Кошка уставилась на хозяйку, с упоением размышляющую вслух. Мисс Хэйвуд частенько беседовала со своим внутренним «я». Мэгги не понимала, о чем лопочет это двуногое существо, впрочем, ей, как и другим котам, не было дела до людских проблем.

– Барретту не удастся обставить меня! Я справлюсь, но на сей раз он увидит материал лишь перед выпуском газеты…

Мэгги, уставшая от болтовни, незаметно ретировалась с кухни. Она была сыта и не изъявляла ни малейшего желания слушать пустые разговоры человека. Кошка спешно миновала гостиную, проскользнула через приоткрытую дверь и улеглась в самом темном уголке балкона, любуясь через ограждение ярко освещенной улицей Санта – Моники. Животное слышало, как из маленькой квартирки доносится бормотание Эмили, спорящей с невидимым противником. Мэгги зевнула, положила голову на передние лапки и, закрыв глаза, тихо замурчала.

Грегори вошел в квартиру, снял кашемировое пальто и повесил в гардероб. Зонт он оставил в багажнике машины: разводить лужи в доме было не в его манере. А вытирать мокрый пол – дело прислуги. Переобувшись, он убрал туфли на полку. Завтра Елена, домработница, вычистит их до блеска. Проворная латиноамериканка, несмотря на свой далеко не юный возраст, легко справлялась с уборкой двухуровневого пентхауса с видом на Центральный парк и тщательно следила за чистотой одежды работодателя.

Журналист взглянул в зеркало, занимающее всю площадь раздвижной двери гардероба. Бережно пригладив смоляные волосы, он широко улыбнулся отражению, затем направился в гостиную.

Апартаменты мистера Тейлора стоили баснословных денег. Такое жилье могли себе позволить лишь очень состоятельные люди. Грегори был как раз одним из таких людей. Он вырос в роскоши, он любил роскошь, он не представлял свою жизнь без роскоши!

Напольное покрытие гостиной и спален – бразильский орех; в ванных комнатах, а их к слову было пять, и на кухне, – мрамор кораллового цвета. Мебель и прочие предметы интерьера изготовлены лучшими дизайнерами мира и только из экологических материалов. Панорамные окна днем радовали великолепным видом на Центральный парк, а ночью завораживали яркими Нью-йоркскими огнями и темным, словно Марианская впадина, небом.

Пентхаус пропах изыском и дороговизной, но бесценным сокровищем Грегори Тейлора являлся не антураж, а коллекция холодного оружия, обосновавшаяся на стене над камином. Журналист тратил безумные деньги за редкие экземпляры. В его арсенале были римский гладиус, японский кайкэн, скифский акинак, персидская джамбия, тибетская кила, шотландский дирк и прочие раритетные клинки, которым следовало пылиться под стеклом музейных витрин, а не в квартире известного репортера. Все предметы представляли собой подлинную историческую ценность. Тейлор их приобретал на аукционах у частных коллекционеров либо у контрабандистов, что незаконно завозили артефакты в США. Обладая собранием самого феноменального антиквариата в мире, Грегори ощущал себя уникальным. Сегодня ценитель редких реликвий приобрел еще один потрясающий предмет, которому суждено было пополнить сокровищницу.

Грегори вытащил из внутреннего кармана пиджака сверток, доставленный британцем с территории Ирана. Он аккуратно развернул брезент. В нефритовых глазах журналиста заплясали огоньки восхищения. На его ладони лежал небольшой кинжал в кожаных ножнах, инкрустированных серебром. Это оружие явно принадлежало женщине, которая умерла давным-давно, еще в те времена, когда шумеры населяли земли Месопотамии или же когда персы сражались с греками. Грегори предстояло выяснить древность клинка, но в том, что он принадлежал былым эпохам – он не сомневался! Журналист осторожно вынул кинжал из ножен. Он был прекрасен: тонкое острое лезвие из металла цвета обсидиана с фиолетовым отливом мистически поблескивало в лучах искусственного света, рукоять вырезана из цельного куска горного хрусталя, увитого тонкой серебряной нитью, вросшей в прозрачный минерал. Но самое поразительное находилось внутри холодного камня: цветок, небольшой с белыми бархатными лепестками, опыленными алым бисером. Бутон был раскрыт, и казалось, что если расколоть хрусталь, то цветок будет так же свеж, как в тот момент, когда был сорван с клумбы. Репортеру никогда не приходилось ранее лицезреть такую красоту. Кинжал был действительно уникальной вещью, и он, Грегори Тейлор, стал его единственным обладателем!

«Потрясающе… Ты истинное произведение великого мастера! Пески сохранили тебя, не позволив тысячелетиям покрыть лезвие ржавчиной и затмить сияние камня!»

Репортер поднес клинок ближе к глазам. Ему на мгновение показалось, что он заметил изъян на лезвии, там, где темный металл переходил в гарду. Нет, это была не царапина, не ошибка кузнеца – кто-то намеренно оставил свой след на поверхности. Незнакомые символы, возможно, являлись клеймом ремесленника, выковавшего кинжал.

– Интригующе,– произнес Грегори, гадая, чье имя или послание выгравированы на металле.

В Нью-Йорке пробило три часа ночи, было бессмысленно кому-то звонить, дабы выяснить значение символов. Завтра. Завтра он узнает, что за письменность на клинке и какое значение несет.

В тесной полуподвальной каморке с крошечным окошком под потолком царил полумрак. На низком дубовом столике три огарка свечей мерцали тусклым пламенем, отбрасывая длинные тени на выбеленные стены и на старика в белоснежном одеянии и тюрбане. Он стоял на коленях, сложив руки на животе. Его глаза были закрыты, а из уст вылетало невнятное бормотание. Лицо, изборожденное глубокими морщинами, свидетельствовало о почтенном возрасте. Это подтверждали и седые кустистые брови, и аккуратно подстриженная бородка, посеребренная годами.

Ариф ибн Навид Гафури разменял девятый десяток лет. За свою жизнь он повидал многое. Профессия археолога предоставила ему возможность объездить весь мир. Он поддался авантюризму и новым открытиям. И благодаря неутолимой страсти к приключениям, всегда присутствовал на самых известных раскопках.

Ариф был никудышным супругом, вечно пропадающим в разъездах. Его жена в одиночку воспитывала сына. Когда она умерла от инсульта, археолог находился в Европе: копался в древних останках, вычищал от земли черепки амфор, изучал античные предметы быта. Его не оказалось в Лос-Анджелесе и во время страшной аварии, унесшей жизнь его сына и невестки. В ту пору Ариф колесил с экспедицией по Южной Америке. Лишь осиротевший Рашид и старый друг Юшенг Линг заставили заядлого путешественника осесть в Городе Ангелов и открыть небольшой магазинчик в Чайнатауне. Так мистер Гафури стал одним из немногочисленных арабов, проживающих в азиатском районе. Здесь было спокойно и безопасно. Он уже не мог заниматься археологией, но удачно справлялся со своей главной задачей, которая была куда важнее тысячелетних скелетов египетских цариц и гробниц китайских императоров.

Ариф прекратил невнятно шептать и взял со стола письмо, доставленное днем почтальоном. Послание пришло с Ирана. Раскрыв конверт, он вынул листок испещренный мелкими буквами. Текст был на персидском. Почерк размашистый, казалось, автор писал в спешке. Старик нахмурил брови, пробежавшись взглядом по коротким предложениям.

Послание вернулось обратно на стол. Мистер Гафури открыл толстую старую книгу в кожаном переплете, похожую на древний том из архивов библиотеки или Этнографического музея. На самом деле к литературе этот фолиант не имел никакого отношения. Собрание папирусных свитков, исписанных арабскими цифрами и фразами на фарси, скорее напоминали заметки по бухгалтерии. Бывший археолог тяжело вздохнул, взял со стола ручку и аккуратно вписал число – тысяча восемьсот восемьдесят три.

Отложив перо и захлопнув книгу, Ариф поднялся на ноги, чувствуя, что конечности затекли. Тяжело вздохнув, он взял объемную рукопись и проковылял к огромному сейфу, стоящему в углу комнатушки. Торопливо набрав код, он открыл массивную дверь, которая тихо взвизгнула, нарушив затянувшееся безмолвие каморки. Внутри, металлический ящик был почти пуст, если не считать предмета, покрытого пурпурной бархатной тканью, что прятался в глубине. Мистер Гафури положил книгу на свободную полку, и, захлопнув дверь, вновь набрал шифр. Потушив свечи, он неторопливо покинул каморку, заперев ее на увесистый замок.