Эти слова выедаются где-то на подкорке, слишком отчетливо забиваясь в ушах, но Хенвон не собирается подчиняться, пока не слышит добивающее продолжение следом:

— Или лишишься своих.

Че открывает глаза только после того, как слышит хруст собственных шейных позвонков, когда Хену наотмашь бьет его по лицу, не дожидаясь повиновения. Открывает и не может больше отвернуться.

Хенвон видит себя во взгляде Сона, словно в зеркало заглядывает. Поверхность мутная и затертая, но даже она не скрадывает острое и режущее по живому отражение, — Хосок его не простит. Не прикоснется к нему больше, потому что такие, как он, никому не нужны. Сломанные и использованные. Грязные, перемазанные вязкой чужой спермой, перебитые и выкинутые.

Хенвону мерзко от себя самого, блевать тянет от каждого болезненного стона, а цепью, которой он пытался задушить Хену, хочется удавить уже не его, а себя. Отвращение стирает кожу по миллиметру, разъедает разрядами тока по двести двадцать до самых костей, и все, что остается от Хенвона, это кусками разодранное мясо и кровоточащие раны. Лучше обойти, чтобы не вляпаться.

Хену растягивает губы в довольном оскале, не в силах сдержать удовлетворения, когда рассматривает красные полосы на щеке Че, мокрую от крови половину лица и исказившиеся, рябью пошедшие, черты, когда он двигает бедрами. Хенвон дрожит под ним, часто-часто моргает, будто бы видит то, что перед ним на самом деле, а не то, что ему хотелось бы видеть.

А ещё Сон хочет его слышать. Он перехватывает ноги Че под коленями, разводит еще шире и толкается так глубоко, как может. Член проходит трудно, с натягом раздвигает сжимающиеся стенки, и Хену даже чувствует горячую влагу, стоит двинуться назад-вперед. Но Хенвон не кричит даже тогда, заталкивает голос обратно в глубину сходящихся огнем внутренностей и всхлипывает почти беззвучно.

— Ты все равно сдашься, — Сон наклоняется и шепчет в самое ухо, Хенвон рвано выдыхает, но увернуться не может; Хену по одному опускает холодные пальцы на шею и в один момент сдавливает их так, что Че начинает задыхаться.

Сон с особой «лаской» тянет из него протяжные хрипы-выдохи на самой грани, — надави, и хрустнет, переломится, дышать перестанет,когда начинает двигаться размашисто, грубо, без остановки.

Это сливается в сплошную засвеченную пленку: кадры-кадры-кадры, они пролетают обугленные и осыпающиеся по краям, сменяются со скоростью звука, не позволяя себя рассмотреть. Все, что Хенвон замечает, так это искры перед раскрытыми глазами, которые еще немного, и обрушат растрескавшийся серый потолок прямо на него. Он его не видит: Хену просовывает руку под затылок, хватается за волосы и фиксирует так, чтобы только глаза в глаза, но Че мечтает, чтобы тот и вправду рухнул. Похоронил их живьем прямо здесь и сейчас. Терпеть это становится невыносимо.

Перед глазами все расплывается, Хенвон задерживает последние оставшиеся крупицы кислорода, цепляясь за падающее в бездну раздробленными ошметками сознание, и не выдерживает, кричит, когда Хену разжимает пальцы на шее, резко насаживает за бедра на себя и впивается губами в пульсирующий висок. Присасывается, задевая зубами, и проводит с нажимом языком. Всё это оказывается неожиданно больно, кажется, даже в разы больнее того, что было «до». Внутри все саднит, каждый орган распадается на куски на вывернутый узлами позвоночник, а из головы вместе с кровью Сон как будто высасывает всё, за что еще Хенвон был в состоянии держаться.

Сладкие звуки этого крика набатом растекаются по всему телу Сон Хену. Он вздрагивает, блаженно прикрывая глаза, и сплевывает большую половину соленой жидкости. Стирает бегущие по подбородку капельки рукой, втягивает губу и проводит по ней языком. Хену готов кончить лишь от этого вкуса, но что-то в нем горчит, въедается в мозг и разве что не выжигает на сетчатке свои отметины: эта жизнь, что в нем таится, ему не принадлежит, за эту игрушку уже выставлена своя цена.

Только Сон тоже не боится, ведь Хосок лишь зверь с ошейником, который теперь сидит на поводке и платит за то, что посмел когда-то эту игрушку отобрать.

Хену поднимает голову Хенвона, так и не выпустив из захвата его затылок, и целует в приоткрытые в судорожных вдохах губы. Выпускает остатки крови, ощущая, как они стекают по языку в чужой рот, и заставляет Че захлебнуться, но сглотнуть. Отстраняется.

Хенвон морщится и давится, кашляет и закрывает глаза, мечтая никогда больше не просыпаться. Сдохнуть и пропасть навечно. Он не осознает себя на сколько-нибудь целым, способным поднять раскиданные осколки себя и собрать из них что-то такое, что могло бы хоть издали сойти за него.

Это больно.

И то, что Хену не останавливается, продолжает что-то говорить и переворачивает его на живот — ничего больше не значит. Даже тогда, когда он по новой бьет его, да так, чтобы побольнее, но не дает потерять сознание, входит в него снова и трахает, бесконечно трахает, пока, наигравшись, не кончит парочку раз в него и на него, — даже тогда это больше ничего не значит. Потому что Хенвон тонет в луже собственной крови, опускаясь пониже дна без права на спасение. Потому что теперь он — кусок мерзкой подгнивающей грязи. И спасать его некому.

Это агония. И все, о чем Хенвон думает, когда сгорающим сознанием улавливает звук закрывающейся за Соном двери, что стоит разжать руки и отпустить Хосока от себя, перестать держаться, чтобы хотя бы в собственной смерти ему дали выбор.

SHTower. Кабинет Шин Хосока.

Элисон срочно вызвала Кихена в офис, так и не дав ему закончить начатое. Ю долго злится, что пришлось полтора часа проехать попусту и сразу возвращаться обратно. Как только он поднимается на 35-й этаж, Элисон объявляет, что босс ждет его в кабинете.

— Вы хотели меня видеть? — спрашивает Ю, войдя в кабинет и застыв на пороге.

— Да. Проходи, садись, — Шин указывает взглядом на кресло перед своим столом.

Кихен молча проходит к столу и садится. Хосок обходит стол и, подойдя сзади к сидящему в кресле Ю, кладет руки ему на плечи и легонько сжимает. Кихен от действий своего босса теряется и не может определить для себя необычное поведение Шина.

— Ничего не хочешь мне рассказать? — Хосок нагибается и шепчет вопрос прямо в ухо Кихену.

— Я не понимаю… Что бы Вы хотели знать? — дрожащим голосом спрашивает Ю, не смея повернуть голову к Шину.

— Уверен? — Хосок сильнее сдавливает пальцами плечи Кихена.

— Босс, я честно не понимаю, — Ю не удается унять дрожь в голосе. Шин отпускает парня и идет к столу за сигаретой.

— Скажи мне, что отличает тебя от Им Чангюна? — Хосок прикуривает и пристально смотрит в глаза Кихену.

Ю все понял. Он понял, что Шин знает. Понял, что все закончилось так и не успев начаться. Кихен чувствует, что глубоко внутри начинается истерика, и что вот-вот, и она уже начнет подступать к горлу.

— Я… Я не понимаю, о чем Вы, — заплетающимся языком произносит парень и, встав с кресла, пятится к двери.

Хосок не двигается, так же пристально прожигая Кихена взглядом.

— Ты пошел на сговор с Хену и помог ему похитить Че Хенвона. Это тот минимум, который я знаю. Что ты еще сделал? Как еще ты предал мое доверие и мой клан? Расскажи мне, — стальным голосом требует Шин.

— Я не предавал тебя, — Ю сам не заметил как перешел на «ты» с Хосоком, — Я бы никогда не предал. Я умру за тебя, ты же знаешь это! Я бы не простил себя, если бы с тобой что-то случилось! Я люблю тебя столько лет, а ты… Ты зациклился на этом уроде и никого кроме него не видишь! Что я должен был чувствовать, что я должен был делать?! — голос парня срывается на визг.

Хосок обходит стол и начинает медленно подходить к пятящемуся к стене Кихену.

— Ты болен, парень. Настолько сильно, что мне тебя, наверное, должно было бы быть жаль. У тебя было все, о чем другим только мечтать. Ты вбил себе в голову какую-то хуйню, на которую я, честно, закрывал глаза и ждал, когда ты наконец придешь в себя. Но видно, что твой случай совсем запущенный. Ты предал меня, и ты знаешь, что я делаю с предателями. — Шин резко толкает Кихена к стене, — Ты умрешь так же, как и любая другая крыса. Умрешь там же, где сам казнил других. Но не сейчас, сейчас ты легкой смерти еще не заслужил. Сперва я вытащу Хенвона, потому что, клянусь тебе, если мне это сделать не удастся и он погибнет, я буду убивать тебя долго и мучительно, — шипит Хосок парню в лицо, — Так что моли Бога, чтобы я вытащил того, кто сейчас в плену по твоей вине, тварь! — Шин тушит сигарету о ключицу Ю и, выбросив окурок на пол, идет к своем столу, где просит Элисон пустить Джухона.