© ООО «Книгократия», 2017

Около семи часов утра Д. сам погрузил свои два чемодана в такси. Улица еще дремала в тусклой белизне парижского рассвета. Ни одного человека, лишь проехал молочник. Камни и асфальт по-утреннему чисты. Мусор уже вывезли. Ничего подозрительного, решил Д. Он попросил таксиста отвезти его на Северный вокзал, возмутился у стойки буфета из-за того, что безвкусный кофе не подавали слишком долго, а затем быстро погрузил чемоданы в другую машину, которая доставила его на площадь Йены. Убедившись, что за ним никто не следует, он задержался на пустынной площади, похожей на декорацию без актеров, которую заливал такой приятный глазу рассеянный свет, и задумался. До восьми утра зажиточные кварталы Парижа кажутся предоставленными сами себе; в тишине они – лишь творения архитектурной мысли. Д. зашел в бистро, где обыкновенно завтракали шоферы, и заказал чашку настоящего черного кофе и два горячих рогалика, невольно вспомнив при этом о приговоренном к смерти молодом человеке, который попросил рогаликов на свой последний завтрак; просьба его осталась без ответа, было слишком рано. «Не повезет, так до конца!» – сказал бледный юноша, действительно, в конце жизненного пути его ждал эшафот… Прежде чем сесть в третью машину, которую должен был вызвать по телефону, Д. подумал о том, что все эти многочисленные предосторожности, сколь бы разумными они ни казались, на самом деле – полубезумная игра. Промежуточные станции, а возможно, вехи на опасном пути. Считаешь себя в полной безопасности, а кто-то может случайно заметить тебя на Северном вокзале или возле площади Йены. Записать номер машины. Сам факт смены такси способен привлечь чье-то внимание. Если думать обо всем этом, можно стать маньяком. На этот раз он попросил отвезти себя прямо в отель, на улицу Рошешуар. В этом буржуазном доме селились, вероятно, коммивояжеры, небогатые туристы, скромные парочки, одинокие музыканты, играющие в ночных барах. Портье поднял голову: «А, месье Ламберти». Д. твердым голосом, вживаясь в новую роль, поправил: «Бруно Баттисти, месье». – «№ 17, не так ли?», – спросил портье, который, впрочем, прекрасно знал ответ. В номере Д. проверил замки чемоданов, хотя не сомневался, что хорошо закрыл их. В девять утра он возвратился «к себе». Консьержка приветствовала его: «Добрый день, месье Малинеско. А я думала, вы в отъезде…» (Видела, как я выносил чемоданы, ведьма?) «Ну да, мадам, я уезжаю на полтора месяца…» (Навсегда, мадам!) «Желаю удачной поездки, месье Малинеско», – сказала консьержка: в таких случаях принято говорить что-нибудь любезное.

В десять часов пришла мадемуазель Арманда, отвратительно пунктуальная: она могла замедлить шаг на улице, взглянув на наручные часы, или подождать полминуты на лестничной площадке, прежде чем войти… Увидев, что дверь в кабинет приоткрыта, она вошла и скорее выдохнула, чем произнесла: «Месье Малинеско…», – при этом почтительно кивнув головой. Увядшая, далеко не красивая, неброско одевавшаяся, с большими очками на розовом лице состарившейся прилежной девочки. Д. пристально глядел на нее. Что ей о нем известно? То, что он богат (он, никогда ничего не имевший); богатство она уважала. Филателист, библиофил, любитель старины, способный в разгар зимы отправиться на поезде или машине в Бретань за каким-нибудь старым сервантом… Дружен с людьми искусства. Она отвечала на телефонные звонки, писала письма, порой ходила в банк, принимала месье Сога, дипломатического атташе, маленького, нервного, чересчур надушенного господина, месье Сикста Мужена, антиквара, месье Келя из Филателистического общества, иногда месье Алена, который совсем не походил на художника… Она начинала разбираться в марках и даже потихоньку их коллекционировать – только французские колонии, они недороги. Достойное занятие, кажется, у короля Англии замечательная коллекция. Время от времени Д. нанимал детектива для слежки за мадемуазель Армандой. По вечерам она встречалась с неким Дюпуа, чиновником в сфере образования; они ходили в кино; консьерж дома, где жил Дюпуа, называл Арманду «невестой этого славного господина, у которого была такая несчастная жизнь…». Д., еще меньше веривший в несчастья других, чем в свои собственные, распорядился понаблюдать за Дюпуа Эваристом, сорока семи лет, домовладельцем из Иври, разведенным… Этот господин играл на скачках, впрочем, осторожно, покупал билеты Национальной лотереи, посещал по пятницам бордель на улице Сен-Совер. Безобидный человек.

– Вы собираетесь замуж? – спросил Д. у Арманды.

Она не вздрогнула, несомненно, не способная на подобный живой рефлекс, но пальцы ее непроизвольно задрожали.

– Месье Малинеско… Откуда вы знаете?

Он заметил, что от смущения секретарша немного похорошела.

– Да вот… Случайно, мадемуазель. Я видел вас в субботу под руку с вашим женихом…

– Это еще не решено окончательно, – сдержанно сказала она.

Безобидна, безобидна! (Но это не было разумной убежденностью.)

– Я уезжаю, мадемуазель, на полтора месяца. Почту передавайте месье Мужену…

Если через три дня кто-нибудь будет похож на крысу, попавшую в ведро с водой, так это месье Сикст Мужен! Д. пожалел, что обладает весьма ограниченным чувством юмора; хотел бы он посмотреть, как задергается эта дрожащая раболепная тварь, месье Сикст Мужен.

– Когда позвонит месье Сога, скажите ему, что я в Страсбурге…

«Страсбург» означал «непредвиденные затруднения».

Мадемуазель Арманда не шевельнулась. Никто ни о чем не догадывался. Невероятно, что Они несколько месяцев назад не попытались установить за мной внутреннее наблюдение! Но если бы невероятное иногда не оказывалось правдой, бороться было бы невозможно. Своим мелким беглым почерком секретарша отметила в календаре: «Месье Сога. Сказать: Страсбург…» Д., не любивший ничего записывать, улыбнулся:

– Вижу, вы не доверяете своей памяти.

– Нет, но странная вещь, я иногда путаю названия городов, таких, как Эдинбург, Гамбург, Страсбург, Мюлуз…

Д. не ожидал этого. В горле у него вдруг пересохло. Мюлуз на том же условном языке, который знали лишь пять человек, означал: «Не доверяйте».

– …Почему?

– Но я не знаю, месье… Видите, я едва не написала «Мюлуз», совершенно непроизвольно.

– Может, я и в Мюлуз отправлюсь, – выразительно произнес Д.

Он смерил ее каменным, холодным и твердым взглядом, который секретарша редко видела у него; это не был взгляд любителя искусства. Арманда попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. Д. быстро взвесил все за и против.

– Мадемуазель, вот ключ от нижнего ящика маленького шкафчика, который стоит в коридоре. Принесите мне досье месье Февра из Цюриха, вы знаете, из гельветической коллекции… Досье лежат в беспорядке, поищите.

– Хорошо, месье.

Разумеется, она оставила свою сумочку возле пишущей машинки. Д. открыл ее с невозмутимой ловкостью, приобретенной в то время, когда занимался перлюстрацией. Пробежал глазами пневмокарточку, подписанную «нежно привязанный к вам Эварист». Пролистал записную книжку. Заметил – и ужаснулся – номер телефона: Х. 11–47. Ненавистный номер – 11–74. Перестановка цифр! Подозрение переросло в уверенность, отдаваясь в каждой нервной клетке. Возвратившись, Арманда взглянула на свою сумочку – ах, мы друг друга понимаем! Д. взял письмо месье Февра и положил в карман. «Рассортируйте досье…» Но он забрал ключ от шкафа, и секретарша не возразила… И правда, мы прекрасно друг друга понимаем! – подумал Д. Это все меняло. Он вспомнил, что поймал первое такси всего в нескольких шагах от дома, и шофер как-то особенно внимательно наклонился к нему… Едва он выйдет, она наберет 11–74 – это, наверно, метрах в ста отсюда, а может, даже в самом доме… Арманда, очень смущенная, не скрывала озабоченности.