Что-то острое кольнуло в сердце. Сказать, что она сможет это пережить, оказалось гораздо проще, чем сделать. Рита почти не помнила тех бабушку с дедушкой, но знать, что они действительно не общались с ней по своей воле, все равно было больно.

– Почему? – голос предательски дрогнул, и бабушка, к сожалению, это заметила.

– Дорогая, – она заметно смягчилась, отвернулась от деревьев и посмотрела на внучку. – Зачем тебе это? Почти двадцать пять лет прошло.

– Просто хочу знать, чем мог провиниться семилетний ребенок.

Бабушка вздохнула и несколько долгих минут молчала, не то собираясь с мыслями, не то придумывая слова, чтобы не сделать ей слишком больно.

– Как я тебе однажды уже говорила, когда твои родители поженились, мы еще не скрывали свой дар, – наконец начала она. – И твоя мама, и ее родители знали, что и я, и Саша можем исцелять людей. Но мы не пользовались этим даром, и всех все устраивало. Если они и считали нас проклятыми, то вслух не говорили, а у Люды хватало ума не передавать нам их слова, даже если они что-то говорили ей. Но потом родилась ты, Саша начал пользоваться даром. И когда они погибли, родители твоей мамы обвинили во всем его. Ведь если бы он не исцелял других, то не умер бы. И не захватил бы с собой жену. Они знали, что этот дар есть и у тебя. Сразу после похорон сказали мне, что будет лучше тебе не приезжать к ним в гости. Не потому что боялись. Наверное, им просто… было больно тебя видеть, ведь ты напоминала им о том, что произошло.

Рита сильнее вцепилась в руль, глубоко дыша и стараясь переварить услышанное. Она подозревала, что бабушка сильно смягчила формулировки, чтобы пощадить ее, и точно так же понимала, что она до сих пор на них обижена за это.

– Поэтому будет лучше, если и родные Марка не будут знать о нашем даре, – осторожно заметила Вера Никифоровна, с сочувствием глядя на внучку.

Рита кивнула. Они и не знали. В такие вещи сложно поверить обычным людям, они и общение Марка с призраками до сих пор считали не то блажью творческой личности, не то последствием черепно-мозговой травмы. Все предпочитали избегать подобных тем.

– Но если бы мы знали, как пользоваться даром, не забирая болезни людей на себя, нам не было бы нужды скрывать его, – осторожно заметила она, ступая на зыбкую почву.

Пальцы Веры Никифоровны сжались вокруг ручки сумочки, лежащей у нее на коленях, но голос прозвучал ровно, хотя Рита, прекрасно знавшая бабушку, услышала в нем тщательно скрываемый контроль.

– К сожалению, это знание утеряно.

– Мы могли бы попробовать восстановить его.

Бабушка ничего не ответила. Рита украдкой взглянула на нее, замечая плотно сжатые тонкие губы, что было верным призраком ее раздражения. Наверное, в любой другой день Рита свернула бы разговор, но она и так с трудом решилась на него.

– Марк ведь может связаться с твоей бабушкой, – продолжила она, – той, которая знала секрет. И спросить у нее, что делала она. Мы не знаем точно, получится ли, но можно попробовать.

Вера Никифоровна снова промолчала. На этот раз Рита молчала тоже, дожидаясь хоть какой-то реакции.

– Если вы уже все решили, зачем ты сейчас говоришь это мне? – наконец поинтересовалась Вера Никифоровна. – Ждешь моего благословения?

В ее голосе прозвучало откровенное раздражение, но Рита сделала вид, что не заметила.

– Нам нужны какие-нибудь сведения о ней. Имя, отчество. Где она жила, почему и когда умерла? Ты как-то говорила, что она дожила до седин, но больше я ничего о ней не знаю.

– Она умерла в блокаду. Потому что ни один дар не способен исцелить от голода. Особенно когда голодают все вокруг.

– Как ее звали?

Вера Никифоровна снова промолчала, и губы сжались в совсем уж тонкую нитку.

– Ба?

– Рита, зачем тебе это? Почему ты просто не можешь забыть о том, что у тебя вообще есть этот дар?

– Потому что я хочу помогать людям.

– Ты врач, вот и помогай, как тебя научили в университете. Нечего лезть в то, в чем ты ничего не понимаешь.

– Есть вещи, которые невозможно вылечить обычными методами, – упрямо заявила Рита. – Например, я могла бы помочь Марку.

Бабушка повернулась к ней, и острый взгляд обжег ей щеку.

– По-моему, он и сам прекрасно справляется.

– Реабилитация продвигается очень медленно.

– У него вся жизнь впереди, успеет.

– Ты тоже все чаще жалуешься на сердце.

– В моем возрасте это нормально.

– Но я не хочу потерять тебя.

– А я не хочу потерять тебя!

Рита поняла, что разговор зашел в тупик. Она не понимала такого упрямого нежелания бабушки говорить о даре. И у нее оставался всего один аргумент:

– Но ведь этот дар есть у Сони, – сказала она, уже заезжая во двор. – Как мне объяснить ей, что не стоит им пользоваться?

– Словами, Рита, – строго отрезала бабушка. – Объясни словами. Она не говорит, но все прекрасно понимает. И начни с детства. Не повторяй моей ошибки.

Рита ничего не ответила. Взяв необходимые вещи, она вернулась к Веберам, у которых в самом разгаре было праздничное веселье. Крепости во дворе стали как минимум раза в два больше, и теперь в импровизированной битве участвовали и Алекс с парнем Анны. Снежки летали над двором как гранаты на поле боя, стена из красного кирпича была залеплена разбившимися снарядами, один из которых добрался почти до крыши. Соня, конечно же, пропустила полдник, но загнать ее в дом сейчас не представлялось возможным.

Поговорить с Марком наедине удалось только поздно вечером, когда они купали Соню в ванной перед сном.

– Не понимаю я этого упрямого молчания, – выговаривала Рита, тщательно контролируя интонации, чтобы не испугать ребенка. – Я еще могла понять ее желание заставить меня отказаться от дара, когда это было опасно, но сейчас? Если мы действительно можем узнать секрет, почему она ставит палки в колеса?

Марк пожал плечами, выстраивая аккуратную пирамиду из пены на голове у Сони и глядя на то, как она заливается смехом.

– Если мы не понимаем ее мотивов, это не значит, что у нее их нет. Придется идти окольными путями.

– Это какими? – насторожилась Рита.

– Узнать имя ее бабки самостоятельно.

Рита задумалась, глядя на покосившуюся пенную пирамиду, готовую вот-вот рухнуть.

– В принципе, можно посмотреть в документах, – наконец произнесла она. – У нас дома их много, и они в идеальном порядке, бабуля в этом педант. Возможно, там что-то есть. Займемся этим после праздников.

Марк не стал возражать, потому что в этот момент пирамида наконец рухнула.

После смерти матери все плавно, но неминуемо полетело вниз. Поля перестали давать такие богатые урожаи, как раньше, амбары больше не ломились от зерна. Скот голодал, коровы давали мало молока, свиньи поедали собственных поросят. С каждым годом животных становилось все меньше, а те, что остались, выглядели болезненно и жалко. Вдобавок на скот напала какая-то неизвестная болезнь, и их ослабленные организмы не могли сопротивляться недугу.

Голодали, болели и умирали и крестьяне. Кто мог – ушел, кто остался – истрепался и стал походить на городских бродяг. Жившие когда-то в дружбе соседи все чаще ругались, и когда известный на всю округу весельчак и богатырь Матвей, превратившийся за несколько лет в опустившегося пьяницу, зарубил своего зятя, никто почти не удивился.

Неспокойно было и в барском доме. Крыша прохудилась и начала протекать, мебель обветшала, слуги совсем разленились. Отец все чаще закладывал за воротник, и к тому моменту, как дети выросли, когда-то процветающее поместье пришло в упадок.

Старшая сестра Лизы, Ольга, вышла замуж практически без приданого. Муж увез ее в Петербург, и она никогда не навещала родное поместье. Лиза ездила к ней один раз, пришла в восторг от большого дома, выходящего окнами на реку, от богатой парадной, от нарядов и украшений сестры. Брат Алексей поступил в кадетское училище и домой тоже не приезжал. Только Николай остался в отцовском доме. Пить вдвоем им было веселее. И если отец никогда не распускал рук, то от брата Лизе частенько доставалось.