Из железного короба, что на лавке стоял, достал он хлеб. Еще несколько таких коробов с дверцами помещались на полу, на печи.

- Это что у тебя? - спросил Егор.

- Мыши одолевают,- объяснил Холюша. - Прям шубой идут. Аж страшно. .. Сухари висели в суменке. И вроде покрал кто. Подчистую. Я в магазине духовок набрал, от печек. Все в них сохраняю.

- Кота бы завел...

- Они и его сожрут... Давай выпьем, за знакомство, со свиданьицем.

Выпили, принялись закусывать.

- Сало вкусное,- похвалил Егор. - А хлеб какой-то... С лета у тебя лежит, что ли?

- Хлебушко нам редко возят. На той еще неделе привезли. Вот цвелый и едим. Може, на этой привезут. А сало у меня неплохое. Люди хвалят. Я тебе с собой покладу.

- Как жизнь-то, дед Халамей? - спросил Егор сочувственно.

- Чего жизнь? Жизня неплохая. Хорошо живу, грех жаловаться. Все есть. Трудюся, вот все и есть. Коровка хорошая, телушка, козочки, птица. Хорошо живу.

- Помногу водишь?

- Да как тебе не соврать. Коз, овечек по сену оставляю. Два десятка, полтора. Гусей, тех... Вон ту весну восемнадцать гусынь сидело. Да сам я на печи сотню вывел. Уж сколь тама... Бог ее знает... Много,- заключил Холюша.

- Ты чего же их, не считаешь? - удивился Егор.

- А чего считать? Рази перечтешь? Индюшек, я знаю, полторы сотни без малого. А гусей да утей... Черт их посчитает. Куры, те самосевом растут. В бурьянах нанесут, на сеннике, в дровах, потом ведут цыплят.

- Ну, ты даешь,- покачал головой Егор. - Иль смеешься?..

Холюша говорил правду. Он и в самом деле не знал, сколько у него по лету птицы бывает. Выводили гусят гусыни - на печи в самодельном инкубаторе вылуплялись. Холюша держал их день-другой в хате, потом на базу давал чуток подрасти, а потом гнал с база на волю. Рядом была вода, просторный Холюшин плес. И земли на хуторе хватало. И все долгое лето огромное Холю-шино гусиное стадо бродило за дамбой, по выгону, гоготало на своем плесе, перебиралось на чужие, на полях промышляло. Холюша их раз в день, к вечеру, прикармливал зернецом возле двора, чтобы баз не забывали. Здесь, подле база, они и ночевали, а утром с гоготом отправлялись на добычу. И никто их не трогал.

Утки, которых было поменьше, лето проводили на плесе и речке. Но хозяина и баз они знали.

А осенью начинался торг. Продавал Холюша птицу живьем. Гусей по двенадцать рублей, по пятнадцать. Уток, конечно, дешевле. Хорошо платили за индюков. Немного себе оставлял на зиму, для еды. И, конечно, в завод.

- Жаренка готова,- шумно понюхал Холюша. - Счас яичков туда разобьем. Так и живем, Егор, трудимся... - он набил в сковороду яиц, готовую еду на стол принес, разлил водку. - Трудимся, Егор... В крестьянстве оно так... Кажеденно в работе, беспрерывно... Закусывай, закусывай, мне-то жевать плохо... Надо бы в больницу. Кричи, надо с зубами что-то делать. А нет возможности. Не на кого хозяйство кинуть. Летось так зубы болели, на стенку кидался, а скотину не бросишь. Слава богу, мать-покойница научила. От зубов дурно-пьян помогает. Летом наберешь, точинок, нашелушишь, на сковороду их. Они горят, а ты дым ротом глотаешь. Хорошо помогает. Ты ешь, ешь, пока горячее. Не гляди на меня. Вот такая наша жизня, Егор, в крестьянстве...

Холюша замолчал, а потом вдруг спохватился:

- Про себя обскажи... Как живете? Давно ли Фетинью видели? Как она? Не болеет ли?

Егор рассказал о бабке, о своей семье.

Разговор шел разговором, но гость никак не мог обвыкнуться в этом жилье. И оглядывал его снова и снова.

Холюша заметил это.

- Живу, слава богу, неплохо,- бодро сказал он. - Здеся по хозяйству управляюсь. А там чистые комнаты,- поднялся он. - Я их зимой не топлю. Дров не напасешься.

Он отворил тугие, прикипевшие двери и позвал за собой Егора.

Тусклый желтый свет озарил мертвую горницу. Все в ней было как у людей. Большак, убранная кровать с покрывалом, подушками и накидками. Диван с красным бархатом. Занавески на окнах. Стол под скатертью. Телевизор на полированной тумбочке.

Простучав деревяшкой до середины комнаты, Холюша остановился и горделиво повел рукой:

- У меня все есть. На кровати будешь ныне ночевать. Натопим, расхорошо будет. У меня тута всего много. В сундуках лежит,- указал Холюша на два деревянных, старинной работы сундука. - Там тюли много, одеялов, полотенцев. Костюм добрый. Много всего.

Склепным холодом дышала комната, и Егор поспешил из нее уйти.

- Давай допьем, доедим, - и уже на кухне за столом он вспомнил: - А телевизор... Ты чего телевизор не глядишь? Поставил бы сюда...

- Ну его,- махнул рукой Холюша. - Не гляжу. Днем некогда, надо дела управлять. А ночью когда же, ночью спать надо. Нехай стоит. Може, когда-нибудь... Може, вы с женой в гости приедете, поглядите...

- Его уж, наверно, мыши погрызли...

- Да бог ведает,- легко согласился Холюша. - Може, и поточили.

- Ну, спасибо, дед Халамей,- поднялся Егор. - Напоил и накормил, спасибо. Пойду во двор, покурю.

- Кури здеся, ничего...

- Нет, пойду... - Егору не терпелось выйти отсюда. Деда не хотелось обижать, но и сидеть здесь было невмочь.

- Может... дров наколоть или еще чего? Мы ж тебя от дела оторвали.

- Да чего дела... Нашим делам счету нет... Пойдем, коли так,- поднялся Холюша. - Попоить скотину надо. Сенца подбросить.

- Ну, вот я и помогу.

Холюша взял с пригрубка ведро. Егор потянулся за ним.

- Не надо... Ты в добром, измажешься. Тута поросенку да корове. Коли хочешь, ведра возьми. Коз да овечек попои, да телка с телушкой.

Едва вышли в чулан, Цыган, почуяв чужого, поднялся на дыбки, натягивая цепь.

- Счас замолчи! - прикрикнул Холюша. - Кому говорю! - И Цыган послушался.

Увидев хозяина, взбулгачилось птичье войско: загоготало, закрякало, закудахтало, хороводом по базу пошло.

- У-ух, прорвы... Жрете и жрете!

- Да-а,- удивился Егор. - Чем же ты кормишь... такую ораву?

- Как чем? Зернецом.

- Сколько же им зерна надо?

- Куды деваться, надо содержать...

- Дают зерно в колхозе?

- Дают, маловато. Приходится подкупать.

Колхоз давал, конечно, каплю того, что нужно было Холюше. Пенсионерские центнер-другой. Но Холюша выворачивался. Осенью, когда раздавали хлеб, Холюша был наготове. В этот день он запасался водкой, самогоном, деньгами. И не отходил от амбаров. Механизаторы получали зерна помногу. И не один, так другой, не другой, так третий, особенно если жены рядом не случалось, оделяли Холюшу, который сдабривал сделку магарычом тут же, на месте.