Вдруг выяснилось, что Черноморский флот не в состоянии перебросить к Босфору сразу три дивизии. Для этого нет ни потребного количества пароходов, ни даже барж, которые можно было бы тащить к месту высадки на буксирах эсминцев. В мирное время никто не готовился к такой массовой переброске войск морем, поскольку задача штурма Босфора, Черноморскому флоту никак и никем не ставилась!

В этом есть некая мистика – не протянуть руку к вожделенному и доступному плоду. Даже не попытаться. Будто Царь-град обведен был незримой запретной чертой – нельзя!

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «На скорую руку можно было бы в течение одного или полутора месяцев подготовить транспортные и десантные средства для одной бригады с небольшой артиллерией, но генерал-квартирмейстер Ставки считал десантную операцию с такими средствами слишком рискованной и даже авантюристической, – горько сетовал контр-адмирал А. Бубнов, – и она не была предпринята».

Десантный отряд был расформирован и отправлен на Юго-Западный фронт ввиду нового наступления немцев, перебросивших значительные силы из Франции, чтобы помочь своим австрийским союзникам. Идея захвата проливов флотом была едва ли не навсегда похоронена в умах армейских генералов, заправлявших делами Ставки. «Что ж вы, братцы-моряки, взялись за гуж, а потом и «карачун» закричали, пароходов не хватает? Чи флот у нас, чи не флот?» – подтрунивали они.

И это было самое обидное, ибо армейские чины недвусмысленно давали понять своим флотским собратьям, что после Цусимы и Порт-Артура не верят в их способность проводить самостоятельные операции. Снова стали повторять «магическую» формулу – «Ключи от Босфора лежат в Берлине». А путь в Берлин лежал по их разумению через Карпаты.

Однако морской мозговой центр Ставки, подпитанный неизбывной энергией «направленца» по Черноморскому флоту тогда еще капитана 1 ранга Бубнова, продолжал вопреки всем скептикам деятельно готовиться к штурму проливов. И прежде, чем просить новых войск для десантного отряда, стали формировать в Одессе Транспортную флотилию, призвав на это весьма хлопотное дело порт-артурского героя – контр-адмирала Хоменко, (того самого под началом которого командовал батареей в Скалистых горах лейтенант Колчак).

Хоменко творил чудеса. Первым делом он переподчинил себе все ремонтные средства одесского порта, поставил к его причалам все, что хоть как-то могло держаться на воде и самостоятельно передвигаться. Так он насчитал около 100 судов, но и этого было явно недостаточно. Тогда адмирал заказал на Николаевском заводе 30 мелкосидящих (чтобы могли подойти поближе к берегу) судов и превеликое множество десантных ботов. Здесь же, в Одессе, сосредотачивались и все необходимые запасы Транспортной флотилии, и штаб ее, и экипажи будущих десантных судов. В Севастополе под эгидой морского штаба Ставки разрабатывался детальный план будущего штурма. Лишь к весне 1916 года Транспортная флотилия была готова принять три полнокровные дивизии, усиленные артиллерией. Дело оставалось за малым – найти адмирала, который поведет эту армаду к утесам Босфора. Эбергард для этой цели никак не годился.

Высадка октябрьского десанта в Рижском заливе принесла Колчаку не только долгожданный «белый крестик», но и предрешила в его судьбе крутой поворот с не менее крутым взлетом. «Босфорцы» в царской Ставке – да простится невольная игра слов – сделали ставку на энергичного дерзкого и удачливого офицера, только что принявшего Минную дивизию (предел мечтаний Колчака) и надевшего контр-адмиральские погоны.

Бубнов – «серый кардинал» русского флота, (серый, по счастью, не в смысле интеллекта, а по той тени, в которой предпочитал держаться) – и его соратники видели в Колчаке «вождя, коему в древности было бы, несомненно, отведено место среди героев Плутарха». Судьба Колчака была предрешена, о чем он сам не ведал ни сном, ни духом.

Однако осуществить столь сложную кадровую рокировку было весьма непросто, поскольку позиции адмирала Эбергарда и в Севастополе, и при императорском дворе были столь же прочны, как и незыблемость Босфора. Тем не менее и его судьба была предрешена в вагонах полевой Ставки…

Морской министр адмирал Григорович представил Государю обстоятельный доклад с предложениями по перемещению важнейших на флоте фигур.

По этому докладу, получившему положительный рескрипт, адмирал Эбергард был назначен членом Государственного Совета, а на его место был ставился «самый молодой адмирал русского флота А.В. Колчак, показавший своей блестящей деятельностью в Балтийском море выдающиеся способности командования».

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. «Я почти уверен, – вспоминал много лет спустя контр-адмирал Сергей Тимирев, – что Колчак до своего назначения ничего о нем не знал, а также не предполагал, какие хитросплетенные интриги ведутся в Ставке. Прошло всего несколько месяцев, как он получил назначение, о котором давно мечтал, и было вполне естественно ожидать, что его оставят в покое хотя бы до закрытия навигации. Если ему и приходила в голову мысль о каком-либо будущем повышении по службе, то, наверно, это касалось лишь Балтийского флота: слишком уж было несообразно ожидать, чтобы адмирала, хотя бы и сверхвыдающегося, во время самого разгара войны вырвали из знакомой обстановки и назначили в совершенно чуждую, да еще на высший командный пост.

В начале июня в Ревельском Морском собрании, расположенном в чудесном историческом парке, что-то праздновалось – была музыка и танцы. Наш небольшой кружок (Непенин, Подгурский и я) воспользовались случаем и объединились в Собрании, уговорив пойти туда же и А.В. Колчака, только что прибывшего из Рижского залива для каких-то срочных дел в Штабе, т. к. на Рижском фронте наступило временное затишье. Мы сидели за столиком и мирно беседовали, когда вдруг появился флаг-офицер Колчака и передал ему записку. Колчак прочел и извинился, что его экстренно вызывает командующий Флотом. Он еще добавил: "Странно, кажется мы с ним обо всем договорились". Он уехал на «Кречет», заявив, что вернется, если не будет очень поздно (он должен был на рассвете уходить на миноносце в Моонзунд). После его ухода вскоре пришел Непенин, который ненадолго куда-то отлучался. Он сообщил, что только что получена телеграмма прямым проводом из Ставки о назначении Колчака командующим Черноморским флотом с производством в вице-адмиралы; начальником же Минной дивизии назначался Кедров (командир "Гангута") с производством в контр-адмиралы. Мы все были как громом поражены – так неожиданно для всех нас было подобное назначение. Через некоторое время появился Колчак и без особой радости в голосе, наоборот, скорее мрачно, подтвердил справедливость сообщенного Непениным. Наши поздравления Колчака, естественно, более походили на соболезнования. В последующем разговоре Колчак высказал, что ему особенно тяжело и больно покидать Балтику в такое серьезное и ответственное время, когда на Северном фронте идет наступление, тем более, что новая его служба представляется ему совершенно чуждой и слишком трудной, вследствие полного его незнакомства с боевой обстановкой на Черном море.

Неожиданностью назначения в Ставке били наверняка: там знали, что Колчак не такой человек, чтобы во время войны отказаться от боевого назначения, хотя бы и нежелательного для него самого. Назначение Кедрова также не вызвало особой радости: он совсем не был популярен на Минной дивизии. Очень способный офицер и прекрасный работник, он всегда с редкой настойчивостью стремился к одной цели: сделать блестящую карьеру. Как все убежденные карьеристы, он был сух и скорее недоброжелателен по отношению к своим сослуживцам и подчиненным. Он обладал сильной волей и настойчивостью, но не был талантлив: его деятельность лишена была творчества и вдохновения…

На другой день Колчак и Кедров ушли в Моонзунд для передачи Дивизии и ознакомления с боевым положением на месте, а через несколько дней мы чествовали Колчака обедом в Штабе и затем провожали его на вокзале: он уезжал в Петроград, откуда должен был через Ставку отправиться к новому месту службы.