Литмир - Электронная Библиотека

Рассвет еще не наступил, небо за окном было темным. Деревья в саду – фиговое и манго, авокадо и цезальпиния, – неясные в свете луны, туманные, словно призраки, были с трудом различимы.

Это был сон, но я не могла вспомнить, почему он так удручающе на меня подействовал. Помнила только раскачивавшиеся и наклонявшиеся надо мной тени – сгибаемое ветром дерево, а в следующий момент – смертоносное видение.

Я свесила с кровати ноги и на ощупь надела тапки. Тащась к двери, мгновение помедлила, пытаясь дать этому разумное объяснение. «Страх, который ты сейчас испытываешь, не что иное, как остаток ночного кошмара… Бога ради, забудь об этом и возвращайся в постель», – приказала я себе.

Но нет… Прокравшись на цыпочках по коридору к спальне дочери, я открыла дверь и вошла. От духоты щеки спящей Бронвен просто пылали, а глаза беспокойно двигались под нежными веками – но она дышала, была жива. В безопасности. Не в силах сдержаться, я убрала прядь волос с ее лба и наклонилась, чтобы поцеловать влажные волосы. Затем, успокоившись, в полуобморочном состоянии побрела в свою кровать.

Глава 4

– Я не хочу ждать в машине, – проворчала Бронвен, стоя у кухонной раковины. Уголком тоста она собирала с тарелки малиновый джем и запивала большими глотками шоколадного молока прямо из пакета. Одета она была в свою обычную униформу – джинсы с обрезанными штанинами и майку на тонких бретельках; волосы заплетены в две косички.

– Полет продлится недолго, – попыталась я успокоить дочь. – Самое большее тридцать минут. А потом, если захочешь, развлечемся. Съездим в город и поедим мороженого?

Поставив кофейник на плиту, я забегала по дому, собирая сумки с камерами и запасные объективы. Несколько дней назад я получила заказ на фотоработы от одного местного агентства по недвижимости – моим первым заданием стала аэросъемка только что поступивших для продажи фермерских хозяйств. Полет был запланирован на десять тридцать этого утра.

Я запихнула телеобъективы в кофр, застегнула «молнию», затем обратила внимание на тишину. Взглянула на Бронвен. Та, ссутулясь, хмуро смотрела на недоеденные остатки тоста; на подбородке красовалось розовое пятно джема. До начала школьных занятий осталось четыре дня, и я понимала, что девочка начинает нервничать.

– Разве тебе не страшно подниматься в воздух? – спросила она.

– Я летала десятки раз. Ну, может, иногда немного мутило, но страшно никогда не было.

В кофейнике булькнуло. Я налила себе чашку, бросила два куска сахара, добавила чуточку молока и сморщилась, когда по пути в желудок напиток обжег мне язык.

– Но, мама, в этот раз все по-другому. – Бронвен поставила тарелку в раковину и бросила пакет в мусорное ведро. Потом подошла к окну и с тревогой всмотрелась в небо. – Мы на новом месте, с летчиком ты не знакома. Он может оказаться неосторожным. Может плохо проверить оборудование. Что-нибудь пойдет не так.

– Да все пойдет так. Я столько раз летала, что, наверное, и сама могу управлять «Сессной».

– Я хочу с тобой, – выпалила она. – В смысле, в самолет.

– Это будет скучно.

– Ты всегда так говоришь.

– Бронни, ты не можешь лететь со мной… страховка на пассажиров не распространяется. Кроме того, мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты в безопасности на земле.

Она мотнула головой и уставила на меня свои огромные глаза.

– Значит, это все же небезопасно?

– Я не имела в виду…

– Мама, а вдруг что-нибудь случится? Самолет разобьется? А пилот врежется в гору? А вдруг он окажется ненормальным, как случилось в Америке?

– Самолет не разобьется. Полет на маленьком самолете безопаснее путешествия на автомобиле, безопаснее даже перехода улицы в большом городе.

Я хотела ободрить дочь, но в моем голосе послышалась неуверенность. В голове промелькнули образы и звуки из сна. Смутные очертания и тени деревьев, чей-то крик. Туманная фигура с занесенной рукой. Тьма и страх, боль. И чувство, что невидимая опасность притаилась как раз впереди…

Я стряхнула необъяснимое ощущение:

– Ничего не случится, Брон. Обещаю.

Бронни встревоженно на меня уставилась.

– Если ты погибнешь, – наконец проговорила она высоким, дрожащим голосом, – что будет со мной? Нас теперь двое, мама. Если кто-то из нас умрет, другая останется одна. У меня нет тети Мораг, к которой можно обратиться, как это было у тебя. У меня никого не будет.

Голова у меня закружилась от чересчур крепкого кофе и, может быть, совсем немного от внезапного укора совести, вызванного словами дочери. Вскоре после смерти Тони я разговаривала со школьным советником в старой школе Бронвен, и она сказала, что не исключены страхи, слезы, вспышки гнева и нетипичное поведение. Детская реакция на горе разнообразна и непредсказуема. Единственное лекарство – бесконечная поддержка и время.

– О Брон, – мягко сказала я. – Никто не собирается умирать.

Я подошла и вытерла большим пальцем пятно джема с ее подбородка, потом хотела обнять, но Бронвен увернулась и сбежала в гостиную. Повесив кофр на плечо, я последовала за дочерью, решив не давить на нее. Наоборот, я занялась сбором остального снаряжения: объективов, запасных карт памяти, тросика спуска затвора. Положила также ткань для протирки оптики, запасные батарейки. Потом посмотрела на свои часы, поискала глазами настенные, которые вроде бы, как мне помнилось, не распаковывала.

– Малыш, сколько времени?

Бронвен смешно поднесла руку к самому лицу и, прищурившись, посмотрела на свои часы.

– Десять ноль пять. Утра.

Я схватила одно яблоко из миски для себя, чтобы сжевать по дороге, другое – для Бронвен.

– Идем, я не хочу опоздать в свой первый день.

– Почему я не могу остаться здесь?

– Просто потому.

– Но я не хочу ждать в машине.

Я ощутила раздражение.

– Очень жаль.

– Со мной все будет хорошо, мама. Я не открою дверь.

Она стояла выпрямившись, руки в боки, что означало – она мобилизует силы для того, чтобы спорить.

Я вздохнула. По опыту прошлого я знала, что если опоздаю на аэросъемку, то переволнуюсь. Если переволнуюсь, у меня будут дрожать руки. Если будут дрожать руки, снимки окажутся бесполезны. Хуже, я буду рассеянна и упущу все хорошие кадры. В самолете приходится шевелиться и быстро соображать. Ты превращаешься в камеру, отключаешься от всего, кроме образов, пролетающих перед объективом. Ты забываешь о своем теле из плоти и крови и настраиваешься на нюансы: форма, пространство, цвет и – что всего важнее – свет. Все зависит от точного определения момента, когда спустить затвор камеры.

– Брон, нам надо идти.

– Ты же сама сказала, что это ненадолго. Я прекрасно посижу здесь. Я могу почитать, подготовиться к школе, которая начинается на следующей неделе.

– Ты знаешь, что я не люблю оставлять тебя одну. Это меня нервирует.

– Мам, мне одиннадцать лет. Со мной все будет в порядке.

Я колебалась. Искушение было велико. Так легче. А что лучше всего – давало возможность избежать ссоры. Я прикинула: поездка туда и обратно, полет плюс возня с заполнением бланков – я, вероятно, обернусь меньше чем за два часа.

– Мам, ты как-то сказала, что ребенком кучу времени проводила одна.

– Тогда жизнь была другая.

Она состроила гримасу.

– Так прямиком до Средних веков?

– Бронвен, у меня нет времени стоять тут и спорить с тобой.

– Тогда поезжай.

Она делала это намеренно. Наказывала меня. Сводила счеты за все случаи пренебрежения и проступки, которые я как мать совершила за одиннадцать лет нашего союза. Побежденная, я вздохнула.

– Хорошо! При одном условии: ты должна оставаться внутри дома.

– Но, мам!..

– Тогда бери свои вещи – и в машину.

– Ладно, ладно. Я буду в доме.

– Не отпирай дверь.

Она заворчала себе под нос:

– Да ради бога.

– Бронвен?

– Мам, если грабитель надумает к нам вломиться, ему достаточно будет забраться через разбитое окно в ванной. Кусок картона, который ты туда вставила, никого не обманет.

12
{"b":"606964","o":1}