Литмир - Электронная Библиотека

Пролог

Под крутым обрывом на пересохшей речной отмели лежали бесчувственные тела вендских дружинников. Посиневшие руки сжимали рукояти мечей, которые воины так и не успели выхватить…

Ничто не предвещало беды. Тихий безоблачный вечер незаметно перешел в ночь. Потрескивали дрова в небольшом костре, над ним в закопченном котле варилась уха. Люди отдыхали. Кто-то водил камешком по лезвию меча, ведя неспешный разговор, или просто лежал, глядя в небо. И вот…

Протяжный тоскливый вой несся над ночною рекой. Гулкое его эхо, отражаясь от холодных волн, уносилось вдаль, стихало. И вслед, на противоположном пологом берегу появилось нечто. В скупом свете луны трудно понять – что именно. Долетал треск ломающихся ветвей, тонких стволов. Нечто ширилось, подминало чахлый осинник. Издавая глухие клокочущие звуки, неспешно ползло к береговой кромке.

Казалось, там растекается вскипевшая смола – так же вязко и неторопливо. Но только уж слишком много ее набралось – этой смолы. В какой-то миг нечто замерло – будто вслушиваясь, вглядываясь в ночь. Тишина длилась недолго. Снова заломило уши. Теперь уже не вой – а невыносимый рев. Нечто опять ожило, заколыхалось и двинулось к берегу. Затрещали деревья.

– Это леший кричит, дядька?! – вжавшись в камни шептал мальчишка лет двенадцати. Он обращался к седому старику, сидевшему рядом. Мальчишка испытывал невыразимый, ни с чем несравнимый ужас.

Такой трепет вспыхивает в предсмертный миг у загнанного животного. Клыки врага смыкаются на шее, прокусывают дрожащую жилу – вспарывая ее. Затем – сначала теплым ручейком, потом кипящим потоком хлещет кровь, – по капле унося жизнь… И нет уже сил – ни вырываться, ни защищаться. Остается только замереть – дожидаясь избавительницы-смерти.

Впрочем, крови не было. Не было и клыков на шее. И, несмотря на запредельный страх, мальчишка храбрился изо всех сил. Ему казалось недостойным, что кто-нибудь из дружинников заметит, как он напуган. Воины сидят рядом. Полтора десятка… Все храбрые люди. Лучшие из лучших… Дружинники не должны видеть, как ему плохо. Однако храбрился мальчишка напрасно.

– Леший? – ослабевшим голосом шептал он. А потом мальчугану стало совсем худо. Лицо застыло. Стало синюшным – как у утопленника. Дрожащая рука сжалась на рукояти меча с такой силой, что казалось – из-под ногтей брызнет кровь.

Но воины не видели. Весь этот морок начался так неожиданно! Так внезапно! Никто не успел понять, что случилось. Тем более нет времени что-либо предпринять! Да и кто знает – куда отходить? Как защищаться? Где укрыться? Сначала в вышине что-то прошелестело, уносясь на полуночь. Быстро – быстрее сокола. Затем… Затем мертвящая тишина. Лес замер как перед грозой. Только глухо, как отпущенная тетива, гудел ветер в вершинах сосен. А вслед…

Звуковой удар, прилетевший с дальнего берега, обладал такой силой, был настолько могуч, что всех находившихся на отмели вогнал в ошеломление. Будто кузнечным молотом по головам прошелся! Камни под ногами показались бы мягкой травкой в сравнении с мощью этого звука!

Визг тысяч нетопырей и грозовые раскаты; грохот океанского шторма и завывание нечисти у кромки мира; все неведомое и жуткое – то, чему нет названия, – все смешалось в ужасающе-сильном, громовом и мертвящем таране. А потом пронесся вынимающий душу вой.

Два дружинника, собравшиеся ополоснуть руки, сейчас валялись в беспамятстве. Тяжелый, как гранитный валун, звук отбросил их от воды на добрый десяток саженей. У одного дружинника из-под головы сочилась кровь, рядом лежал товарищ с неестественно вывернутыми ногами. На долгие недели дружинник останется недвижим. И затем – на то время, что отмерят для жизни милосердные боги – останется колченогим калекой.

Дружинники сидевшие поодаль, у костра, чувствовали себя немногим лучше. Они не стояли рядом с рекой. Удар прошел выше голов. Никому всерьез вроде бы не перепало. Но… Кто-то схватился за шею – пронзенный удушьем. Кого-то скрючило в три погибели страшнейшим ударом подвздох – и сейчас мучительно выворачивало наизнанку. Причем выворачивало так, что казалось: вся утроба – все нутро! – бесконечно и мучительно лезут горлом.

Иным чудилось, будто их охватило огромными невидимыми жерновами. И сейчас эти жернова неторопливо выдавливают плоть и кровь. Выдавливают через поры кожи. Изнутри.

Словом, каждого терзало свое – самое мерзкое и тяжелое ощущение. И не передать его никакими словами – нет таких слов. И не описать! Никто из дружинников ничего подобного никогда не испытывал. А ведь эти люди пережили немало. Все они закалены жизнью, все суровые воины и охотники. Каждый видел столько невзгод, что иному хватило бы и на десяток жизней.

Хотя было в этом тяжком мороке и общее – то, что ощутили все. Сильным, здоровым мужчинам казалось, что их – как маленьких детей – помимо желания усадили на огромные уходящие к звездам качели. И сейчас их до рвоты раскачивают. Перед помутившимся взором прыгает небо; сквозь обрывки косматых туч несется полная, невозмутимая луна; мелькают черные воды реки и каменистая земля. Кажется, вот-вот соскользнешь и превратишься в большое мокрое пятно.

Все наважденье прекратилось в один миг. Морок исчез. Только тяжелый медный котел, в котором булькала готовая уха, странным образом не был сшиблен звуковым ударом. Он все так же висел на распорках, крепко вбитых в каменистую отмель. Но повел он себя самым странным образом: его край медленно клонился все ниже и ниже. И вот, через закопченный обод в зашипевший костер ударила тугая струя дымящийся жидкости. Казалось, чья-то невидимая рука медленно опорожняет котел. Костер зачадил и угас.

Раздался неожиданно глумливый взвизг и скрежет невидимых когтей, оставивших глубокие борозды на выпуклом краю. Вслед – хлопанье призрачных крыльев и тихое хихиканье. То ли женщины, то ли ребенка. Опустевший котел закачался, затих. Наступила звенящая тишина, а вслед – бездумье… Обессиленные и прибитые люди смотрели в никуда застывшими глазами. Дружинники ничего не видели, не чувствовали. Мысли исчезли.

Первым опомнился старик. Хотя, какой там старик! Лет шестьдесят, не больше. Просто волосы не ко времени поседели – от невзгод. Старый дружинник, которого звали Любомысл, мотнул кудлатой головой и согнал тошнотворную одурь. Ему не впервой: бывалый мореход, искушенный боец – умело отражавший натиск врага на скользкой палубе; путник – исходивший все ведомые людям водные просторы и благополучно переживший не один ураган; странник – умудрившийся не только побывать в неизведанных далях, но и вернуться оттуда без видимых глазу увечий. Любомысл многое видел и испытал на своем веку. И сейчас бесценный опыт пригодился – чутье не подвело.

Помутневшие серые глаза Любомысла прояснились. Неожиданно цепкими и быстрым взглядом – он оценил последствия страшной напасти.

Что-то до боли знакомое! Опасное и до жути настоящее следовало за прекратившимся наважденьем-мороком. Далекий рокот и шум напомнили ему о давних бедствиях. В глубине сознания, сметая остаток одури, вспыхнула тревога. Любомысл окончательно пришел в себя.

Вглядевшись в дальний берег, он вскочил. Резво – не по стариковски. Взвился – будто хищный зверь от ловушки отпрыгнул. Не говоря ни слова, Любомысл схватил обмякшее тело мальчишки и без видимых усилий бросил себе на плечо. После взревел зычным и сильным голосом – схожим с ревом лесного быка-тура во время гона:

– Волна наступает! Все наверх! На обрыв! Быстро! Бегите отсюда! За мной! На обрыв! Бегом!..

Не теряя времени, Любомысл с неожиданной для его возраста прытью кинулся на полуночь. Вдогон стихшему эху. В сторону крутого каменистого обрыва, на вершине которого покачивались исполинские сосны.

Дружинники, очухавшиеся от его крика, увидели, что от дальнего пологого берега Ледавы идет невиданная по высоте волна.

Водная громада выглядела так, будто разом снесло запруду небывалой исполинской мельницы. В далеких морях мореходы иной раз встречают такие валы. Любомысл его как-то видел. Но только вот редко какому кораблю удается спастись от такого вала.

1
{"b":"607073","o":1}