Потом я увидел летучий замок, похожий на многоконечную звезду, поскольку башни и башенки торчали по всем углам крепостной стены. Я продолжал говорить себе, что вижу просто облако, но видение нисколько не походило на облако, Бен. Замок в небе казался каменным. Я вскочил на ноги и побежал за ним, ожидая, что вот-вот ветер рассеет чудесным образом сгустившиеся облака, но ничего подобного так и не произошло.

Настала ночь. Теперь я не видел летучего замка и сознавал, что нахожусь очень далеко от нашей рыбачьей хижины. Скорым шагом я двинулся обратно через холмистое плоскогорье, но шел все вниз и вниз по склону, не имевшему конца. В темноте кто-то схватил меня за плечо, а когда я оттолкнул незримую руку, еще кто-то поймал меня за лодыжку. Потом я услышал голос: «Кто это пришел к нам в Эльфрис?» Я до сих пор живо помню это, а потом не помню ничего. Только голос и ощущение, что в меня со всех сторон вцепляются десятки рук.

Я очнулся в пещере у моря, где старая женщина с неимоверным количеством зубов сидела и пряла; немного овладев собой и нашарив свой посох, я спросил по возможности вежливым тоном:

– Не можете ли вы сказать мне, мадам, где я нахожусь и как отсюда добраться до Гриффинсфорда?

По непонятной причине я посчитал, что мы живем в Гриффинсфорде, Бен, и я до сих пор не помню названия нашего родного города. Возможно, он действительно называется Гриффинсфордом. Они у меня совсем смешались.

Старуха отрицательно потрясла головой.

– Вы знаете, как я попал сюда?

Она рассмеялась, и в смехе слышался шум ветра и моря; она являлась единым целым с солеными брызгами и пеной волн, разбивавшихся о скалы у пещеры. Разговаривая с ней, я разговаривал с морем. Так мне казалось. Звучит безумно, верно? Я слыл малость тронутым с самого своего рождения, а теперь стал нормальным и чувствовал себя замечательно. Ветер и волны сидели вместе со мной в этой пещере, прядя бесконечную нить, и природа теперь не казалась чем-то внешним и чуждым. Старуха воплощала собой почти всю природу, а я малую часть оной, и я уже очень давно покинул родные края. Позже Гарсег сказал, что меня исцелило море.

Я направился к выходу из пещеры и не останавливался, покуда вода не поднялась мне до пояса; но я видел лишь отвесные стены утесов, нависавших над пещерой, темно-синюю воду впереди, чаек и зубчатые черные скалы, похожие на драконьи зубы.

– Надо подождать отлива, – сказала старуха.

Я вернулся, насквозь промокший до подмышек.

– А отлив скоро начнется?

– Не очень.

Затем я просто сел, опершись на свой посох, и стал наблюдать за пляшущим веретеном, пытаясь понять, что за странные такие волокна старуха скручивает в нить и почему волокна издают такие звуки. Порой казалось, что в кудели на мгновение проступают лица, мелькают руки и ноги.

– Ты Эйбел Благородное Сердце.

Я удивился и назвал свое прежнее имя. Старуха впервые подняла глаза от веретена.

– Мое слово закон, непреложен он, – сказала она.

Я извинился.

– Без лишений нельзя никак, посему постановляю так: чем низменнее твоя возлюбленная, тем возвышеннее твоя любовь. – Старуха отвлекась от своего занятия и улыбнулась мне. Я понимал, что она улыбается доброжелательно, но ее зубы, на вид острые как бритвы, наводили ужас. – За дерзость, – сказала она, – приходится расплачиваться, а поскольку так оно обычно всегда и бывает, особого вреда не случится.

Так я получил новое имя.

Старуха вновь принялась прясть, но казалось, она читает по нити.

– Ты переживешь падение перед взлетом и взлет перед падением.

Испуганный этими словами, я попросил позволения задать вопрос.

– Раз уж ты задаешь вопрос, постарайся задать вопрос потолковее. Что ты хочешь знать, Эйбел Благородное Сердце?

В голове у меня теснилось столько вопросов, что я не смог выбрать ни одного дельного.

– Ты кто? – спросил я.

– Парка.

– Ты предсказательница?

Она снова улыбнулась.

– Некоторые так считают.

– Как я сюда попал?

Старуха указала веретеном с навитой на него пряжей в глубину пещеры, погруженную в густой мрак.

– Я не помню, чтобы я был там, – сказал я.

– Это воспоминание стерто из твоей памяти.

Я сразу же понял, что так оно и есть. Кое-что я помнил. Я помнил тебя, нашу лесную хижину и облака – но все это осталось в далеком прошлом, а с той поры произошло множество событий, которых я совершенно не помнил.

– Тебя привели ко мне эльфы.

– Кто такие эльфы? – Мне казалось, я должен знать.

– Разве ты не знаешь, Эйбел Благородное Сердце?

Затем она надолго погрузилась в молчание. Я сел и пристально уставился на нее, хотя время от времени оборачивался и бросал взгляд в глубину пещеры, откуда, по словам старухи, я пришел. Каждый раз, когда я отводил от нее глаза, она начинала увеличиваться в размерах, и я остро чувствовал близкое присутствие некоего огромного существа. Когда же я вновь переводил взгляд на нее, она неизменно оказывалась ниже меня ростом.

Это во-первых. Во-вторых, я помнил, что в детстве знал об эльфах все; и с этим воспоминанием было связано другое, о маленькой девочке, которая играла со мной… и там были огромные-преогромные деревья, папоротники гораздо выше нашего роста и прозрачные родники. И мох. Очень много мха. Зеленого мягкого мха, похожего на бархат.

– Они прислали тебя с рассказом о своих обидах, – сказала Парка, – и о своем поклонении.

– Поклонении? – Я не понял толком, что она имеет в виду.

– Поклонении вам.

Эти слова вызвали у меня другие воспоминания – не совсем воспоминания, а смутные чувства.

– Они мне не нравятся, – сказал я, и это было правдой.

– Посади одно семечко, – сказала старуха.

Я долго ждал, не скажет она еще чего; ждал, поскольку не хотел задавать вопросов. Но она молчала, и наконец я спросил:

– Вы не собираетесь рассказать мне обо всем? Об обидах и прочих делах?

– Нет.

Я облегченно вздохнул. Я боялся услышать что-нибудь ужасное.

– Ну и хорошо.

– Да. Без успехов нельзя никак, посему постановляю так: всякий раз, когда ты исполнишь желание сердца своего, сердце твое будет устремляться к еще высочайшей цели.

У меня возникло ощущение, что если я продолжу задавать вопросы, ответы на них мне не понравятся. Солнце протянуло свои руки в пещеру и благословило нас обоих – по крайней мере, мне так показалось; потом оно опустилось в море, и море попыталось последовать за ним. Вскоре перед пещерой, где я недавно стоял в воде по пояс, обнажился берег.

– Это и есть отлив? – спросил я.

– Подожди. – Старуха прекратила прясть, намотала на кисть руки кусок нити с деревянного веретена, перекусила ее и протянула мне. – Для твоего лука.

– У меня нет лука.

Она указала на мой посох, Бен, и я увидел, что он пытается превратиться в лук. Он чуть изогнулся посередине, в остальном оставаясь совершенно прямым, а поскольку толстый конец посоха я обстругал, на концах он теперь был тоньше, чем посередине.

Я поблагодарил Парку и выбежал из пещеры на каменистый берег под скалой. Когда я обернулся и помахал рукой на прощание, мне померещилось, будто пещера полна белых птиц, порхающих взад-вперед. Старуха помахала мне в ответ; теперь она казалась очень маленькой, словно огонек свечи.

К югу от пещеры я нашел тропинку, круто поднимавшуюся по склону скалы. Наверху я обнаружил развалины каменных стен и крепостной башни. К тому времени, когда я добрался туда, на небе уже высыпали звезды и стало холодно. Я поискал какое-нибудь защищенное от ветра убежище и вскоре нашел, а потом забрался на полуразрушенную башню.

Башня стояла на скалистом острове, соединенном с материком длинной каменистой отмелью, столь низкой, что она едва выступала из воды даже в пору полного отлива.

При свете звезд я напряженно вглядывался в перекатывающиеся через нее волны, наверное, минут пять, прежде чем окончательно удостоверился, что вижу именно отмель. Я понимал, что должен выбраться с острова, пока есть такая возможность, и найти ночлег на берегу.