Молодой человек кивнул, соглашаясь.
Замер. Поднял руку.
– Машина! Большая, с другой стороны. Не с той, откуда мы приехали.
– Quindi esattamente!
Полицейский расстегнул кобуру, размял могучие руки. Выдохнул гулко.
– Вовремя мы появились! Грузовиков в округе всего четыре, этот не из них, у мотора голос другой. Сейчас разъясним!
– Зенитчики? – наивно предположил Уолтер.
Никола Ларуссо грозно засопел и жестом велел отойти к мотоциклу. Гудело уже совсем рядом. Резкий голос клаксона…
– Madonna! Это еще что?
Из-за склона горы выруливало большое черное авто, за которым тянулся целый вагон, тоже черный, но с желтой крышей. Часть крыши выступала далеко вперед, прикрывая кабину. Огромные, вытянутые вперед фары, серебристая решетка радиатора с большим черным орлом…
– «Понтиак-кемпер», – констатировал Уолтер Перри. – Модель 1935 года, я такую на выставке видел. Дом на колесах.
Словно подтверждая его слова, машина грозно рыкнула. Замедлила ход… Остановилась… Дверца отворилась, и на траву ступил человек лет тридцати в сером костюме и большой черной шляпе набекрень. Пиджак расстегнут, узкий галстук сбился на сторону.
– Добрый день, господа!
Махнул рукой, белозубо усмехнулся, снял шляпу.
…Слегка вздернутый нос, узкие маленькие губы, светлые волосы зачесаны назад. Темные брови, темные глаза. Говорит по-немецки, но не на «хохдойче», а как-то иначе.
– Господин сержант! Мои приветствия! Я ничего не пропустил?
– Добрый день, синьор доктор! – Никола Ларуссо облегченно вздохнул. – А я уж не знал, чего подумать. Экое у вас страшило!
Человек весело засмеялся, махнул шляпой.
– Американские друзья не забывают. В палатке слишком сыро.
Подошел быстрым шагом, пожал ладонь стражу порядка, повернулся к Уолтеру.
– Позвольте отрекомендоваться. Доктор Отто Ган!
Улыбнулся радостно, словно незнакомый парень был подарком к Рождеству.
Протянул руку.
Глава 3
Доломит
Лица на камне. – Курц, Хинтерштойсер и полярный дневник. – Bocca del Lupo. – Заглянуть за кулисы. – Альпинистская, пацифистская. – Полнолуние.
1
Черный лабрадорит, белый, чуть подернутый желтизной фон фотографий. Лица… Пятеро – и каждый не старше тридцати. У второго слева – очки, взгляд слегка растерянный, виноватый.
Золотые буквы, четкий, как солдатский строй, шрифт. «Верные Присяге». Ниже имена, даты, еще одна надпись, на этот раз многословная, на пять строчек. Два букета цветов, венок…
Яркое весеннее небо – равнодушный вечный занавес.
Рядом с двумя букетами – третий. Шарль положил цветы, поправил ленту на венке, поглядел в глаза тому, что в очках, поймал взглядом взгляд. На миг фотография стала зеркалом. Одинаковые лица, одинаковые стеклышки очков, глаза, складка возле губ. У того, кто был жив, дрогнуло горло, рука закрыла рот, дернулись плечи. Мухоловка взяла за локоть, коснулась губами щеки.
– Твой брат был очень хорошим человеком, Карел.
Шарль, кивнув, оторвал ладонь от лица, резко выдохнул, ухватил стеклышками очков небесную голубизну. Достал платок, долго тер глаза. Мухоловка подошла к памятнику, положила свой букет, перекрестилась.
– Может, Бог все-таки есть, как думаешь?
– Не знаю…
Платок исчез в кармане пиджака. Шарль надел шляпу, оглянулся. Кладбищенская аллея была пуста – только камень, зеленая трава и солнечный свет.
Мухоловка поглядела на памятник, сжала губы.
– Спите спокойно, ребята! Мы за вас отомстили.
Шарль поправил очки, улыбнулся невесело.
– Если бы!
– Все, кто тогда напал на особняк Президента, убиты. Те, кто ими руководил, расстреляны. Ты же их сам расстреливал, Шарль!
Молодой человек согласно кивнул.
– Этих – да. Но я не мог расстрелять германского посла и кое-кого из наших генералов. Мерзавцы все-таки добились своего – Президент погиб, а нынешний слаб. Он только морщится, когда слышит «аншлюс». Надо не морщиться, а стрелять! Стрелять, слышишь?
Девушка вновь взяла его за локоть, погладила по плечу.
– Эрц не пустит сюда нацистов.
Шарль поправил очки, отвернулся, чтобы не видеть тех, кто смотрел на него с фотографий.
– Мне иногда кажется, Анна, что мы сражаемся с гидрой. Генералов и министров можно передавить, но Гитлера хочет толпа – тот самый народ, которому мы якобы служим. Тупая сволочь! Их даже не нужно подкупать, достаточно прокричать о германском единстве и величии нации. Именно они похоронят страну, а не кучка заговорщиков. Порой я думаю, что коммунисты, за которых ты воевала, в чем-то правы.
Мухоловка промолчала. Шарль вновь поглядел на памятник.
– Пойдем!
Аллея казалась бесконечной – тихая безлюдная улица в городе мертвых. Двое шли между могил. Шаг, еще шаг, еще.
– Знаешь, в чем коммунисты правы? Все, даже Гитлер, боятся толпы. Заигрывают, подкупают, льстят. Иногда пугают – но все равно боятся. А большевики сразу же заявили, что создадут новый народ – такой, какой им требуется. Испекут, как хлеб в печи. Сколько сгорит, не важно, хоть миллион, хоть десять. И ведь получается!
Мухоловка взглянула удивленно:
– Ты ставишь на Сталина? И советуешь мне вступить в НСДАП?
– Нет. Я говорю о тактике, а не о стратегии. И Сталин, и Гитлер в перспективе проиграют, потому что считают без хозяина. Дикари машут дубинами, не замечая, как на них уже наводят пулемет. Но это в будущем, до которого еще следует дожить. А когда в город входят танки, правильнее всего находиться…
– …В танке, – кивнула девушка. – Вести наблюдение и передавать сведения командованию. У нас в Академии есть нацистская ячейка, присмотрюсь. Думаю, в расовом отношении ко мне претензий не будет, у меня даже фамилия немецкая… Надо идти, и у тебя, и у меня дела.
– Погоди!
Шарль помолчал, бросил взгляд на пустую аллею. Заговорил негромко, словно опасаясь тех, кто уже ничего не услышит.
– Там, под камнем, где мой брат, лежат пятеро. Но хоронили четверых.
Мухоловка взглянула удивленно.
– Я же была на похоронах. Мы с тобой рядом стояли.
– Четверых. В один из гробов насыпали земли. И еще камней добавили для веса. Когда убивали Президента, погибло четверо офицеров охраны. Пятый оказался предателем. Он бежал, точнее, пытался.
– И… И где он сейчас?
Молодой человек дернул губами.
– Там же. Его закопали следующей ночью – в гробу, но живым. Я дал ему фонарик и газету с некрологом.
– Буду знать, – равнодушно бросила девушка. – Пригласить меня сюда – твоя идея? Или Эрц приказал?
– Не имеет значения. Ты перестала бояться, Анна. С агентом такое случается. Одна удача, другая, и начинает казаться, что именно ты – хозяин жизни, и своей, и чужой. Отсюда до предательства – всего шаг. Ни я, ни Эрц не хотим, чтобы ты оступилась. Куда именно придется падать, ты уже поняла.
Мухоловка улыбнулась, поглядела на Шарля, поправила ему шляпу.
– Положи мне в гроб коробочку с леденцами.
2
– Нет, – решительно заявил Уолтер. – Не запомнил, ребята. Давайте еще раз!
– Тони Курц, – улыбнулся тот, что повыше.
– Андреас, – подхватил невысокий, – Хинтерштойсер. Повторить? Хин-тер-штой-сер. Слушай, а может, просто по именам? Тони и Андреас. И Вальтер.
– Годится!
Тони и Андреас выскочили из «Понтиак-кемпера» как чертики из табакерки – не через дверь, а из люка на крыше. Залихватски свистнули, спрыгнули на траву. Увидев встречающих, попытались принять серьезный вид, но без особого успеха.
– Моя непобедимая армия, – с явным удовольствием прокомментировал доктор Ган. – В плен не сдаются. И не берут.
Уолтер и страж порядка переглянулись. Ларуссо всмотрелся, скрестил ручищи на груди.
– Стало быть, синьоры в самоволке?
Молодой человек и сам успел заметить характерные короткие стрижки. Армейские парикмахеры, как и полицейские, всюду одинаковы.
