- Да какая к чёрту лысому машинистка... я вообще не понимаю, о чём идёт речь, - тут 100 процентов явная ошибка, а не опечатка, - фыркнул, раздражаясь, Уклейкин.

- Не скажи, Володенька... Ох, не скажи... Органы просто так на ночь глядя, да ещё в такую погоду просто так не придут - ты посмотри только что за окном-то творится - жуть сплошная, стихия, мать её так и эдак, - продолжал балансировать Шурупов. - Вот помню, стою я как-то в карауле под Смоленском в 41-м ночью, тьма такая, что ни зги не видно и, вдруг, бац - в секунду молнией полосонуло так, что ей-ей чуть не ослеп и тут же комиссар, как пятак из пыли выскочил, мол, что случилось: артобстрел или ещё что хуже?..

- Ну, понеслось... - чуть развязней, но всё также напряжённо ответил Уклейкин. - Ты, дядя Вася, ещё про Куликовскую битву расскажи. Говорю же - занят я сегодня, а ты будто нарочно в сотый раз про свои подвиги рассказываешь...

- А ты, Володя, лучше слушай, а не кочевряжься - в жизни пригодится. У меня ж опыту как у батальона, таких как ты - вникай, покуда я не помер, сам же потом спасибо скажешь, - войдя в утрамбованную годами коммунальную колею, начал было возбуждаться Шурупов.

- Э... граждане, позвольте мне всё-таки войти? - лужёным басом прервал диалог участковый, погонами почувствовавший, что оный грозит перерасти в бесконечную и бессмысленную перепалку, и в ту же секунду грузно переступил порог комнаты, так и не дождавшись утвердительного ответа её хозяина. - Так вы, стало быть, и есть гражданин Уклейкин Владимир Николаевич? - спросил лет пятидесяти капитан, слегка хмуря густые, давно не чесаные брови, аккуратно, словно старый торшер, переставив Василия Петровича с порога к рядом стоящему шкафу, тем самым освободив себе, наконец, дверной проход.

- Ну, я, Уклейкин, чем обязан? - с едва уловимым раздражением подтвердил Володя, внутренне ощетинившись и, скорее от растерянности, нежели умышленно, вызывающе присел на стул, закинув одну босую ногу на другую.

- А тем, что по повестке на допрос не являетесь, - ещё более нахмуривавшись, жёстко ответил габаритный участковый, профессионально уловив в интонации подопечного некое к себе пренебрежение.

- Это что ли, вы, имеете в виду? - продолжал, уже более осознано, ершиться Володя, победоносно взметнув над головой вчерашнюю повестку, словно учитель дневник с затёртой двойкой перед хлюпающим носом уличённого в этом проступке школьника. - Вы, уважаемый, (он специально нарочито слащавым тембром подчеркнул это слово так, что оно приобрело как бы противоположный смысл) на дату обратите внимание, прежде чем честного человека обвинять в неизвестно чём.

- Никто вас, гражданин, ни в чём не обвиняет, - всё также строго молвил участковый, параллельно тщательнейшим образом разглядывая повестку и, как вчера Шурупов, едва не попробовал её на зуб, и заметно раздосадованный, добавил: - Пока (он в свою очередь также нарочно выделил паузой это слово от чего, оно стало фактически угрозой) во всяком случае. - Так что не нервничайте. Моё дело маленькое - выяснить причину неявки гражданина и вручить ему новую повестку под роспись. Кстати, похоже, ты прав Василий Петрович, опечатка это, а иначе на крупные не приятности мог бы твой сосед нарваться: подделка государственных документов - это, сам понимаешь, реальная статья. Так что оставьте гражданин Уклейкин автограф и извольте завтра к 9:00 явится по указанному адресу, а у меня и без вас забот хватает.

- Ну! Я же говорил - опыт не пропьёшь, - с нескрываемой гордостью воскликнул Петрович, также зайдя глубже в комнату без приглашения за участковым и, как футбольный арбитр важно вышагивая от двери до журнального столика и обратно, с удивлением поглядывая на груду исписанной бумаги, недопитую водку и целую бутылку пива, а в те мгновения, когда участковый не мог видеть его лица - отчаянно жестикулировал Володе о том, что бы тот ни в коем случае не прекословил и уж тем паче - не хамил капитану.

- Ладно, чёрт с вами, давайте казённую бумагу. Только не стоит, товарищ капитан, неуклюже намекать и уж тем более угрожать всякими там дешёвыми словечками типа 'пока' и 'подделка'. Я человек свободный и свои права знаю, и вы мне не судья! - понесло, как дырявый баркас на скалы, Уклейкина. Он даже успел поймать себя на мысли, что, видимо, перегнул палку и в тысячный раз проклял свой проснувшийся не к месту дурной характер, но было поздно - относительно спокойный участковый тоже вышел из душевного равновесия:

- Нет, вы только погляди на него - где-то, очкарик, набедокурил и ещё же возмущается! Ну и сосед у тебя, Петрович. Прям правозащитник какой-то - слово ему, понимаешь, не скажи - сразу в штыки. Ишь цаца какая! И как это он мне раньше на карандаш не попался?!

- Не смейте обзываться, я на вас жалобу напишу за хамское поведение! - огрызнулся Вова и, как не пытался сдержаться, хоть и не громко, но отчётливо выдавил, шипя как проколотый иголкой воздушный шар, - цербер...

- Да... я тебя, червь бумажный, сейчас на пятнадцать суток упакую за оскорбление при исполнении! Ты глянь, Петрович, что делается: совсем народ страх потерял! Пол страны кляузы пишет, а другая - их разбирает, и никто работать не хочет. Что за сучье время настало, а?! - всё больше распалялся капитан, таки расслышав последнюю фразу Уклейкина. - А это что у тебя тут за листы? Доносы что ли строчишь или байки сочиняешь?! Писатель, блин, выискался на мою голову... жаль психушки для них позакрывали! Ну, ничего... этого Кузьму, я и сам возьму!..

- Да погоди ты, Михалыч, не горячись, - никакой он не писатель - обычный журналист, в Вечерке работает и, между прочим, - на хорошем счету, хоть и муру всякую сочиняет... Его, как сам видишь, порой заносит, но парень в общем честный и порядочный. Я его батю лично знал - кремень, а не человек, был, сейчас таких почти не осталось. А Вовка у меня на глазах вырос: так что, я его как облупленного знаю. То, что где-нибудь по глупости и горячности накуролесить мог - допускаю, а что б закон по серьёзному нарушить - это нет: воспитание, слава Богу, успел получить нормальное - не то, что нынешняя молодёжь бесшабашная, да и кишка у него тонка, духом слабоват. Прости ты его дурака Христа ради - он и так судьбой наказан: родителей нет - царствие им небесное, жены нет, детей нет и, кстати, - не запойный, - лично гарантирую, - горячо вступился Шурупов за Уклейкина как за внука.

Услышав про газету, капитан немного дал по тормозам, но добавил, скорее уже по инерции не сдержавшись:

- А по мне, так все эти щелкоперы - суть бездельники и даже вредители, это они призывают доверчивый народ через безумные идейки ко всяким беспорядкам. Им бы только своё самолюбие потешить, а там хоть трава не расти. Так что, журналист (он снова негативной интонацией подчеркнул своё личное призрение к данному понятию), скажи, лучше, Василию Петровичу, нашему геройскому ветерану, спасибо, что он за тебя поручился, а то б я тебя вмиг, как паука, хомутал на 15 суток за грубость и не уважение к власти. Распишись тут и не дай Боже завтра тебе опоздать к следователю - вывел ты меня сегодня, бумагомарака, из себя порядочно, - отчеканил сквозь зубы участковый, голосом нетерпящем никаких возражений.

Во всё время пока капитан произносил свою финальную, почти обвинительную тираду, Петрович, видя, как Володя, еле сдерживая себя и уже было, открыл рот для как всегда убийственно аргументированных встречных возражений, вновь всей своей мимикой и жестами умолял его промолчать и дождаться ухода участкового. Уклейкин же, словно загнанный в угол медведь, готовый вот-вот броситься в контратаку, переводя взгляд от участкового до дяди Васи и обратно, замешкался и машинально расписался в повестке, после чего капитан резко развернулся, всем свои видом показывая серьёзность возможных последствий, и тут же грозно покинул комнату.

Первым, не выдержав звенящей тишины и почти искрящегося напряжения, прорезался всегда слово охотливый Шурупов:

- Ты чего как с цепи сорвался? Первый раз тебя такого вижу...