'Мужчины пусть идут в баню сообща во вторник, четверг и субботу. Женщины идут в понедельник и в среду. Евреи идут в пятницу и в воскресенье. Ни мужчина, ни женщина не дают больше одного денье при входе в баню; и слуги, как мужчин, так и женщин ничего не дают. И если мужчины в женские дни войдут в баню или в какое-либо из зданий бани, пусть платит каждый один су. Также платит один су тот, кто будет подглядывать в бане в женский день. Также если какая-либо женщина в мужской день войдет в баню или будет встречена там ночью, и оскорбит ее кто-либо или возьмет силой, то не платит он никакого штрафа и не становится врагом; а человека, который в другие дни возьмет силой женщину или обесчестит, надлежит сбросить'

Ни почтенный депутат, ни подтянувшийся следом историк-медиевист не решились уточнить у доброго отца Бернара, куда именно надлежит сбросить дерзкого нарушителя правил. И так было понятно, что ничего хорошего его в связи с этим сбрасыванием не ждет. Так что, заплатив причитающиеся с них серебряные монетки, все трое вошли внутрь.

Внутри находился рай.

Нет, добрый мой читатель, ты вправе, конечно же, иметь собственное мнение о рае. Но для наших путешественников после многочасовой тряски, после холода и слякоти зимней дороги рай был именно тут - в банях французского Манта. Струи теплого парного воздуха размягчали душу, вода горячих бассейнов призывно пузырилась, а теплые каменные полки так и манили возлечь. И чтобы уже не вставать совсем!

Заплатив еще по серебрушке дюжим банщикам, все трое так и поступили. То есть, возлегли. А банные служители принялись их намыливать, тереть, поливать, разминать мышцы, выкручивать в разные стороны суставы, совмещая мытье с добрым массажем. Мало того, отец Бернар потребовал от банщиков принести какую-то мазь с совершенно непроизносимым названием. Ею после мытья и массажа начали умащивать многострадальные седалища наших героев. Мазь жутко щипалась и отвратительно пахла, но зато, как впоследствии выяснилось, на следующее утро можно было вновь почти безболезненно размещать упомянутые органы в седлах.

Затем отец Бернар, вот ведь счастливчик, удрал от своих спутников, дабы помокнуть в горячих бассейнах. Пришельцам же, заляпанным в самых нескромных местах бурыми потеками лечебной мази, ничего не оставалось, как довольствоваться теплыми камнями банных лежанок.

- Я вот только одного не понимаю, - начал делиться плодами культурного шока ошарашенный Капитан. - У нас, в двадцать первом веке, все это заведение называлось бы, зуб даю, турецкими банями. А тут-то оно откуда? Где турки, и где Франция?

- Э-э, батенька, - покровительственно протянул разомлевший историк-медиевист, - вы находитесь, натурально, во власти досадного недоразумения. Все, что сделали турки в области банно-прачечного хозяйства, так это донесли до наших дней культуру римских бань. С коими познакомились в завоеванных ими византийских провинциях. Так-то у степняков-кочевников баням откуда взяться? Вот и здесь, во Франции, да и по всей Европе, бани еще с римских времен стоят.

- А как же церковь? Вроде как возражать должна. Типа, кто заботится о теле, тот забывает о душе...

- Ой, да оставьте ваших глупостей! Вон, гляньте, как отец Бернар в бассейне резвится.

Святой отец, и впрямь, веселился от души! Зажав уши большими пальцами, он приседал в бассейне, уходя под воду по самую макушку. А затем, с веселым гоготом выпрыгивал что есть мочи вверх, выпуская к тому же изо рта фонтанчик горячей, пузырящейся воды.

- Церковь в эти времена, - продолжал тем временем Евгений Викторович, - ничего против бань не имела. Единственно ворча лишь о том, что бани активно используются как места свиданий и всякого прочего прелюбодейства. Так это и в наши дни не приветствуется. А так-то да, бань полно. Вон, в отчете парижского прево за 1300 год упоминается двадцать девять городских бань облагаемых налогом. И ничего! Моется себе народ, ни на какую церковь не оглядываясь.

- А как же грязное, завшивленное европейское средневековье? - не сдавался Капитан, везде ведь пишут, что...

- Е-рун-да! - твердо, по слогам отчеканил господин Гольдберг. - Полная чушь! Грязь приходит в Европу значительно позже.

- Это с чего бы?

- Ну, тут сразу несколько факторов сошлось, - слегка уже позевывая, поведал совсем расслабившийся господин Гольдберг. - Во-первых, расширение посевных площадей привело в конце пятнадцатого века к значительному сокращению площади лесов. Во-вторых, так некстати свалившийся всем на голову минимум Маундера...

- Чего-чего?

- Резкое сокращение солнечной активности примерно с 1645 по 1715 годы. Именно в это время зеленая Гренландия покрывается льдом. Все это привело к серьезному похолоданию и к растущему потреблению топлива. Ан топлива-то и нет, большую часть лесов под пашни свели. Ну и, конечно же, крупные кораблестроительные программы шестнадцатого - восемнадцатого столетий, окончательно добившие лесные массивы в Европе. Вот тогда-то Европа и перестала мыться. Пока уголь как топливо использовать не научились, водичку подогревать, извиняюсь за натурализм, просто не на чем было... Н-да, но это все когда еще будет! А пока что народ моется во весь рост. И вполне себе чистенький ходит.

Как бы в подтверждение последнего тезиса, к нашим собеседникам присоединился вдоволь накупавшийся отец Бернар. Кожа святого отца аж скрипела от чистоты, явным и недвусмысленным образом подтверждая правоту господина Гольдберга. Вослед отцу Бернару появился разносчик, волочивший в руках полдюжины темных деревянных кружек. Три из них были поставлены на каменную столешницу возле наших героев.

Сидр, государи мои! Яблочный нормандский сидр из тяжелых, потемневших от времени, дубовых кружек! Что можете знать вы об истинном наслаждении, если не пробовали утолять жажду после бани вот так вот, как это делают сейчас герои нашего повествования! Именно отсюда, из Нормандии, сидр начал когда-то свое победное восхождение по всему миру. Так что, потягивая из кружек волшебную жидкость, наши путешественники, можно сказать, припали к самым истокам.

Впрочем, обедать в банях отец Бернар категорически отсоветовал. Нет, готовят здесь вполне прилично. Но все же, местные трапезы ни в какое сравнение не идут с тем, что вам подадут в трактире при приюте Святой Анны, где они, собственно, и остановились. Так что, обедать нужно там, и только там!

Ну, что сказать? Их проводник по местному средневековью опять оказался абсолютно прав! Рябчики, вываренные в молоке, а затем обжаренные в масле и собственном соку, просто таяли во рту. Гарниры из грибных и овощных паштетов, орехов, моченых яблок и лесных ягод полностью соответствовали своему высокому назначению - сопровождать деликатесное мясо на пути к изысканному наслаждению любителей хорошо покушать. Так что, знавший толк в хорошей кухне господин Дрон, не колеблясь, выставил приютскому трактиру все три звезды по Красному гиду Мишлен. И плевать, что издаваться он начнет только через семьсот лет!

Впрочем, спокойно насладиться средневековыми кулинарными изысками господину Дрону не дали. Едва лишь хрупкие косточки первого рябчика отправились в миску для объедков, а депутатская рука потянулась ко второму, как входная дверь распахнулась. Трое небритых, заляпанных глиной по самые уши субъектов ввалилась внутрь. Первый уставшим и злым голосом рявкнул хозяину, чтобы подали всем что-нибудь пожрать и выпить, второй же внимательным и цепким взглядом окинул зал.

Пробежав глазами по лицам посетителей, он вдруг, как бы споткнувшись, вернулся назад и впился хищным взором в физиономии господ попаданцев. Толчок локтем в плечо плюхнувшемуся на лавку предводителю и вот, вся троица уже шагает в их сторону, на ходу вытягивая мечи из ножен.

- Стоять! - Хриплый бас хозяина трактира и так-то не настраивал на легкомысленный лад, а уж, будучи подкрепленным соответствующими аргументами... Первый из аргументов на вид ничем не отличался от уже взведенного арбалета, направленного точно в живот предводителю. Второй лежал рядом на стойке и выглядел точь в точь, как внушительных размеров секира.