Однако мне не терпелось переключить разговор на Тодера. Я прямо спросил, каким образом "король геральдической палаты" стала владелицей старого дома Тодера.

— Тодера? — Юма взглянул на меня. — Теперь он человек с происхождением! Я из любопытства работал над его генеалогическим деревом, и оно не показывает каких–либо наклонностей, в которых вы надеетесь его уличить…

Я мягко вернул его к своему вопросу.

— Потому что дом своевременно перешел в распоряжение колледжа. Тодеру была предложена работа в колледже "Серендипити".

— Что?

— О, вы думаете о том, что услышали от босса: будто он уединился. В буквальном смысле он профессор в отставке и занимается только чтением лекционного курса…

— В колледже "Серендипити?"

— Да, — Юма был озадачен моей реакцией. — Это учреждение расположено на поверхности, около пяти миль…

— Я знаю где, спасибо, — сказал я мрачно.

Я также знал, что это за учреждение.

Если на Марсе и было что–то, обращенное к медведианам, так это колледж "Серендипити", весьма причудливая организация. Подобно всем азартным игрокам, медведиане пытались выразить понятия счастье, удача в чем–то вещественном. Они были суеверны, носили амулеты, совершали многочисленные ритуальные акты. Более громким термином, символизирующим удачливость, было серендипити — способность угадывать фортуну. Колледж "Серендипити" заявлял, что может научить, как быть удачливым! Нет, Тодер не мог опуститься до такого уровня, я не хотел поверить в это!

13

Я хотел продолжить расспросы, но босс вызвала Юму к себе.

Я побродил какое–то время по кварталу в поисках кого–нибудь, кто бы знал Тодера и смог мне рассказать о его переезде. Но я встретил только несколько случайных знакомых, которые почти не знали учителя.

Наконец я упрекнул себя за бесполезную трату времени. Я откладывал встречу с Тодером, занимаясь расследованием его ближайшего прошлого.

Так же, как и вчера, я окликнул такси.

Проезжая мимо тех же самых мест и в той же самой последовательности, что и накануне, я испытывал мрачное тягостное чувство, будто был пойман в ловушку из временной петли или катился по следующему витку спирали вокруг одного и того же центра. Зато отчетливее вырисовывался мой путь: от Старого Храма к апартаментам Большого Канала, к геральдистам, к Тодеру…

Так же, как и вчера, день спустя, а дальше?

Чувство замкнутости временного кольца увеличивалось еще больше, когда я снова стоял лицом к лицу с Тодером. У него был точно такой же вид, что и у Лилит, когда я внезапно появился вместо ожидаемого в это время другого человека. И он был так же изумлен, как и она, узнав меня. Но он сохранил контроль над своими эмоциями.

Однако в отличие от Питера и Лилит, пытавшихся укрыться за пустой ложью, учитель вздохнул и смирился со случившимся. Он жестом пригласил меня войти. Я осторожно переступил порог, надеясь, что не окажусь в западне.

— Итак, это не сработало, — сказал старик, когда закрыл дверь.

— Нет, не сработало. Итак, я вернулся и снова нежеланный, как и вчера.

Мы вошли в комнату, где беседовали вчера. Он очень неуверенно начал:

— Да… Редко случалось, чтобы я поддавался панике, но и очень редко случалось, чтобы я вмешивался в события, способные повлиять на человеческую историю в масштабах Вселенной. Ты использовал учение? Я полагался на то, что ты рассказал мне вчера. — Он с осторожностью старого человека опустился в свое кресло. — Я не знаю, может, ты теперь злишься на меня… Или все–таки сумел правильно оценить ситуацию и понять мои мотивы?

Я ответил, взвешивая каждое слово:

— Если вы собирались заблокировать мою память надолго, то могли бы сделать это более квалифицированно и не оставлять мне мешанины образов, исчезнувшей при первом же толчке извне. Кроме того, такой поступок никак не согласуется с моими представлениями о вас. Наверное, это не очень убедительный аргумент, — я заколебался. — Хотя я и учился у вас тому, что должно было сделать меня думающим, но я решил, что у вас просто изменился характер.

— У меня? — он хихикнул. — Как это?

— Вы действительно читаете лекции в колледже "Серендипити?"

— Да, почему бы нет? Я профессор по общественному регулированию.

Тон ответа был весьма воинственным, однако я заметил тень сомнения, промелькнувшую на его лице, но это могло только показаться.

— Почему бы нет? — повторил я. — Ну… не обращайте внимания. Важнее то, что прошлой ночью вы вторглись в мою память, вычеркнув большую часть тридцатишестичасовых воспоминаний. Зачем, во имя Зодиака, вы сделали это?

— Мне казалось, что лучше тебе продолжать свою обычную жизнь путешественника, чем быть растертым, подобно зерну пшеницы, жерновами гигантских противостоящих сил.

— Может, вам следовало быть откровеннее со мной?

— Я думал над таким решением проблемы, — он не отвел глаз, — но Лугас был против. Он считал, что ты уж слишком вовремя оказался на Дарисе. Однако не это побудило меня вмешаться. Я не сумел ввести твое сознание даже в легкий транс, пока ты не проспал три или четыре часа. Ты был так обессилен поле пытки нейрохлыстом, как я не мог себе даже представить. К тому же, как ты сам заметил, цитируя меня, боль является стимулом. Ты достаточно страдал, чтобы отключить свой верхний уровень управления и настроить себя на генерирование мысли об отмщении.

— Вы гладко говорите, — сказал я. — Так это все сделано для моей же услады? И у меня не было права прийти назад, чтобы выразить свое недовольство, так, что ли? — я наклонился вперед. — Почему вы не говорите правды? Ведь вы боитесь моего вмешательства в это большое и запутанное дело!

Он ответил не сразу. Сначала поднялся с кресла, подошел к окну и посмотрел в сторону пешеходного туннеля, затем повернулся и направил на меня свой пристальный взгляд, который я встретил твердо.

— Хорошо, — сказал учитель. — Ты не считался моим уж очень преуспевающим воспитанником и был долгое время весьма глуп, но факт, что ты пришел сюда вот в таком состоянии поговорить со мной, а не обвинять меня в подлости и предательстве, показывает сносную степень твоей разумности. Ведь мы оба нуждаемся в каждой унции помощи, которую можем оказать друг другу… — Он пригладил свои седые волосы тонкими искривленными пальцами. — Что ты еще узнал об этом деле, что не отступил до сих пор?

— Чертовски мало. Что–то о последнем путешествии "Хипподамии" узнали центавриане. Факт, что Лугас является землянином, выдающим себя за центаврианина, связан с этим обстоятельством, но не объяснен. "Хипподамией" заинтересовались и земляне, и медведиане, и марсиане, в вашем лице. Вероятно, вершится дело огромной важности. Вы сказали, что оно может повлиять на всю историю. Каким образом?

Он снова сел, кивнул головой:

— Так много стало ясно! Я старею, Рэй, мне трудно определить, с чего начать.

— Начать лучше всего с начала.

— Этот путь может занять недели… Рэй, как чувствует себя молодой марсианин в эти дни?

— Довольно угнетенным, — ответил я и привел причины: хозяйственная запущенность, пренебрежение к нашей нации, второсортность всего, что я видел вокруг себя, отсутствие былого национального марсианского единства.

— Существует гораздо большее, чем ты смог увидеть. Ты очень замкнут и совсем запутался, — Тодер откинулся назад и сложил кончики пальцев вместе; эту позу я хорошо запомнил, он всегда принимал ее, когда пускался в свои поучения. — Но если я покажу тебе это большее и расскажу, что оно влечет за собой, мы будем иметь очень сложную картину. Назови мне наиболее важное научное открытие прошедшего столетия.

Я в нерешительности молчал, и он опередил мой ответ:

— Извини. Я все еще не могу избавиться от профессиональной привычки заставлять других людей думать, чтобы сказанное ясно уложилось в их умах. Я избавлю тебя от забот. Не было никаких важных научных открытий с начала двадцать второго столетия, когда изготовление приводов для межзвездных кораблей поставили на поток и превратили авантюрные межзвездные путешествия в рутинное дело.