Алек был мастером на все руки. Пока я намеревался отбросить сомнения и отправить запись ДеМаркусу Корли без задней мысли о том, что у них есть вероятность отследить меня, Алек настоял на том, чтобы хорошенько позаботиться об уничтожении этой вероятности.

Придерживаясь его требований, я положил конверт на пластиковый квадрат, который положил на переднее сидение своей машины, и подписал его адресом единственного копа, который уже заслужил доверие.

Возможно, он найдет что-нибудь полезное в признании Юлия.

Глава 20

Ник

Держа тарелку с едой в одной руке, я вошел в комнату Обри, находя ее лежащую на животе с книжкой в руках.

— До сих пор читаешь?

Она перекатилась на бок и подперла голову рукой, глядя на меня, как сраный Флинтстоун с постера в своем драном платье, посылая через мое тело внезапный поток жара.

— Она единственная, так что я не спешила с ней.

Женщина вернулась к своему чтению, не отрываясь даже, когда я поставил тарелку.

Я бросил ей футболку и пару своих шорт, почти ненавидя тот факт, что ей придется переодеться, но, черт возьми, мне не нужно было думать о ней, стирающей свои трусики. Мне нужно было следить за вещами покрупнее. Кроме того, ради всего святого, она была моим врагом — аргумент, который терял свой вес с каждым новым днем.

Не пройдя и половину пути назад к двери, я услышал ее возню на кровати, после чего что-то мягкое ударило мне в голову.

Я обернулся, найдя мою одежду кучей лежащей на полу.

— Спасибо. Но я не стану надевать твою одежду, — упрямо вдернув подбородком, она села на краю кровати со скрещенными руками на груди.

— Ты предпочтешь расхаживать в порванном платье и без трусиков, правильно я понимаю?

Ее брови взлетели вверх.

— Да. Предпочту.

Черти бы драли ее и мой предательский член, который проснулся от ее слов.

— Ну, слишком плохо. Я не прошу тебя надеть это. Я приказываю тебе это сделать.

— А я говорю тебе, что отказываюсь носить твою одежду. И не позволю тебе клеймить себя каким-либо образом.

Я выдохнул, качая головой.

— Ты не захочешь испытать мое терпение сейчас, Обри.

Позади меня Блу просунул свою голову в комнату и заскулил.

— Иди в задницу, Ник.

Я сжал переносицу, отмахиваясь от желания отшлепать ее задницу за такую дерзость.

— Я забыл. Если вещь не роскошная или дорогая, и за нее не заплатили невинными человеческими жизнями, она недостаточно хороша для тебя, так? — не в моем стиле говорить что-либо глупое или первое, что приходит в голову, но дерьмо случается.

— Что, черт возьми, это должно означать? — Она оттолкнулась от кровати и встала, сильнее сжав руки. — Я не купила ни единой вещи за человеческую жизнь! И если это все из-за моего мужа, я понятия не имею, что он сделал тебе не так, но я не имею ничего…

Ринувшись вперед, я обхватил пальцами ее горло и грубо пригвоздил к стене. Зубы заскрипели так сильно, что могли раскрошиться, пока ее пульс стучал под моей ладонью. Воспоминание о Даниэлле возникло в голове, и я щелкнул зубами.

Алек подозревал, что Майкл получал долю от торговли людьми, и, возможно, имел более главенствующую роль, но ему не хватало прямых доказательств, чтобы вывести его на чистую воду. Я не мог перестать представлять Обри и Майкла, восхищающихся своей красивой одеждой, пока невинные девочки, как Даниэлла, платили свою цену, и дерзкое поведение гребаной Обри только сильнее действовало мне на нервы.

Это как поймать дьяволицу за хвост: она обивалась и брыкалась, царапалась и боролась со мной. Ее тело напряглось, и мне пришлось заблокировать надвигающийся удар по яйцам, подняв ногу.

Бешеная. Дикая.

Правой рукой я прижал ее молотящий по мне кулак, затем отпустил горло и сжал второй. Она замерла, прижавшись всем телом к стене, пока я прижимался к ее.

— Ты имеешь много общего с этим, — я прижал ее сильнее, и мышцы окаменели. — Он не просто сделал мне что-то не так. Он уничтожил меня. И ты была там, ласкала его член и улыбалась рядом с ним все время.

— Значит все, что ты видел, была улыбка. Стоило смотреть глубже. И что теперь? Я — твое отмщение? Твой билет принести ему боль? — оскалилась она. — Угадай что? Ему дважды насрать на меня. И всегда было. Так что, давай, Ник. Убей меня, — она отодвинула голову от стены, на дюймы приближаясь к моему лицу. — Перережь это гребаное горло, если это то, что ты планировал сделать. Ты сделаешь одолжение и ему, и мне.

Ее тело пульсировало от напряжения, дрожь проходила через меня, напротив меня, внутри меня. Со злостью. С ненавистью.

С такой ненавистью.

Одним резким движением руки я мог свернуть ей шею, покончить со всем планом и покинуть свое жалкое существование на крыльях пули, выпущенной мне в череп.

Вместо это я обрушил губы на ее рот. Наслаждаясь борьбой, которое оказывало ее тело в попытке оттолкнуть меня. Ненавидя факт, что на вкус ее губы, как сладостное спасение, заманивающее меня в какую бы там ни было сеть, которую она плела с тех пор, как я забрал ее. Ее вкусный запах внедрился в мои ноздри — вода, шипящая на пламени внутри меня, испаряющаяся в мой разум.

Три года.

Последний раз, когда я пробовал женские губы на вкус был три года назад, и это было не по любви. Поцелуй с Обри был чем-то абсолютно другим. Не нежным или милым. Я целовал ее жестко, со всей яростью, запертой внутри меня, наше неистовое дыхание сталкивалось друг с другом.

Ее стон срикошетил от моего черепа, когда ладони сжались в кулаки, пытаясь высвободиться из моей хватки.

Она шире открыла рот, всосала мою губу между зубами и прикусила ее.

Агрессия прокатилась по моему телу и затрещала клеткой чего-то темного внутри меня.

Я хотел большего. Больше боли. Больше ярости. Я хотел врываться в нее, проклиная ее имя. Очистить себя от ненависти, пока она не иссякнет.

Я разорвал поцелуй, тяжело дыша, пока смотрел вниз на нее.

— Что ты знаешь о Брайтмуре? — прохрипел я.

— Я ничего не знаю о Брайтмуре, — скрипя зубами ответила она.

Ложь.

— Да? Тогда какого хера в твоей сумочке оказались чертежи? А помимо твоей помады и пудры, еще и планы Дьявольской ночи в целостности и сохранности?

Ее грудь подымалась и опадала, пока я удерживал ее заложницей у стены. Взгляд был нечитаемый.

— Я не…

— Не лги мне, — я прижал ее сильнее, прильнув губами к ее уху. — Я, черт побери, ненавижу лжецов, — прошептал я, провоцируя дрожь в ее теле, что пробудило улыбку на моем лице. — Почему флешка оказалась у тебя?

— Я украла ее.

— Ты украла ее, — мне хотелось прыснуть со смеху, но в моем голосе не было и унции юмора или изменения. — Не думаю, что ты сделала это, револьверные губки. Думаю, он дал ее тебе, своей маленькой зверушке.

— Да я, бл*дь, ненавижу тебя.

Яд брызгал из ее слов, пока она пялилась на меня в ответ, а золотистые глаза искрились бешенством.

Я облизал губы, опуская взгляд на ее грудь, и улыбнулся. Сжимая ее запястья в ловушке одной рукой, я запустил вторую под ее платье, касаясь кружева, которое отделяло меня от того, чтобы оказаться в ней, зная все, что она слишком упрямилась признать.

Ее веки отяжелели, а опьянелые глаза опустились на мои губы.

— Скажи мне, как сильно ты меня ненавидишь.

— Не смей, — предупредила она, и я заметил, как мелькнул кончик ее языка у губ.

Сжимая волосы кулаком, я потянул ее голову назад, пока напряженная шея не оказалась передо мной раскрытой, и, словно тварь из темноты, я хотел впиться в эту податливую плоть и вырвать ее глотку. Проводя языком по ее плечу, я поднимался к основанию шеи, прикусив ключицу. Обри сделала резкий вдох. Я отпустил ее запястья. Похоть полыхала по моим венам, когда она вцепилась пальцами в мои волосы и обернула ногой мои бедра, притягивая ближе к себе.

— Знаешь, что, Обри? Я, бл*дь, тоже ненавижу тебя, но… твой вкус слишком чертовски приятен.