«Ход первый – нужно изменить внешность!» – Решительно нахмурилась Мэрилу, ощущая на сердце вселенскую печаль и грусть. Своей роскошной гривой она гордилась, кроме того, это была память о её матери, от которой она унаследовала такую глянцевую и слегка кудрявившуюся роскошь в виде чудесных шелковистых локонов.

«Встреча с Антоном неизбежна. Так же как и с Катей и Прохоровым! Чем может объяснить женщина столь радикальную и неожиданную для всех смену имиджа? Только тем, что она женщина и хотя бы раз в жизни имеет право измениться внешне, примерив на себя незнакомый облик. Так, наименее запоминающийся и обыденный будет черный цвет, –размышляла Мэрилу, прижимая к себе спящую на соседнем сидении Анечку. – Короткая стрижка и тёмный цвет волос! Аня была в шапке, но лучше бы её нарядить в мальчика! Дети любят игры и перевоплощения, сыграем на этом. Будут искать рыжеволосую молодую женщину с маленькой дочкой, и никто не узнает ее в темноволосой, коротко стриженой брюнетке со своим сынишкой в мальчишеской одежде!» – Мэрилу тяжело вздохнула. Потянуло в сон, но она решительно взбодрилась, помотав головой из стороны в сторону. Часы на электронном циферблате в кабине водителя показывали без десяти минут четыре.

«Поспать бы….» – мечтательно подумала она, вспоминая свою уютную спальню.

«И есть очень хочется!» – желудок у нее не на шутку повело. Аня, вымотавшись после сумбурной ночи, спала как убитая, а у Мэрилу от длительного сидения совсем затекли ноги. Они катались в троллейбусе уже давно, несколько часов подряд, но водитель, словно не замечал странных пассажирок, не обращая на них никакого внимания, совершив уже несколько кругов своего маршрута от кольца и до кольца. Мэрилу понимала, что нужно выйти из состояния безучастной наблюдательницы и приступать к решительным действиям, потому как медлить дальше было нельзя. Необходимо найти Катю, что бы решить вопрос с ночлегом, вытянуть из нее как можно больше информации, касательно жизни Марины и Ани, выйти на след Прохорова и, главное, попытаться проанализировать, что же такое произошло, отчего Гирманчи и Констанс мертвы, вместе с её двойником из этого мира Мариной Самойловой. Но для начала необходимо поменять внешность. Светиться в брадобрейной Мэрилу не хотела, потому, как обладательница слишком уж яркой и запоминающейся внешности, решившая обкорнать свою шикарную гриву, непременно запомнится мастеру, которой будет её стричь, значит, надлежит самой задать тон будущей стрижке, а, проще говоря, обрезать как можно короче свои и Анины локоны.

– Малышка, – Мэрилу ласково потрепала девочку по плечу.

– Просыпайся, солнышко! – нежным голосом прошептала она, и сердце у нее захолонуло от неведомого ей доныне чувства материнства. «Вот так и мама моя когда-то называла меня!» – с грустью вспомнилось Мэрилу. Девочка нехотя распахнула огромные сияющие глаза и, сонно моргая, потёрла их крохотными кулачками.

– Мы уже приехали, мамочка?? – Аня зевнула, растерянно хлопая ресницами.

«ПОРА!» – скомандовала самой себе Мэрилу и, перебросив через плечо сумку.

– Вылезай, принцесса! – она похлопала Аню по попе, подталкивая её к выходу. Мэрилу злилась сама на себя: потерять кучу времени, раскатывая туда-сюда по маршруту троллейбуса, но так или иначе, а передышка ей была просто физически необходима. Переместиться во времени, стать свидетельницей убийства Гирманчи, смерти Марины и Констанса, разговор с Прохоровым в присутствии понятых, похищение, всё это выбило девушку из состояния обычного внутреннего равновесия, лишив на какое-то время способности мгновенно ориентироваться. Так или иначе, волею ли судьбы, или же по стечению обстоятельств, но Мэрилу оказалась в ином временном пространстве, правила и порядки которого ей были совершенно не знакомы, и, посидев вот так, несколько часов, в полной прострации, она анализировала и наблюдала за окружающим миром, составила примерный портрет местного населения.

– Ма-ам, – Аня, словно маленький колобок, закутанный в меха, торопливо спрыгнула с подножки троллейбуса, но не удержалась на припорошенном снегом асфальте, плюхнулась на пятую точку.

Мэрилу, схватив ребёнка под мышки, отнесла её на безопасное расстояние, поправив на ней белую пушистую шапочку. Кроме них больше из троллейбуса никто не вышел. На остановке было безлюдно, не считая долговязого верзилы, копающегося рядом в открытом капоте своего «Мерседеса» и мирно спящего бомжа, прислонившегося к обледенелой скамейке. Аню немного укачало во время долгой поездки, и, судя по всему, для неё настало самое время закатить грандиозную истерику, сопровождаемую как обычно слезами, выкриками и солидным сольным концертом по заявкам трудящихся.

– Я хочу писать! – протянула она, плаксиво оттопырив нижнюю губу.

Вообще-то, Анечка была на редкость послушным ребёнком, но когда в неё вселялся дьявол, она становилась неуправляемой в такие вот ситуации как сейчас, когда она проголодалась, хотела в туалет, не понимала, почему мать таскается с ней по троллейбусам, вместо того, что бы поехать в гости к тёте Кате.

– Потерпи, малышка, – Мэрилу поправила тяжёлую сумку, подмигнув девочке.

– Сейчас мы сходим в туалет! – добавила она, озираясь по сторонам.

«Знать бы только куда?»

На улице понемногу начинало темнеть. Уши Мэрилу с непривычки ужасно пощипывало, она замёрзла, даже тёплая приталенная дубленка не спасала девушку от непривычного для нее холода.

– Я хочу в туалет! – продолжала гнуть свою линию Аня, пританцовывая на месте, окрасив интонации вредными нотками. Разбуженный пронзительным детским голосочком бомж в засаленной ушанке, с длинной, какой-то рваной, слипшейся бородой, в которой застряли хлебные крошки, проснулся, и осоловело уставился на эффектную парочку. Верзила, перестав изучать внутренности машины, захлопнув крышку, принялся наблюдать за бесплатным спектаклем, усевшись на капот «Мерседеса».

– Ой, дядя бородатый! – радостно воскликнула Аня, переключаясь на сонно моргающего бомжа. Поскольку букву «р» она не выговаривала, то «бородатый» в её исполнении прозвучало как «болодатый». Тот, ощерив беззубый рот, что-то пробурчал себе под нос и, завозившись, неуклюже поднимаясь, шагнул к Мэрилу, протягивая к ней в просящем жесте руку.

– ДоЩка, я не датый совсем, не пил уже вторые сутки, – надтреснутым голосом заканючил бомж. Опровержением его слов перегаром от него разило так нещадно, что Мэрилу отпрянула, инстинктивно хватая Аню за капюшон шубки. Верзила на капоте «Мерседеса» иронично хмыкнув, скрестил руки на груди. Бомж сорвал с головы ушанку и в порыве чувств, ведомых только ему одному, видя настроение «толпы», швырнул её под ноги обалдевшей Мэрилу.

– Помоги трудовому народу, мать твою-у-у! – взвыл он хриплым дискантом, яростно сверкая глазами. – Заржались, буржуи! Водки второй день нет! – затем, полубезумно повращав выцветшими глазами, шагнул к Мэрилу и ухватил её за ремень сумки, висящей у неё на плече.

– Дай поесть чё-нить, девка, ну что тебе жалко? Дай, – он ещё сильнее потянул на себя ремень. Хватка у такого тщедушного на вид мужичка оказалась на редкость цепкая: сумка упала с плеча и оказалась практически во власти бомжа.

– Мама!!! – пискнула Аня, испуганно прижимаясь к ногам «матери».

Реакция Мэрилу оказалась молниеносной: перехватив руку мужика, она, сомкнув пальцы на его грязном запястье, сжала его с такой силой, что тот, от неожиданности заскулил, отпустил ремень сумки, и стал вырываться, выронив свою замусоленную ушанку. Верзила, решив вмешаться, спрыгнул с капота иномарки и в два прыжка подлетел к месту потасовки.

– Шёл бы ты отсюда, мудак! – рявкнул он, дёргая бомжа за шкирку, наподдав ему под зад для начального ускорения. Мэрилу выпустила его запястье и перекинула сумку на манер почтальонов. Затрапезный мужичок, не удержавшись на ногах, грузно шлёпнулся на землю.

– Трудовой класс бьют! – загорланил тот дурным голосом, ползая на корачках.

– Сволочи, сволочи! – бухтел он, нахлобучивая ушанку задом наперед.