— Два грамма. Три девятки после запятой.

— Суперочистка, — задумался доктор медицины. — И такое количество… А не кажется ли вам, коллега, что с этим протеином не все гладко? Огромная партия за раз, высочайшая чистота, непонятный отправитель, способ транспортировки… И давно вы получаете протеин из-за границы?

— Чуть меньше года.

— Ага! Значит, производство открылось тогда же. — Фишборп включил свой мини компьютер и пощелкал клавишами. — Так… на международном рынке цена осталась без изменений… Сколько вы получили в общей сложности?

— Около десяти с половиной граммов, — азарт приятеля охватил и Брукхеймера. — Проверьте-ка лоты в Лондоне.

— А я что делаю, по-вашему? Угу… за прошлый год продано семнадцать партий, на этот заявлено столько же. А ведь так не бывает, коллега! Если появляется источник сырья, подобный вашему, цена должна упасть процентов на тридцать. Однако на деле — полная стабильность рынка.

— Получается…

— Ничего не получается, — Лоуренс положил ладонь на руку профессору. — Мы ни о чем не знаем и ни о чем не думаем. Это уже политика. Протеин идет к нам напрямую, минуя рынок. Через дипкорпус. Вы и дня не проживете, если будете задавать вопросы. — Фишборн стал очень серьезен. — Рекомендую работать, как обычно… Вы можете выделить мне материал для исследования?

— Очень немного. Около двух миллиграммов.

— Достаточно. Попробую найти некоторые ответы. По меньшей мере, выяснить способ получения. Тогда мы решим, недоразумение ли все это, или надо идти в ФБР. Может, протеин на самом деле из Китая, а столь странный способ доставки объясняется нежеланием раскачивать рынок. Китайцы на финальном этапе прогоняют смесь через фильтры, стабилизированные гадолинием, так что место производства определяется со стопроцентной точностью.

— А если протеин все-таки не из Китая?

— Бывших центров переработки немного. Выяснить, где производство возобновлено, достаточно просто… Я позвоню кое-кому и провентилирую этот вопрос. — Фишборн славился своими знакомствами в самых разнообразных слоях общества. — Кстати, обертку от бандероли я вам рекомендую сохранить.

— Обязательно, — пообещал Брукхеймер. — Сегодня же заберу домой.

Влад потратил два часа на подготовку своего отхода из Ады.

Для начала он надежно связал спящих албанцев отыскавшейся тут же веревкой, потом отправился за остальными. С караульными проблем не возникло — они мирно посапывали на постах. Рокотов на собственных плечах перетащил бесчувственные тела в здание штаба и принайтовал к уже связанным. Узлы он вязал хорошо, так что шансов освободиться самостоятельно у косоваров не было. Затыкать им рты кляпами биолог посчитал лишним. Во-первых, кричи не кричи, вокруг все равно никого нет, во-вторых, Владиславу не хотелось, чтобы кто нибудь из пленников задохнулся.

С вражеским вооружением биолог поступил радикально. Прихватил несколько рожков с патронами и пяток гранат, а все остальное, включая ножи, побросал далеко в реку. Дно у Ситницы илистое, глубина приличная, так что без акваланга искать затворы, стволы и запалы было делом дохлым. Да и сообщать албанцам координаты братской могилы их арсенала Рокотов не собирался.

Зенитную установку на треноге под навесом, обращенную в сторону реки, биолог раскурочил ломом: вгонял металлический прут в стволы, налегал и сгибал почти под прямым углом. Оружейное железо достаточно мягкое, не расчитанное конструкторами и изготовителями на придурка, который будет загонять в дуло посторонние предметы.

Затвор и боеприпасы полетели в воду.

В сарае неподалеку Влад обнаружил и транспорт бойцов УЧК — два стареньких вездехода «лэндровер дефендер 130»[28] с правосторонним управленцем. Краска на них почти облезла, обнажив помятые алюминиевые панели, боковые стекла были выбиты, на одной машине треснуло лобовое. «Лэндровер» наглядно свидетельствовали об уровне обеспечения рядовых Освободительной Армии. Этими поставками западные союзникам избавлялись от собственного хлама.

Честно говоря, по машинам давно плакала свалка. Но на техническую исправность Рокотову было, в общем-то, наплевать. Проехать бы километров сто — и хорошо. Именно это расстояние отделяло его от пункта назначения.

Он проверил зажигание у джипа, выглядевшего чуть более пристойно, и остался доволен: мотор заработал уверенно. Влад прыгнул за руль и отвел вездеход за километр от городка, на ходу приноравливаясь к расположенному слева рычагу коробки передач. Машинка тянула нормально.

Рокотов оставил «лэндровер» за песчаным холмом и пешком вернулся назад.

Теперь нужно было что то решать с албанцами. Последние два часа биолог обдумывал этот вопрос. Убивать он не хотел, несмотря на то что они однозначно принадлежали к числу его злейших врагов. Но одно дело — уничтожать неприятеля в бою или нападать из засады, и совсем другое — стрелять в беспомощных, связанных людей.

Владислав не был палачом.

Да, он трезво отдавал себе отчет, что если б сам попал в их руки, то его могли и повесить, и утопить, и сжечь заживо, и замучить до смерти.

Да, эти пацаны готовы были стрелять в его друзей сербов и сжигать мирные деревни.

Да, косовары не щадили пленных.

И еще сотни «да»…

Но!

Повторять действия албанских террористов означало встать вровень с ними и с их соратниками из НАТО. Тогда Рокотов уже не отличался бы и от майора, отдавшего приказ уничтожить Ибарицу, и от неизвестного летчика, направившего ракету на психиатрическую клинику, и от «стратегов», спланировавших удар химическим оружием по беззащитному селу. Убивать безоружных и поверженных врагов — значит признать свое поражение и правоту политиков, развязавших балканскую войну.

Сидящие рядком на диванах албанские мальчишки являлись такими же жертвами заговора, основной целью которого было не освобождение одного народа от гнета другого, а примитивная нажива и удовлетворение нездоровых амбиций зарвавшегося «мирового полицейского». Не более того. Никакой справедливостью или борьбой за права человека в этой войне не пахло.

Владислав перекинул конец длинной веревки через боковую балку стены и закрепил ее узлом. Потом прошел вдоль сидящих косоваров и каждому сильно врезал по щекам. Албанцы зашевелились, разлепили глаза и уставились на стоящего перед ними «Коннора»

Беджет первым осознал свое унизительное положение и что-то гневно крикнул в лицо Рокотову.

— Будь любезен говорить на понятном мне языке, — спокойно ответил «американец». — Албанский я, к сожалению, знаю неважно.

— Сербская сволочь! — зарычал косовар. — Давай стреляй!

— Ну, к сербам я не имею никакого отношения. Это для начала. И насчет сволочи ты не совсем прав…

— Чего ты ждешь! — снова заорал Беджет, пытаясь криком заглушить в себе волну холодного ужаса. — Решил убить, так не тяни!

— Браво! Слова не мальчика, но мужа, — хмыкнул Владислав. — А ты, случаем, не забыл поинтересоваться у своих товарищей, разделяют ли они твое стремление к смерти? Молчишь… Ну-ну. Что то по их лицам не скажешь, будто они готовы к немедленной встрече с Всевышним. Да и убивать я вас не стану…

— Обещаете? — тихо всхлипнул самый молоденький албанец.

— Обещаю, — твердо заявил биолог. — Я с детьми не воюю.

Беджет разразился длинной тирадой по-албански. По тому, как остальные втянули головы в плечи, стало ясно, что старший призывает их не сгибаться перед лицом неминуемой гибели и плюнуть в глаза предателю «американцу».

— Ты закончил? — вежливо осведомился Рокотов, когда Беджет выдохся. — Тогда продолжу я. Все, что вам наговорил ваш командир, не имеет к нынешней ситуации никакого отношения. Я не буду ни стрелять, ни резать вас, ни обливать соляркой и поджигать. Я просто поговорю с вами и уйду. Веревка связывает двоих из вас с правого края. Перед уходом я зажгу возле нее вот эту свечу. Ей гореть около трех часов, за это время я уже доберусь до Грачаницы. — Влад специально назвал город, расположенный в противоположной стороне от его маршрута. — Свеча пережжет веревку, и освободившиеся развяжут остальных. Преследовать меня не советую. Оружия у вас нет, лодки я расстреляю, автомобили взорву. Так что гнаться за мной вам не на чем. Я ясно выражаюсь?