— Но тебе не позволят, — еле шевелит губами Мин, пока альфа, обхватив ладонями его лицо, поглаживает пальцами. — И наследника у тебя не будет, — совсем тихо добавляет омега.
— Я знаю. Я всё это знаю, поэтому мы сделаем по-другому, — Чонгук отпускает лицо парня и внимательно смотрит на него. — Ты говорил, что любишь меня, я уверен, что любишь даже сейчас. Потому что я это чувствую.
Юнги на это не отвечает, альфу не перебивает, продолжает внимательно слушать.
— И я тебя люблю, и мы с тобой можем быть счастливы, чем мучить друг друга, как мы делаем это сейчас.
— Но как? — искренне пытается понять Мин. — Как ты один пойдёшь против всех? Рискнёшь всем, что у тебя есть?
— Поэтапно, — говорит Чон. — В первую очередь, я не дам тебе вернуться к Робу и на ту работу. Я сниму тебе квартиру сам, и ты съедешь туда, окончательно порвёшь со своим прошлым. Малыш, — Чонгук притягивает парня к себе и, несмотря на курящих у входа в ресторан знакомых, обнимает. — Тебе не надо так сильно переживать, мы всё уладим, просто будь со мной, доверься мне и не бойся.
— Но, Чонгук, твой отец ненавидит меня, все оборотни Сохо пойдут против! — восклицает омега и отталкивается назад.
— Моему отцу нужен мой брак с оборотнем и внук. А с кем я буду жить, и кого я люблю, не его дело, — спокойно говорит альфа.
— Не понял, — Юнги отшатывается назад и всматривается в чернильную радужку в глазах напротив.
— Брак — это фикция. Он не имеет для меня никакого значения, и тот омега, который будет носить мою фамилию, тоже. Прошу, смотри на это по-взрослому. Главное, что люблю я тебя и только тебя. Всё остальное не имеет значения.
У Юнги перед глазами тени сгущаются, все огни и всё освещение разом меркнет, оставляет омегу в темноте. Она накрывает Мина с головой, засасывает в самую глубину, чёрной жижей в легкие забивается, и Юнги в ней тонет. Всплывает из этого мрака только Шуга.
— Серьёзно? — надломлено смеётся омега. Этот смех Чонгуку в кожу осколками впивается — есть в нём что-то отчаянное, что-то болючее настолько, что Юнги даже ударить хочется, лишь бы прекратил.
— Что смешного? — не выдерживает Чон.
— Ты мне Малона заменить хочешь? — Шуга становится ближе, сканирует взглядом лицо, ладони в кулаки сжимает. Чонгуку бы кожу живьём за такое содрать. За такую искусную пытку, за потрясающее умение раз за разом Юнги убивать — так медленно, изощрённо и по-особому это делать, втаптывать в грязь его надежды, мечты, протягивать руку и сразу отбирать, за умение в самую душу плюнуть, за все эти страдания, которое изодранное сердце всё равно выносит, будто всё ждёт, когда уже предела достигнет.
— Я сказал, что люблю тебя.
— Так вот подавись своей любовью, — шипит Шуга и отталкивает Чона.
— Юнги, ты же не ребёнок, — Чонгук старается говорить мягко, понимает, что омеге тяжело. — По-другому я не могу, и потом, ты переспал с половиной Сохо за деньги, за более худшие условия! А я люблю тебя, и ты… — Чонгук договорить не успевает, Шуга бьёт его кулаком в челюсть, потом подносит руку к груди и скулит от боли.
— Я не любил половину Сохо! — превозмогая боль, кричит омега и, оставив машину, идёт в сторону дороги.
Хоть куда, лишь бы убежать от Чонгука, отойти подальше — не видеть, не чувствовать, не слышать. Омега бежит без остановки, за ним нет погони, он останавливается только на детской площадке, падает коленями на сырую землю и пытается отдышаться. Чонгук Юнги через всё Сохо привязанным к своем панамере будто протащил, его изодранное в клочья тело волочил, обо все камни и кочки, везде по куску его плоти, по капле его крови оставил. Надо бы поплакать, надо бы обиду и боль наружу выпустить, надо освободиться, но Шуга не плачет, и слезинки выдавить из себя не может. Куда ни повернись — тупик. Кому руку ни протяни — тебе в ладонь гранату без чеки кладут. Шуга устал. У него есть всё и нет ничего. Ни деньги, ни чужая любовь, ни слава, пусть, и в сомнительном бизнесе, ни доли успокоения или удовлетворения не приносят. Шуга зубами все эти месяцы за жизнь цеплялся, всё пытался доказать себе, что может без него, что может и один на ноги встать, и встал. Оказалось, это иллюзия, самообман. Чонгук говорит «люблю тебя» — Юнги оживает, вспархивает и до самых небес взлетает. Чонгук говорит «ты меня делить будешь» — Юнги обжигает крылья и подбитый к земле обратно летит, лицом вниз на асфальт падает, оставляет на нём кровавое месиво.
Юнги так и сидит прибитый к холодной земле, в чёрное небо всматривается, но там одна пустота, бездонное полотно, в которое не нырнуть больше, не окунуться, потому что Юнги дано только проёбываться раз за разом и на грабли «доверие» наступать. Чонгук ему лгал, на границу вышвырнул, он из него все жизненные силы высосал, собственноручно все органы повыдёргивал, пустой оболочкой в Show Boys вышвырнул, а этот дурак вновь поверил, руки протянул, шаг сделал. Обрадовался, как ребенок, надежду в себе поселил, позволил себя обмануть. Позволил над своими чувствами поиздеваться в сто-пятисотый раз. Юнги без Чонгука умрёт — согнётся у себя или в роскошном пентхаусе, или в канаве где-то — всё одно и тоже, но Юнги с Чонгуком, женатым на другом, умрёт раньше. Мин этого не вынесет, ему легче самому своё сердце вынуть и сжечь, а пепел развеять. Чонгук никогда Юнги полностью принадлежать не будет, а омега с чужого стола есть не станет, сам себе по сантиметру плоть отрубать будет с каждым запахом на альфе пойманным, с каждым следом, с их общим ребёнком. Это всё слишком, лучше прямо сейчас под колёса и мозги по асфальту.
Юнги от мыслей отрывает звонок от Роба, который спрашивает, как прошёл приём, омега обещает ему перезвонить и соскребает себя с асфальта. Надо поехать к Малону и изображать полный порядок, будто это не у Юнги сейчас внутри последствия применения химического оружия. Чонгук зарядил по нему самым сильным, уже протестированным концентратом. Только расплывающиеся на коже нарывы никто не увидит, у Чонгука боль для Мина особенная — она только для Юнги, специально подобрана.
Юнги, опустив плечи, тяжёлыми шагами подходит к мерседесу, игнорируя так и стоящего рядом с ним альфу. Чонгук молчит и смотрит. Продолжает выжигать в омеге дыры, но шагу к нему не делает. Шуга протягивает руку к дверце и замечает Тэхёна, который открывает двери своего порше для какого-то омеги, но не Чимина. Шуга захлопывает дверцу и быстро идёт к альфе. Чонгук по виду и настрою омеги понимает, что Рену возможно сегодня даже повезло, Мино бы заблокироваться в автомобиле и не вылезать.
— Где Чимин? — первое, что спрашивает подлетевший к Тэхёну Шуга.
— И тебе привет, — альфа закрывает за Мино дверцу и уводит Мина в сторону.
— Где мой друг? — цедит сквозь зубы Мин. — Какого хуя ты на приёме с каким-то омегой?!
— Он дома, — спокойно говорит альфа. — У него всё хорошо, можешь о нас не беспокоиться.
— А это тогда кто? А? — Шуга не понимающе смотрит на него, а потом на остановившегося невдалеке Чонгука. Последний сразу уводит взгляд. — Так это… — осекается Мин. — Это твой официальный омега… Вот значит, как вы живёте, вот он ваш предел, да? Так вы, значит, любите? — Шуга с Тэхёном разговаривает, но смотрит на Чонгука. — Ты это мне предлагал ведь? Настолько ты меня не уважаешь? — шипит омега. — Это не я шлюха, это вы проститутки, только вы продаёте кое-что намного важнее, чем тело! — Шуга отворачивается и идёт к мерседесу.
— Не перегибай палку, — слышит уже в спину омега голос Чонгука и вновь оборачивается к альфам.
— А то что? Что ты можешь мне сделать? Что будет хуже всего того, что ты уже натворил? — Чонгук не отвечает, но взгляда не уводит. — А Чимин, — смотрит омега на Тэхёна. — Чимин не мог согласится на такое! Нет! — Шуга идёт к своей машине и сразу садится за руль.
Тэхён просит Мино пересесть в машину их шофёра, а сам выезжает за Юнги. Третьей с парковки вылетает панамера.
Юнги в тэхёновском лифте еле свои эмоции под контроль берёт — с одной стороны он увидит своего любимого и родного человека, с другой стороны, Мин решает прописать Чимину сразу же со входа, потому что Чимин достоин лучшего, а не быть любовником, пусть, и любимого человека. Юнги гипнотизирует меняющиеся на табло цифры, боится, что бешено бьющееся сердце лопнет в предвкушении, и вылетает из лифта сразу же, стоит ему остановиться.
