– Княжич, ты испортил все мои рушники, теперь только выбросить их в топку…

– Я возмещу убытки, – сказал Мирослав.

Уж он-то знал, как. Черноокая отшельница весьма неплоха собой. Весьма. Высокая, пышная грудь, узкая талия, покатые бёдра. Очень даже неплоха. И одна в лесу. Странно…

– Как звать тебя? – спросил Мирослав, позабыв о том, что рядом с ним Дарён.

– Веденея, – ответила она сразу.

Мирослав приподнялся, скидывая с груди тяжёлую руку Дарёна.

– Во рту пересохло, жарко тут у тебя, хозяйка. Принеси воды родниковой, – попросил Мирослав, не выпуская из-под своего пристального взгляда отшельницу.

– Не расплатишься со мной, княжич, – лукаво сверкнули глаза Веденеи, но к порогу отступила.

И стоило ей уйти, Дарён с гневом кинулся на Мирослава.

– Ты что вытворяешь?!

– Что?

– Я тебе сейчас скажу, ЧТО! – Дарён поднялся с лежанки во весь свой аршинный рост, заметался по маленькой клети, прямо как тот дикий секач, которого Мирослав, если бы не злосчастный сук, завалил бы.

– Припомни, что отец наш с поклоном по соседним княжествам разъезжал, едва ли не в ноги кланялся князьям местным, всё невесту тебе выискивал, – серые глаза с золотистым отливом яростно сверкнули на Мирослава. – А всё ради чего? Чтобы ты чуть ли не с каждой бабой кувыркался? Курощуп ты проклятый, ты княжне всё семя своё должен отдавать, своей невесте!

Почему-то оскорбления Дарёна не разозлили и даже не обидели Мирослава, напротив, он внимал словам старшего и веселился, а может, радовался он вновь обретённой силе.

– А разве отец мне не нашёл точно такую же деревенскую бабу… – Мирослав запнулся. Конечно их подслушивала Веденея, но он княжич и может говорит всё, что захочет, на то он и княжич, а правда – она и есть правда. – Из глухомани деревенской, тоже мне девица благородных кровей. Ничем она не отличается от остальных девок, те же… – Мирослав руками изобразил женскую грудь.

– Ну и дерзок же ты, и борз! Одурел ты совсем от своего про… – Дарён тоже запнулся, плотно сжав зубы, да так, что желобки заходили на широких скулах его. – Не ты сам виноват? Не трогал бы дочку ведуньи, не было бы никакого… наказания. Женился бы на девице родовитой и богатой.

– Хочешь сказать, дарёной кобылице в зубы не смотрят?

– Дурак ты! – только и ответил Дарён. – Между прочим, говорят, невеста твоя из Зеленолесья, острога Калогоста, красива, что белая лилия, глаза зелёные, волосы, что небо ночное. Ты сам не упади перед ней лицом в грязь, выглядишь убого.

Веденея не спешила. Или не хотела прерывать спор княжичей.

– Всё, подымайся, нечего валяться! – Дарён подступил и столкнул Мирослава с лежанки.

Силён был старший княжич, хотя Мирослав ловко справлялся с ним на поединках. Сейчас же был слаб и слетел с перины, как пушинка. Мирослав начал злиться, а когда такое случалось с ним, за себя княжич не отвечал. Дарён редко позволял себе распускать руки в отношении младшего, а тут словно с цепи сорвался. А всё из-за баб, больно сердобольный стал.

– Мой тебе совет, не срами отца. По-хорошему тебя прошу. По этой же глупости ты силы своей мужской лишаешься. Одумайся, – Дарён устало провёл широкой ладонью по лицу. – Ладно. Леший с тобой. Нечего лясы точить в чужой избе. Пошли, – пихнул он к двери Мирослава. Стянув с себя кафтан бархатный, кинул брату на плечи. – В божеский вид тебя привести ещё нужно, как за невестой поедешь своей? Чего глядишь, глаза вытаращив? Едет твоя Ладушка, скоро в Саркил прибудет, и мы должны поспеть к следующему дню.

В дверях тут же появилась Веденея.

– Смилуйся, княжич Дарён, – склонила голову отшельница и посмотрела на него большими чёрными омутами. – Куда же ему на ноги, не окреп поди ещё, ляжет по пути, сердечко-то слабое ещё.

– Ничего, он здоровый, как бык, выдержит, и так весь день светлый тут провалялся, – потеснил Дарён отшельницу, не поддаваясь её уговорам и подталкивая Мирослава к порогу, обернулся. – Благодарствую, хозяйка, что приветила и выходила, за то в долгу не останемся, щедро награжу златом и мехами, завтра же.

– Да куда мне злато?! – всплеснула Веденея руками. – Беду насылать? А если тати прознают? Не нужно мне ничего.

Дарён не стал возражать и вышел в след за Мирославом, хлопнув за собой дверью.

– Зря ты так, ведь хороша баба, я б её… – подразнил брата Мирослав злорадства ради.

– Попортил бы я тебе, братец, лицо малость. Но не стану, боюсь, невеста твоя засмеёт.

Разбудила, растревожила

Да дверь открыла

Кроткая моя подруга Ночь.

Во двор водила.

Там на камне у ручья,

Где молчат грозы,

Тень кручинилась одна,

А с нею звезды.

Alkonost (муз. Группа)

Алое солнце, словно тлеющий уголёк, медленно угасало, закатываясь за окоём леса. Сизые сумерки охватили величественный город Саркил, что возвышался на крутом берегу над лентой зеркальной воды. Громадный деревянный тын имел башни-вежи, высилась и колокольня, в случае тревоги били в набат. Уже три капища встретила Влада по пути. Впрочем, она с матушкой не раз ездила на ярмарку к стенам города. Правда, в самом детинце не довелось побывать ей. Но сколько себя помнила, стольный город всегда покорял могуществом и величием. По сравнению с её родным острогом Калогостом, гнездом перепелиным, Саркилская твердыня представала перед Владой гнездом соколиным. Посад же открывался взору россыпью построек, раскинувшихся по берегу беспорядочно. Ближе к стенам – избы жилые, с амбарами, хлевами, срубами, а у кромки реки громоздились клетушки ремесленников. Пристань полнилась ладьями с красными и белыми парусинами, а сети рыбацкие, как паутина, по берегам раскинуты. Повсюду горели костры, и дым, поднимающийся над городищем, сгущался в небе туманным смогом. Звенели кузни, лаяли собаки, блеяли овцы, слышались людские голоса, и, вместе соединяясь, рождали один единый гул. И от этого всего необъятного голова пошла кругом, да и притомилась Владислава с дороги. Непривыкшая она находиться в седле так долго. Хорошо, что к ночи поспели прибыть. Она уж и не чаяла прилечь отдохнуть.

Князь Будевой так и не обмолвился с Владой словом, на привалах не удостоив дочь даже взгляда. И сейчас пустил коня вперёд всех, подгоняя вереницу, спеша поскорее добраться до родного порога. Весь путь Владислава наблюдала его ровную стать. И теперь смотрела, глаз не сводила. Чёрные волосы чуть ниже плеч взбивал ветер, ворошил корзно, плащ хлопал по крупу мерина. Влада даже немного свыклась с тем, что сопровождает князя, но ещё не приучилась называть Будевоя, этого сурового, грозного воина отцом. Вот в кого у неё угольные волосы. Обычно у калогостовских косы льняные, пшеничные или золотистые, как мёд. Даже русалки имели шелковистые светлые пряди. Но у Влады же они чёрные, словно всё дурное ушло из её крови и напитало косу.

Владислава смотрела на Будевоя и думала обо всём этом. Она могла бы прочесть заговор, чтобы отец повернулся, но усилия лишь истощали. Да и нужен ли ей его взгляд? Совсем нет. Так даже спокойнее, что он в стороне от неё.

Владислава вспомнила о княжиче Мирославе. Мысли о том, что вскоре она распустит свою девичью косу и разделит её на две, принесла неподвластное Владе волнение, обжигающее и холодящее одновременно. Теперь она будет мужняя… А ведь в Саркиле иная традиция сватовства, нежели в Калогосте. И традиция чуждая Владе. Жених не должен видеть невесты, как и невеста – жениха. Так было заведено среди боярской знати и богатых княжеских родов, и связывали своих чад по равенству. Если жених богатый, то и невеста должна быть не нищенкой. Строго соблюдалась чистота крови. Байстрюков¹¹ не признавали. А значит, не стоило ждать ей одобрения со стороны, добровольной сговоренности и добрых напутствий.