- Мой крест известил меня, - тут же начал синхронный перевод для господина Дрона почтенный историк, - о вашем появлении в замке. Но я должен был удостовериться. Тайными путями ходят не только посланцы Креста. Увы, врагам святой нашей матери Церкви они тоже доступны. Пришлось просить мессира Ожье о воинах. Впрочем, ладно. Ожье утрется - он просто не понимает, с чем хочет связаться. Поговорим о ваших делах.
Первый совет. - Их проводник почесал чисто выбритую макушку и выставил вперед указующий перст. - Никогда не снимайте ваших нательных крестов. По ним вас легко опознает любой наш брат. Значит, в случае необходимости, всегда можете рассчитывать на помощь Ордена. М-м-м, что еще? Ну, кресты ваши низшей степени посвящения, - отец Люка с сомнением покосился на предметы культа, украшающие шеи господ попаданцев, - так что, более никаких особых свойств не имеют. Хотя, нет, одно есть. Они способны определить сильный яд в пище или питье. Слабый яд, не грозящий немедленной смертью - нет, не определят. А смертельный - да. В этом случае крест тут же нагревается, вплоть до ожога кожи. Так что, не перепутаете.
Теперь далее. Это, - отец Люка провел рукой вокруг, - ваша келья. Ее занимают все, пришедшие из-за Грани. Здесь будете молиться. Келья сия осенена особой благодатью. Если вы просто посланцы Ордена в одном из миров из-за Грани, молитва всего лишь поможет вам овладеть наречиями окрестных народов. За какою бы нуждою вас сюда ни занесло, знание языков все равно понадобится. А вот если вы еще и носители Знака, - при этих словах отец Люка, слегка побледнев, торопливо перекрестился, - то кроме языков вы получите Знание. Знание о вашем предназначении в этом мире.
- Предназначении? - тут же ухватился господин Гольдберг, - каком таком предназначении?
- Сие мне неведомо. Последние записи о носителе Знака, посетившем наш мир, появились в летописях Ордена двенадцать столетий назад. С тех пор среди пришедших не было ни одного, ведомого Знаком. Знаю лишь то, что известно каждому из орденской братии. - Отец Люка слегка прокашлялся, и без единой запинки слегка нараспев продекламировал:
Вражду положу меж тобою и между женою,
И между семенем твоим и между семенем ее.
Доколе не придет Тот, Которому отложено
Жажду сердца Своего утолить
И алчущую душу насытить.
Посему Я дам Ему часть между великими,
И с сильными будет делить добычу.
И перекуют все народы мечи свои на орала
И копья свои - на серпы;
Не поднимет меча народ на народ,
И не будут больше учиться воевать...
Изложив весь этот унылый бред, отец Люка, видимо, счел свое-то предназначение уж точно выполненным и повернулся к выходу. Но тут в него вновь, как клещ, вцепился господин историк.
- Да постойте же! - возопил он, а господин олигарх, уловив некоторое напряжение в ситуации, перекрыл своим закованным в сталь организмом выход из кельи. - Если, к примеру, мы и есть эти, которые со знаком... Откуда мы узнаем, что делать? В чем оно состоит, эта ваше предназначение-то?!
- Не мое - ваше. Молитесь, братья, и получите ответы на все вопросы. Еду, питье и ночные вазы вам принесут. - Отец Люка повернулся к выходу и положил руку на локоть все еще загораживающего двери господина Дрона. И столько в этом жесте было власти, столько уверенности в своем праве повелевать, что достойный депутат сумел лишь смущенно пожать закованными в сталь плечами и отступить от прохода.
Впрочем, даже освободив путь, он не преминул поинтересоваться.
- Э-э-э... переводи, Доцент. А что будет тому, кто выполнит предназначение? И какой штраф за невыполнение?
- Не преуспевший в своем подвиге умрет, - спокойно отозвался отец Люка. И столько было в его голосе совершенно будничной обыденности, как будто объяснял, как пройти в библиотеку. - Преуспевшего же ждет награда.
- Ну-ка, ну-ка... - господин Дрон слегка оживился. - И что за награда?
- Исполнение главного желания, естественно. - Отец Люка даже слегка удивился непонятливости закованного в сталь пришельца. - Сказано же: 'Которому отложено жажду сердца Своего утолить и алчущую душу насытить'. Вот. Ну, и возвращение в свой мир. Все посланцы Ордена, за какою бы нуждой они ни прибыли сюда, остаются в этом мире навсегда. И лишь носитель Знака по исполнению предназначенного может вернуться домой. Молитва о возвращении, прочтенная Исполнившим в любом из мест Силы, будет принята. И человек Знака вернется в тот же мир и в то же место, из которого прибыл сюда. Спустя ровно сутки после отправления, сколько бы ни пробыл он здесь.
Прощайте, утром мы продолжим разговор...
- Погодите, еще только один вопрос! - на историка было жалко смотреть. - Скажите хотя бы, какое сегодня число?
- Пятнадцатое января тысяча сто девяносто девятого года от Рождества Господа нашего Иисуса Христа. - Дверь за спиной хозяина их нового убежища закрылась. Гулко стукнул брус опускаемого в наружные петли засова.
- 1199 год! - в отчаянии воскликнул господин Гольдберг. - Ну, и что будем делать?!
- Что делать, что делать... Молится, мля, сказали же тебе! Ты какие молитвы знаешь?
***
ГЛАВА 2
в которой наши герои получают, наконец, первые объяснения своему
попаданию в новый мир, папа Иннокентий III делает первый ход в
Большой Игре, а филейные части попаданцев знакомятся со
спецификой местных транспортных коммуникаций.
Нормандия, замок Жизор,
16 января 1199
Утро не радовало.
В человеческом языке, пожалуй, что и нет подходящих слов, дабы рассказать об ощущениях, что томили в час нежной утренней зари несчастного господина Дрона и ничуть не менее несчастного господина Гольдберга. Более всего, государи мои, это походило на фантомные боли, впервые описанные в 1552 году Амбруазом Паре.
Жгучие, палящие или же, наоборот, сводящие, стискивающие, - они возникают иногда непосредственно сразу после ампутации больного органа, но могут прийти к человеку и месяцы, а то и годы спустя после операции. И нередко случается так, что все четыре десятка известных сегодняшней медицине методов лечения фантомных болей оказываются бессильны.
Нечто подобное испытывали сейчас и наши герои, постепенно приходя в себя и погружаясь в оттенки ощущений, коими дарила их неведомая боль. Затянув намедни дуэтом 'Отче наш' - единственную молитву, известную им обоим - они оба уже где-то на 'да будет воля Твоя' потеряли всякую связь с реальностью. Уйдя от нее, так сказать, в неведомые дали. И вот, теперь сознание возвращалось к несчастным хронопутешественникам, а настигнувшая их реальность жестоко мстила за проведенные в забытьи часы и минуты.
Тошнота, сухость во рту и все та же не поддающаяся описанию боль просто кричали нашим страдальцам, что с ними что-то очень и очень неладно! Что-то нарушено в их организмах, и нужно это неправильное как-то исправить, облегчить, излечить... Но что?! Что именно требовало срочного вмешательства? Что должно было быть излечено? Да, что же болело, в конце-то концов?!
Вот на этот вопрос ни господин Дрон, ни господин Гольдберг не ответили бы даже под угрозой немедленного расстрела. И вовсе не из соображений героизма или, допустим самопожертвования. Вовсе нет! Причина, государи мои, была гораздо проще и намного прозаичней. Увы, невозможно рассказать о том, чего не знаешь. Мужчины, неподвижно замершие по обеим сторонам дощатого стола, даже и слов-то таких не ведали, чтобы описать бурю, что гнула и ломала сейчас их трепещущие души.
И вдруг разом все кончилось. Боль ушла. А на ее месте поселилось понимание.
Так вот, оказывается, что болело, и жгло, и ныло, и требовало немедленно что-то с собою сделать! Вот что страдало и приносило невыразимую муку! Окрыленный открывшимся ему пониманием, господин Дрон внезапно осознал, что болел, и жег, и ныл, и требовал немедленного оперативного вмешательства ... 1204 год от рождества Христова!
