Я несколько лет отсидел в тюрьме и, наконец, благодаря войне, мог уйти на свободу.
А еще пришло вдохновение. Оно куда-то пропало в последние годы. Все эти годы после Грозного, я жил серой жизнью, с какой-то пробоиной в умирающей душе. Не было счастья. И семья, и дети - они были счастьем, но не таким. Оказалось, я в Грозном обманул сам себя, поверив в семью. Потому что единственное настоящее Счастье в моей жизни - был фронт. А семья - это был тыл, крепкий надежный тыл, составляющий счастье. Но его было мало для полного Счастья. Последние десять лет я жил в какой-то глуши. А я так не могу. Я должен гореть. Как звезда. Иначе я умираю.
У мужчин свое понимание счастья.
Мне нужно было повернуть свою жизнь. Пусть даже ценой самой жизни.
"INO PASARAN!"
В Ростове-на-Дону полицией был оцеплен вокзал. Позвонили хулиганы, что заложена бомба. Меня, в берцах и камуфляжной кепке, остановили прямо на перроне, единственного из поезда.
- Не в ополчение собрался? - подошли старший лейтенант и сержант.
- Да, ну. На рыбалку приехал, - засмеялся я, протянув служебное удостоверение.
Те посмеялись, пожали руку и пожелали удачи.
За вокзалом встречали два плохих актера, игравших в войну в мирном городе - Финн и Рей. Первый в куртке милиции, второй в камуфляже с рыжей бородкой. Но у Финна не было глаза, что сразу исключало его из милиции.
- Я - Ангара. Нормально доехал,- сообщил о себе я все важные сведения. - Помолчал и зачем-то добавил. - Хвоста нет.
Здесь все звались по позывным, и редко кто знал имена. Я не стал менять старый свой позывной из Грозного. Но лейтенант Ангара за эти десять лет стал майором.
"1-я Интернациональная бригада Юго-Востока". А мы, её бойцы, - "интернационалисты". Только не Испания и не Афганистан. Всё поменяло время. Всё это не за границей, а здесь, в России. Всё на добровольной спонсорской помощи. База бригады. И штаб, и тыл в одном двухэтажном домике. Железные ворота, маленький двор, где уже загнил под ногами урожай этого лета - орехи и груши. Как-то всё слишком уютно и по-домашнему для фронтового резерва.
Наша временная группа. Сборная солянка со всей страны. Десяток-другой человек добровольцев, что ждут отправки через границу. Завтра или через неделю. В первый вечер мы сидим в курилке на улице, на лавках за большим деревянным столом. Сидим, ровно грешники перед адом. Осень и рано темнеет, и кто-то запретил зажигать электричество. Плавает во тьме сигарета и тянется в небо душными лентами дым. По разным сторонам стола сидят одноглазые - Финн и Пермь. У первого просто бельмо, а у Перми экзотическая повязка пирата. Сидишь рядом с ними и чувствуешь дыхание с той стороны границы.
Веселый человек Пермь. Всегда улыбается, вечно в каких-то делах. Но веет от него какой-то чернухой. Я это сразу почуял особым чутьем. Что после и подтвердилось. Пермь занимался делами мертвых. Убивали нашего добровольца, и он ехал на место забирать труп, а если не успевал, то после откапывал из земли, укладывал и отправлял гроб в Россию. Спонсоры были.
- Пермь работает с "грузом-200"! Его здешние дела не касаются! - зло объявляет нам старшина базы Дедушка Рамзай - маленький человек с разбитым сердцем. У них здесь существовала какая-то своя, нам не известная, возня и борьба за власть. - Так что, кто хочет работать с Пермью - пожалуйста!
- Когда успокоишься? Когда второй глаз выбьют? Этот-то где пострадал? - подкуривает у Финна вторую Рамзай.
Финн долго молчит, видно, и вправду задумывается всерьез.
- На последней патриотической, - слышно, наконец, его севший голос. - А успокоюсь, когда голову оторвут, - уже полновесно добавляет он.
"На последней патриотической", - запомнил я слова Финна.
- Наемник он, Финн. Ему двадцать шесть, а у него уж четвертая война. А глаз ему летом на Саур-Могиле выбило, - объяснил мне Орда, когда тот ушел.
Орда - старый татарин, капитан, бывший операботник милиции, уже под пятьдесят, сразу признал во мне друга, и первым делом подарил спальный мешок за знакомство. Свой я оставил дома, как лишний груз. Зато приволок тяжеленые резиновые сапоги. Потому что из прошлой войны больше всего запомнил бездонную чеченскую грязь.
- Каких только волшебников здесь не насмотришься! - предупреждал заранее Орда. - Был здесь один - Медвежонок. Круглый да коренастый, а на поясе по всему кругу ножи с топорами висят. Парень-то неплохой... Простой, видно же. Бабенка у него дома богатая, правда, с ребенком. Подобрала его, значит, оформила, а он, чтобы что-то себе доказать, сюда и подался. Я долго над ним хохотал: "Ты, знаешь, что тут не компьютерные игры?"
Но Медвежонок через неделю уже на Луганщине задержал диверсанта, за что на месте командир наградил его банкой сгущенки. А еще через полмесяца Медвежонок вернулся домой.
Информации по всем здесь хватало - у каждого телефон. Плюс интернет. Ведь не какая-то там Чеченская в каменном веке... Украинская - двадцать первый век.
Два других аргонавта из прежней временной группы: Связист да Сапожник, для краткости просто Связь и Сапог. Перешли группой границу, попали в какую-то местную охрану станицы, где их назначили в караул у склада вооружений. Даже не успели получить автоматы. Да и тех всем не хватало. В первую ночь в охране восстание - против командира взбунтовались бойцы. Подошли к Сапогу со Связью - стволы в лоб: "Открывай склад!" Забрали, что было, и укатили. Эти остались и первым делом поняли, что утром расстрел. Ну, всё, как по военным законам. Они же служили раньше в российской армии. Сапог - пулеметчик, а Связь - офицер. Забыли, что не в России. Растерялись и с перепугу спрятались рядом в саду. Даже не разбудили своего командира, тоже "интернационалиста". Зато уволокли с собой пару товарищей. Утром их нет - и всех сразу в дезертиры, как причастных к бунту. А вот это уже настоящий расстрел. Тут же прилетел какой-то отряд - зачищать всю станицу от мятежа. Всех, кто прятался в саду, довели до забора, поставили с поднятыми руками и до обеда расстреливали. Хитрее всех оказался боец, который попросил перед смертью молитву. Он так и просидел на корточках весь расстрел. Остальные стояли с поднятыми руками до онемения, упрашивая "карателей" перед смертью дать хоть минуту на передышку. Руки им позволили опустить часа через четыре. А после транспортировали обратно через границу с угрозой расстрела по возвращению. Никто не шутил. Так многих пустили в расход.
- И что, вы, на новый расстрел туда? - сижу я, один некурящий за этим столом.
- Да, тут уж как повезет, - стоит во весь рост обширный Связист.
- Да, не хотелось бы... - улыбается во весь рот сухожильный Сапожник.
Еще одна группа до нас зашла под Луганск. Шли за войной, да угодили в перегной. Дремучая деревня, где правит бал местный отряд обороны.
- Ну, шо? Жрать хотите? Марш в поле металлолом грузить! - поставили им первую боевую задачу.
Вокруг по полям сожженная украинская техника: БТРы, БМП, машины. Приезжает какой-нибудь на грузовике коммерсант, загружается под завязку, на месте рассчитывается, и через границу в Россию в четыре дороже сдает в пункте приема металл.
Переглянулись наши вояки: господи, унеси! Позвонили в соседний отряд, где тоже "интернационалисты", запросили мотор. Втихаря сложили оружие и вприпрыжку, через все огороды, на край деревни. Там уже ждут. Едва ноги унесли с этой передовой.
Следующим утром с Украины вернулся Горец. Воевал со Славянска, прошел весь Донбасс, был командиром разведгруппы. На груди лопатой черная борода. На берцах вместо шнурков белые капроновые веревки. Согнувшись, разувается у порога, а встал перед дверным косяком - будто пропал. И без того был гончей породы, а стал совсем пройди-свет. Закончил войну начальником блокпоста. Не пропустил контрабанду - машину с углем. В Чечне была нефть, здесь уголь. Раз предупредили: не лезь! Снова не пропустил. Честный ведь, в глаза глянешь - всю душу видно до донышка. Приехал за Горцем отряд, разоружил весь блокпост, а с этим справиться не смогли - он раньше борьбой занимался, и вручную шестерых из отряда уделал. Только под стволом в Россию и вывезли. Напутствие, как и всем: "Еще раз приедешь - расстрел!"
