– Жаба какая-то подтянутая, – она долго рассматривала свою новую внешность в зеркале и, наконец, выдала.

– Ну, на тебя не угодишь!

Впрочем, я не мог обижаться на нее слишком долго. Да, она не оценила моих стараний, но у меня не было причин считать ее неблагодарной, тем более что все это ни к чему так и не привело. Прошло всего несколько дней, и однажды, проснувшись, я увидел перед собой все то же морщинистое лицо и седые волосы, словно говорившие мне: какая краска? – не знаем, не встречали.

– Вот ведь!.. – я не сдержался и от неожиданности ругнулся. Затем подошел к зеркалу и, взглянув на свое отражение, выругался еще раз: родимое пятно было на месте.

– Вот именно, – старушка грустно улыбнулась. – Добро пожаловать во вчера! Я же говорила тебе, что ничего путного из этой затеи не выйдет.

– Ты что с собой сделала? – я все еще отказывался верить в то, что все произошло само собой. Это позже я понял, что изменения в нашем кругу – это непозволительная роскошь.

– Ничего. Проснулась сегодня – и все стало, как раньше. Я еще накануне чувствовала, как кожа словно возвращается на место, так что и не удивилась почти, когда в зеркало глянула.

– Так почему сразу не сказала? – меня, признаться, взбесило спокойствие, с которым она мне обо всем этом рассказывала.

– А смысл?

Действительно, смысла не было. Конечно, я предпринял еще одну попытку вернуть своей матери хоть частицу молодости, и, как и следовало ожидать, она тоже закончилась ничем. Со временем эти неудачные походы к хирургам стали поводом для семейных шуток – не всегда добрых, но неизменно вызывавших взрывы хохота.

– Как ты смотришь на то, бабушка, чтобы быстренько тебя подлатать – и найти тебе муженька. А что? Приданое мы тебе обеспечим богатое. Мы бы вас в тот же день окольцевали, а когда он тебя на следующее утро увидит, уже поздно будет. Как тебе такой вариант?

– Да ну тебя с твоими шуточками, паршивец! – как правило, в роли весельчака выступал Кевин, которому казалось, будто у него талант юмориста. Хотя, нужно признать, иногда было действительно смешно.

В конечном итоге мы поняли, что быть Вечной Старушкой – ее судьба. Впрочем, Нанну это нисколько не беспокоило. Она просто наслаждалась каждым днем, проведенным с родными людьми, и, казалось, не замечала тех изменений, которые происходили с ними. А их было достаточно. Невозможно находиться на вершине и оставаться прежним. Случайно сбив птицу камнем, ребенок чувствует раскаяние и любопытство, рассматривая существо, у которого он отнял жизнь. Но если вовремя его не остановить, он начнет истреблять их – сначала чтобы проверить, сможет ли он повторить меткий выстрел, а потом уже из спортивного интереса. То же самое произошло и с нами. Стоит ли говорить о том, что остановить нас было некому?

Вообще, у меня есть своя теория проникновения старушки в ряды вечно молодых. Возможно, это прозвучит банально, но стать одной из нас ей помогла любовь. Любовь к нам, к солнцу, небу и фиалкам на подоконнике, этому вечному спутнику одиноких женщин. Она на интуитивном уровне почувствовала изменения, произошедшие в окружающем ее пространстве, и перестроила себя в соответствии с новыми условиями. И я ей за это безумно благодарен. За все эти века она оказалась единственной, кто напоминал мне о том, что мы когда-то были людьми.

– А где моя кнопка? – бабушка недоуменно смотрит на стиральную машинку, с которой исчезла красная наклейка. Очередная проделка Кевина, который стоит здесь же и ждет, чем все закончится – кажется, издевательства над близкими доставляют ему удовольствие.

– Вот здесь нужно нажать, – я подошел к ней и указал на нужное место. Она с благодарностью взглянула на меня, запустила стирку и, презрительно повернувшись к внуку спиной, удалилась в гостиную пить чай. Никто ни на кого не обижался – все участвовали в игре, все были знакомы с правилами, но Кевин, похоже, был чем-то не доволен. Впрочем, как обычно.

– Зачем ты показал ей? Она и так прекрасно все знает.

– Ну, так ведь надпись стерлась, – я дурашливо развожу руками. – Нужно будет заказать новую. Займешься этим?

– Издеваешься? – понял сын, многозначительно прищуриваясь, словно пытаясь оценить нового противника в этом соревновании, главным призом в котором было почетное звание главного засранца общины.

– Ага.

Мне хотелось напомнить ему о том, что перед ним не только родная душа, но и просто пожилой человек, но я сдержался – само слово «пожилой» в нашем случае приобретает оттенок ироничной скомканности. Любой бессмертный может претендовать на этот сомнительный эпитет, поэтому говорить с Кевином о вежливости, этом пережитке прошлого, нет никакого смысла. Он давно перерос основные постулаты, принятые во внешнем обществе – у него были прекрасные преподаватели. То, что является сдерживающим фактором для большинства людей, у нас считается проявлением слабости. Прислушиваться к мнению старших только за то, что они жили дольше, глупо – они просто сделали больше ошибок, большинство из которых так и не исправили. Беспокойство по поводу впечатления, которое ты производишь на окружающих – блажь, вызванная неуверенностью в себе. Хорошие отметки в школе говорят лишь о том, что ты нашел подход к учителю, а поскольку он и является самым ограниченным человеком любого учебного заведения, то чести в этой иллюзии успеха мало. В общем, как-то так. Да, многие назовут эти утверждения спорными, а кто-то и вовсе глупыми и вредными, но именно эти постулаты позволили нам вырастить целые поколения отпрысков, уверенных в собственной неповторимости и непогрешимости. А как иначе? Сомнения – слишком большая роскошь для нас, мы не имеем на нее права. Любое соответствие стандартам человеческого общества, помимо одобренных Советом – во главе со мной, кстати – неизбежно ведет к гибели.

– И все равно – зря ты ей сказал, – Кевин, видимо, пришел к выводу, что бодаться с Главным, то есть вашим покорным слугой, ему еще рано. Мудрое решение.

Сын выглядел разочарованным – потеха не удалась. Наверное, нехорошо признаваться в таком, но каждая победа над ним, пусть и небольшая, доставляла мне определенное удовольствие. Может быть, потому, что я не ощущал той близости, которая должна была возникнуть между нами. Или же где-то в глубине души я понимал, что он родился уже испорченным и развращенным. А ведь мы с его матерью так долго ждали своей очереди! Это на самом деле великая честь – официально завести ребенка, несмотря на всевозможные препоны и ограничения. Распространение нашего рода по земле строго регламентируется сводом законов, который я сам же и разработал. Наверное, вы ждете, что я продолжу чем-то вроде: разработал на свою голову – но нет, я горжусь организацией, которую создал. Если бы не мое вмешательство в процесс, на нас бы давно охотились с кольями по всему миру, как на животных. Покажите человеку существо, которое стоит выше его на эволюционной лестнице, и он на подсознательном уровне захочет его уничтожить. Так уж мы устроены, ничего с этим не поделаешь. Поэтому когда родился еще один представитель нашего вида, я был счастлив, как никогда прежде. Моя жена, Арин, тоже не скрывала радости. Впрочем, она, как мне кажется, прочувствовала всю торжественность момента задолго до того, как он, собственно, наступил. Еще будучи беременной, она уже пыталась вышивать крестиком, правда, из этого ничего путного не вышло – вместо крестиков у нее выходили нолики, и, в конечном итоге, она уколола себе палец. Но, несмотря на неудачу, сам факт попытки поразил меня до глубины души.

Когда родился мальчик, мы уже знали, что его нужно назвать Кевином. Бабушка что-то там верещала по поводу Патрика – мол, так зовут ее давнего друга, но мы отмахнулись от нее. Ведь давать имя ребенку должны, прежде всего, сами родители, а остальным родственникам достается право лишь согласно кивать и умиленно закатывать глаза, предрекая ему великое будущее. Итак, определившись с тем, что это голубоглазое существо станет нашим наследником, мы стали с нетерпением ждать, что из розовой игрушки он превратится в нашу уменьшенную копию.