По наущению совета ста
Посажена на воду и прозак.
Такая схема, мол, не создаёт морщин,
Однако, по последним слухам, в карантин
Всё больше попадают за
То, что не выходит за пределы рта.
«Засим добавить к исполненью.»
Пустота
Сернистой серны выварочный месяц
Остервенело жжёт раскрашенным углём –
Светило зубоскалит. Ночи в окоём
Гортани одичало лезут смеси.
Напудрить птомаиновыми пудрами закат,
Ломтями нарезать желеобразный воздух.
Пускай кишат в окоченевших ноздрях
Фрактальные богини сквозняка.
Ghatическая[1] размазня по праву
Нахваливает человеческий предел.
Удел произрастания в такой среде –
Учитывать тот факт, что переправа
Не сделает и метра без огня в котле.
Хотя, как вскользь заметил сухощавый вождь,
К иным мирам куда сподручней на метле.
От одиночества ж спасает разве дождь,
Которого здесь не бывало и в помине.
Навязчивый букет высоковольтных линий
Шипит цикадами в полупрозрачной мгле,
И разливается в туманном миндале
Недостающий чёрный в недостающем синем.
Eroзия
О, кармические секстанты Тантры. Санитар,
Убери эти пуанты и чёртовы хризантемы,
Проклятые хризантемы и проклятые пуанты.
Мы ошиблись станцией, я не узнаю места́,
Эти пляски качает не тот состав –
В бочках полно солёной воды. Санта
Баба́[2] приходил вчера, бил тотемы…
С утра – иллюзия гелия и легионы элегий.
Я ли – не георгин гангрен разума,
Почечные нефриты истошных песков,
Песчаные пыли, огненные побеги
Берегов, обожравшихся водородными газами?
Размазывай сукровицу мозгов
По кишечным заворотам дороги.
Твой особенный дух – укладывать в слоги
Эти соки воспалённых голов.
Излучены губ, граммофоны зубов –
Изъедены словесными паразитами.
Из-за пазухи космоса лезут орбитами
Нолей чугунных котлов
Вопросительные волокна закатов,
Бриолиновые пряди потрохов луны.
P.S.
Ещё один, сорвавшись со стены,
Расчёсывает языком волну слюны
На выглаженных половицах
кабинетного
квадрата.
< 2014 >
В город[3]
Прилив долин… да в фиолетовых стихах Венеций
Закутаться слезящимся камням и на восход…
В полдневной партитуре не увидеть нот, и брод
Срывается на дно, не доходя до mezzo…
Плыть по домам, да в россыпь глаз в просоленном вокзале
Уткнуть лорнет, покуда горизонт, сменяя дни,
Плетясь, отслаивает пригоревшие ступни
От вымокшей под градом солнц сутулой магистрали.
Покатывать шары белков по оскоплённым лунам,
Трамвайно созерцать седой булыжник мостовых.
Пусть скашивают косы стрелок в колбах часовых
Разве́еренным росчерком безвременные дюны,
Пусть ниспадает одеяние хрустальной сельвы
Безлиственных витрин к понтийским берегам.
И с берегов по раскалённым, кипенным мехам
Всё дальше в вороную пропасть мраморного шельфа.
В кофейных ступах утра палевый рассвет толочь,
Где звёзды омывают полдень по слепым горам.
И полдень клонится к бескрайним диким вечерам,
Что в здешних языках считается за ночь.
[....................................................]
Брезентовые сумерки, исте́рия позёрства,
Репродуктивные развалины, понтоны ртов –
Мостам ума вонзиться в эзотерию домов…
Всё пыльным кирпичом ссыпается лазурно в горсти.
В цилиндре фокусника до отказа пышной брани.
Уездный халифат остыл уже как час назад,
И уменьшительные стёкла больше не вмещают ад
Обезображенного дня ласкательными снами.
Пишу к тебе из прошлого, мой неуёмный город…
О, время жидкостей… Пружины боле, чем сполна
Хватает до тебя. Вина здесь глубже, чем до дна,
И также к вечеру, продрогнув, поднимаешь ворот.
С листа империя разложена чуть больше в presto.
И задремавший лавочник скорее ждёт в кафе,
Чем на причале, и отец эпохи, галифе
Сменив на френч, чуть дольше века не находит места.
За полночь видно ближе, чем тлен соседствующих крыш.
И Мёбиус здесь не отряхивает сентября –
Дороги хлыст бичует спину дорий… Говоря
По правде, весь Мёбиус разъехался давно в Париж.
[....................................................]
Исповедальня зацелована до дыр и после…
Стекает сinnabari по парадным мёртвой лампой.
Срывает небо с корнем с полуночного эстампа
Железный оттиск на волну. Наборщик болен. Возле:
За крах звезды к стене поставлен столбовой фонарь;
На площадях мятеж прогорклого базальта;
И погреба раскупоренного асфальта
Выплёскивают по бокалам керосиновую гарь.
В лицо дощатой пристани, простынно и пространно,
Ударить пополуночи укачанным шагам,
Покуда захмелевший щебень катится к ногам,
Гарцуя в антрацитовом исчадии озанны.
Шипит фотон по изобилующим ресторанам,
Ликует вдребезги преисторический харам,
И катятся глаза по облупившимся стенам
В червонные рога просмоленного океана…
Ночной факир разматывает в прядь кальянных клубней
Лукумовый пассат, да в холст холщёвых куполов.
Набрать в охапку россыпи с тюльпановых ковров
И по мощёным улицам разбрасываться в бубны.
Анизотропия окон, блаженство неофита –
Пророческая длань в тугой перчатке перемен.
В калейдоскоп всевышнего просыпан молибден[4],
И ночь – дотла в глухом метападении софита.
Несётся в эпохальных зеркалах немых курганов
Гвардейский росинант под янычарским ездоком.
Полёт благословен и тих, но всё под потолком…
И проливаешься с небес, да всё паркетной манной.
Будь счастлив, неоконченный сентябрь! Имбирная Пангея.
В нефритовых зрачках чуть больше часа тлеет хмарь.
И кукольный январь игрушечного Рима ларь
В янтарь московских вод заковывает, пламенея…
P. S.
Из ведомости: Чревоугодие. Лень на слова.
Уныние. Волна, лишённая поддержки дна.
Согласно описи: Изжога зрения – одна.
Интоксикоз – один. Старение – одно. Октябрь – два.
< 2013 >
Сиреневый краситель
Воскликнуть кожей каблука на пьяных сходнях…
Кунжутом мостовой в рогаль на фонаре да в Grande[5]…
Да обмакнуть перо себя, червлёное, в циан
В чернильнице грудастой, пышной подворотни.
