прантиш догадался, что именно через эти окошки и показывают за деньги чудище. А что оно там — точно! Студиозус слышал его дыхание, глухой рык, скрежет. Позорный пот волнения заливал глаза.

Но погибшие девушки!... А еще утереть нос избраннику Доминику.

И Прантиш рванул на себя тяжелые двери.

Да, он был там! Самый настоящий живой дракон. Свет скупо просе­ивался на него сквозь маленькие окна в потолке. Какой он был огромный! И какой-то. Будто покрытый плесенью. Блеклые глаза, как слепые, — где же в них огонь? Да из пасти тоже огня не видно. Зато пасть здоровенная! Половина Прантиша в нее точно поместилась бы. Голова дракона была одно­временно похожа и на змеиную, и на огромную лошадиную. А что наиболее странно — не виднелось крыльев! Возможно, они просто сложены, как у летучей мыши? Чешуи тоже, насколько Вырвич рассмотрел, не имелось — морщинистая блекло-коричневая кожа. Между огромных лап с грязными когтями величиной с арбуз лежали останки белой телушки.

Чудовище дышало, как испорченные меха. И вдруг взревело — но вблизи в этом реве слышалась не угроза, а скорее что-то жалобное.

Обманывает! Теперь следовало, наверное, вызвать дракона на дуэль. Ради будущих баллад. Но слова застревали, и вместо героической речи получилось нечто невразумительное и грубое, будто задиристые слова в драке бурсаков.

Вдруг чудище ударило лапой прямо перед Прантишем, когти отврати­тельно проскрежетали по камню.

Когда-то, во время учебы в иезуитском коллегиуме, Вырвич со своим другом, горбатым, но очень умным школяром по кличке Вороненок, рассуж­дали, как можно убить дракона. Ибо, естественно, Прантиш уже тогда меч­тал о подобном поединке, достойном рыцаря. Парни долго обсуждали, куда нужно нанести удар — драконову чешую не пробьешь, единственное — сразу попасть в глаз!